Тихо вышли на двор. Тихо выехали за ворота. Аббатство еще спало.
Опасаясь погони, Иван велел ехать быстрее. И к полудню царевич и поэт были далеко от монастыря – на самой границе ляшской и немецкой земель, обозначенной покосившимся полосатым столбом.
Возле него на траве сидел бедно одетый белобрысый юноша, ровесник Ивана, и грыз яблоко. Рядом паслась тощая лошаденка. Увидев всадников, юноша встал и учтиво поклонился.
Царевич спешился и поклонился в ответ.
– Здравствуй, добрый молодец, не отсюда ли начинается немецкая земля?
– Как раз отсюда. Вот и пограничный столб.
– А не знаешь ли ты, добрый молодец, как мне найти в немецкой земле страшного еретика Мартына Лютого?
– Нашего великого учителя Мартына? О, это просто. Он сейчас гостит в городе Хагате у своего друга сакского курфюрста Фридриха. Это недалеко отсюда.
– А сам кто ты будешь, добрый молодец?
– Я принц Карл Эдуард из королевства Ланкау, – сказал юноша и снова поклонился. – С кем имею удовольствие разговаривать?
– Царевич Иван из сказочного царства. А это мой друг, славный поэт Демьян.
– Какая честь встретить царского сына в этом захолустье. Прошу вас, путники, разделите мою скромную трапезу. У меня как раз осталось два яблока.
Путешественники сели с Карлом Эдуардом. Иван достал насущный хлеб и отрезал каждому по толстому куску. Хлеб с яблоками, чем не обед?
– Куда же ты едешь, братец? – полюбопытствовал царевич.
– По всей Урюпе прошел слух, будто дочь короля Зыгмунта исцелилась от немоты. Вот еду просить ее руки.
– А как она исцелилась, не говорят?
– Говорят, произошло какое-то чудо. Но какое, не рассказывают.
– Ну-у, – протянул Иван. Он был разочарован. – Где же находится твое королевство?
– Недалеко, в трех днях пути отсюда.
– И велико ли оно?
– Что ты, царевич, совсем маленькое-премаленькое, но жениться все-таки можно. Как лоскутное одеяло состоит из разных кусочков, так и наша немецкая земля состоит из разных королевств, княжеств, герцогств и графств: баварского, прусского, сакского, швабского и прочих. Мое королевство еще ничего, а есть совсем крошечные. Их даже на картах не обозначают.
– Король Зыгмунт очень любит подарки. Мой совет, братец, не являйся к нему с пустыми руками.
– Я везу ему большие серебряные ларцы, а в них подарки. Волшебная роза, которая пахнет так сладко, что сразу забываешь все горести и заботы. И волшебный соловей, который дивно поет.
– Боюсь, Зыгмунт предпочитает искусственных соловьев настоящим, – вздохнул Иван. – Но желаю тебе удачи.
– У меня такое славное имя, что сотни принцесс с благодарностью ответили бы на мое предложение согласием. Надеюсь, мне повезет.
– Имя у тебя, наверное, славное. А вот одет ты плохо. Король любит, чтобы его гости были хорошо одеты. Возьми эту лошадь с вьюками. В них совершенно новое платье. Тебе оно пригодится больше, чем нам.
Принц рассыпался в благодарностях. Царевич и поэт еще раз пожелали ему удачи и поехали дальше.
Немецкая земля была богаче ляшской. В селах не только деревянные дома, но и каменные. Крыши не только соломенные, но и черепичные. Крестьяне по дороге встречались все толстые, мордатые. Их телеги и возы были запряжены раскормленными лошадьми и волами.
То и дело попадались полосатые столбы – границы маленьких государств. Иногда можно было встретить и их правителей – немецких королей, герцогов и баронов. Они были одеты хуже ляхов, но превосходили соседей упитанностью. Да и спесью немцы не уступали ляхам.
Когда такой правитель отправлялся в гости к соседу или просто осматривал свои земли, то выезжал в окружении многих слуг – с трубачами, барабанщиками и знаменосцами. И хоть его владение было не больше носового платка, правитель надувался от гордости не хуже самодержца огромной державы.
Долго ли ехали наши путешественники, коротко ли, наконец приехали к Хагату.
Глава 42
В Хагате Иван и Демьян остановились в гостинице «Луна и яичница». И первым делом полюбопытствовали у хозяина, как найти доктора теологии и страшного еретика Мартына Лютого.
– Господин Лютый каждый вечер приходит сюда и пирует с учениками. Когда он придет сегодня, я позову вас, – ответил гостинщик.
Царевич с нетерпением ждал вечера. Наконец его позвали. Юноша волновался. Каков он, страшный еретик? С кривыми ногтями и длинными зубами? Захочет ли он говорить с чужестранцем?
Но Мартын Лютый оказался самым обыкновенным человеком, даже очень приятным. Немолодой, но все еще крепкий, полный, темноволосый, он располагал к себе. Его гладковыбритое румяное лицо с двойным подбородком дышало уверенностью и спокойствием.
Мартын пришел с многочисленными учениками и друзьями. Все они были в скромных одеждах темных цветов. Что, впрочем, не означало мрачности или строгости. Наоборот, Лютый шутил и хохотал. Он потребовал сразу несколько кувшинов с пивом, хлеба, сыра, копченой рыбы, жареной колбасы и сосисок.
Пока накрывали на стол, гостинщик представил Ивана знаменитому вероучителю, богослову и проповеднику.
– Я вижу по одежде, юноша, ты прибыл издалека. Не из ляшской ли земли? – спросил Мартын.
– Нет, моя страна лежит еще дальше. За ляшской и черкасской землями, за Куличками.
– О, это должно быть очень далеко. Я не силен в географии, но мне всегда казалось, на Куличках белый свет заканчивается. И что привело тебя в наши края?
– Я ищу самую наилучшую веру. Я уже познакомился с русской, черкасской, хазарской и папской верами. Я слышал о том, что ты, почтенный доктор, создал какую-то свою веру.
– Это не совсем так. Не создал свою веру, а просто исправил ту, что была в нашей немецкой земле. Я обновил старое. Я напомнил забытое. Я исправил кривое. Ибо в писании сказано: «Приготовьте путь Господень, прямыми сделайте стези Его».
– Расскажи о своих трудах.
– Наша вера обросла всякими новшествами, как дно корабля – ракушками. Еще будучи монахом-папиманом, я внимательно изучил наши священные книги и увидел: в них ничего не сказано о власти папы. Именно с отрицания этой власти началось мое исправление веры. Меня поддержали некоторые короли и князья. А потом, продолжая изучать писание, я нашел и другие новшества.
– Какие?
– Ну, например, где в писании сказано, что храмы надо украшать статуями? Где сказано, что епископы должны быть монахами? Где сказано, что молиться Богу можно только на латинском языке? В древности ничего этого не было. Я убрал эти нововведения. И тогда папа предал меня анафеме.
– И на каком языке вы теперь молитесь?
– На родном, немецком. И наше священное писание – Библию – я перевел на немецкий язык. Ибо каждый человек, будь то король, дворянин, бюргер или крестьянин, должен знать писание. На твоей родине читают Библию?
– Нет. У нас и не слыхали о такой книге.
– Жаль. Sola scriptura – только писание, вот основа нашего спасения. Читай Библию, постигай ее мудрость, и ты постигнешь Бога и спасешься. Впрочем, стол уже накрыт, мои друзья ждут. Присоединяйся к нашей трапезе, и мы продолжим разговор.
Царевич охотно сел за стол и стал прислушиваться к беседе немцев.
Один из учеников Лютого сказал, разливая пиво по кружкам:
– Мне хочется вернуться к нашему прерванному разговору. Не кажется ли тебе, достопочтенный доктор, что та излишняя свобода от церковного предания, которую мы сейчас допускаем, со временем обернется большой бедой?
– Напрасны твои страхи, брат Чернозем. Никакой беды от свободы быть не может, – спокойно ответил Мартын, нарезая толстую колбасу.
– Но я ясно вижу, пройдут века, и твое учение исказят. Провозглашенную тобой свободу станут понимать как вседозволенность. И грех уравняют с добродетелью. И те новшества, что введут наши последователи, будут в тысячу раз горше папских новшеств.
– Горше папских новшеств ничего быть не может, – усмехнулся Лютый и повернулся к Ивану. – Представляешь, чужестранец, папиманы считают папу наместником Бога на земле. Что может быть горше?
– Нет, Мартын, послушай меня, – сказал ученик и сердито пристукнул кружкой. – Вот мы провозглашаем всеобщее священство. А где порука в том, что, скажем, через пятьсот лет наши слова не извратят? Представляешь, священниками и епископами будут не только явные грешники, например, блудники или мужеложцы, но даже женщины?
От хохота Лютого и его друзей задрожал стол и посуда на нем. Доктор богословия смеялся до слез.
– Ой, насмешил! Ой, брат Чернозем! Женщины-священники! Женщины-епископы! Представляю, баба утром стоит у алтаря, а днем стоит у печки и готовит мужу обед! Ой, насмешил!
Ученик обиделся и замолчал. А Мартын объявил:
– Все, хватит глубокомысленных разговоров. А то мы с Филиппом Черноземом договоримся бог знает до чего. Давайте веселиться, как учит апостол Павел: «Радуйтесь всегда о Господе. И паки говорю, радуйтесь».
Пиво снова полилось по кружкам. Кто-то из молодых учеников затянул песенку, которую все дружно подхватили:
Ach, mein lieber Augustin,
Alles ist hin, hin, hin!
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, прошло, прошло!
Мысль о женском священстве так развеселила Лютого, что он только о нем и говорил, на разные лады показывая, как это смешно и нелепо.
– Дорогой, свари похлебку, я не успеваю. У меня с утра венчание, крещение и погребение. Сам поешь и детей покорми. Ой, умора!
Юноша послушал эти разговоры и тихо вышел из-за стола. Когда он уходил, Мартын сказал:
– Приходи завтра утром в церковь при дворце курфюрста. Завтра будний день, но я буду служить обедню. Там мы и продолжим беседу.
Утром Иван не стал будить Демьяна. Собрался и пошел в придворный храм.
Дворец и церковь он нашел без труда. Храм был заставлен скамьями. Молящихся было немного. Царевич сел на последнюю скамью и стал осматриваться. Ничего особенного. Беленые стены. Никаких статуй, никаких украшений. Только над алтарем висит какая-то большая картина, потемневшая от времени.