– А это уже наша тайна. Тайна замка Галлицинберг и Богемской рощи, – важно ответил Поротый. – И мы не открываем ее непосвященным.
– Разве говорящие обезьяны достойны счастья… – продолжал юноша.
Но Демьян перебил его.
– Один мудрый человек сказал: любить человечество легче, чем сделать добро родной матери. Мне кажется, вы, фармазоны, именно так и поступаете. За вашими красивыми словами о свободе, равенстве и братстве для всех людей скрывается безразличие к отдельному человеку. Вот ты, друже, хорошо одет, сыт, пьян и нос в табаке. Ты позаботился о себе, о своем брюхе. А позаботился ли ты о тех попрошайках, нищих и калеках, чуть живых от глада, жажды и страданья, что просят милостыню вдоль дороги в Ром? Думаю, тебе это даже не пришло в голову. Посему я смеюсь над вашим учением о всеобщем счастье. Это откровенная чушь.
Карло гневно глянул на поэта.
– Советую тебе, чужестранец, смеяться не над нашим учением, а над вашим или над тем, которое вы хотите принять. Мы знаем, о чем говорим. А вы, верующие, противоречите друг другу, заблуждаетесь сами и заблуждаете других. Христиане учат о Боге по-своему. Сарацины – по-своему. Хазары – по-своему. Где же истина?
– Истина в том учении, что содержит святая церковь. Лишь в истине и цель, и красота. Так говорил мой отец, а он разбирался в таких вещах.
– Что ваша церковь? Ковчег под предводительством осла, – Поротый встал и, не прощаясь, пятясь задом, стал отступать в полумрак кабака. Шаг, другой. И Карло растворился в прохладной темноте, будто и не было.
– Наш обед простыл, – заметил Иван. – Скорее доедим и отправимся в путь.
Когда путешественники покидали кабак, царевич, вручая неразменную монету, спросил у хозяина:
– Что за странный человек пьет у тебя и пристает с бессмысленными разговорами к посетителям?
Толстяк, дремавший на стуле у порога, с недоумением поднял выпученные глаза на юношу.
– Кроме вас и матушек-монашек в моем заведении никого нет.
– С кем же мы тогда разговаривали? – удивился Иван.
Но, понимая, что не получат ответа от кабатчика, царевич и поэт вышли из домика, сели на коней и поспешили со двора. Когда выехали на дорогу, откуда-то выскочил черный пудель и залаял им вслед.
Долго ли ехали, коротко ли, наконец впереди среди лугов, полей, оливковых рощ и виноградников показался древний Ром – священная столица папистов. Издалека город производил приятное впечатление – сады, дворцы, церкви, колокольни и река Стибр с мостами, а над всем – огромный купол папского кафедрального собора – базилики святого апостола Петра.
Глава 54
Иван и Демьян ужаснулись, когда приблизились к городу.
Старинные крепостные стены с башнями и воротами были наполовину разобраны и заросли травой. В прорехи виднелись кучи мусора, убогие хижины и заброшенные богатые дома, также частично разобранные.
Возле ворот, к которым подъехали путешественники, толпилось несколько сотен нищих: безруких, безногих, слепых, глухих, женщин с младенцами, стариков и детей. С душераздирающими криками и нестерпимыми причитаниями они выклянчивали милостыню у пилигримов. Рядом стояли толстые монахи с кружками для пожертвований и тоже выпрашивали деньги.
Не только побирушки встречали у ворот юношу и стихотворца. В сопровождении нескольких вооруженных всадников к ним подъехал невероятно тучный мужчина в красной сутане и красной шляпе с огромными полями. На его шее на золотой цепочке висела туфля, расшитая жемчугом и драгоценными камнями.
Неестественно высоким голосом мужчина спросил:
– Имею ли я счастье лицезреть царевича Ивана, сына славного царя Додона?
– Да, это я. С кем имею честь говорить?
– Кардинал Венерати, камерарий – домоправитель блаженнейшего папы Целестина. Святейший отец направил меня встретить твое царское высочество. Он уже давно ждет тебя.
И вместе с кардиналом и охранниками путники въехали в город.
– Откуда папа узнал о моем приезде?
– Кардинал Кушаковский отправил к нам гонца в сапогах-скороходах. Он-то и доставил известие, что твое высочество выехало из ляшского королевства в Ром. С тех пор святейший отец каждый день смотрел в волшебное зеркало, где ты едешь и скоро ли будешь у нас.
Всадники ехали по улицам города в толпе богомольцев. Иван и Демьян морщились. Невыносимо пахло нечистотами. Грязь, мусор и пыль были на каждом шагу. Над пестрой толпой пилигримов возвышались полуразрушенные закопченные дома. Между ними стояли церкви, поражавшие белизной и красотой. На их папертях сидели попрошайки, продажные женщины и монахи. Нестерпимо палило солнце.
Жизнь каждого человека – это сказка, написанная пальцами Бога.
Река Стибр оказалась мутным зловонным потоком. Переехав его по широкому мосту, всадники очутились на огромной площади перед кафедральным собором. Как ни велика была она, но едва вмещала богомольцев, желавших попасть в храм.
Трудно проехать в такой давке. Охранники достали нагайки и с их помощью проложили путь кардиналу и гостям. Они оказались у высокой крепостной стены, отделявшей жилище святейшего отца от остального города.
Тщательно охраняемые ворота вели в совершенно другой мир – огромный сад, ухоженный, тенистый и прохладный, с фонтанами, прудами и белоснежными дворцами. И вот всадники спешились у папского крыльца. Их встретили слуги и повели в палаты.
Ничего подобного сему восхитительному великолепию ни царевич, ни поэт никогда не видели. Здесь были собраны все богатства вселенной: самые красивые статуи и картины, самые большие зеркала и ковры, самые мудрые книги, самые удивительные автоматы. Комнаты и залы сменяли друг друга, соперничая в роскоши и блеске.
Наконец, пройдя множество покоев, лестниц и переходов, юноша и стихотворец очутились у дверей папского кабинета. Святейший отец пожелал принять чужестранцев по-домашнему, без лишнего шума.
– Когда войдете к папе, – шептал кардинал Венерати, – целуйте ему ногу. Ясно? Не руку, а ногу, туфлю.
Двери растворились, гости вошли в кабинет и увидели Целестина, сидевшего в креслах. Это был мужчина шестидесяти пяти лет, благообразный, седой и гладко выбритый, одетый в белую сутану с моццетой – красной бархатной накидкой, отделанной мехом. На голове у папы была красная бархатная шапочка – камауро. В руках святейший отец держал четки.
Стоявший рядом с троном распорядитель возгласил:
– Божьей милостью Целестин, ромский папа, наместник Бога на земле, глава церкви, servus servorum Dei – раб рабов Божьих.
Иван хотел преклонить колени и поцеловать туфлю, но Целестин остановил и протянул для поцелуя руку.
– Не надо, amice mee, друже мой. Я не люблю низкопоклонства. Тем более, не желаю его от столь славного витязя. Я давно поджидаю тебя и много наслышан о твоих подвигах. Ты удивлен? Кардинал Кушаковский писал мне, как ты спас от рабства двести черкасских юношей и девушек. И также описал, как ты чудесно исцелил принцессу Ванду. А потом в волшебном зеркале я видел всю твою поездку. Правда, изображение пропало, когда ты был в Лаузице. Да и в Шварцвальде были помехи. Но, надеюсь, я не пропустил ничего занимательного. Зато турнир у короля Людвига я посмотрел от начала до конца. Я болел за тебя и молился, чтобы Господь даровал победу именно тебе. Рад, что мои молитвы были услышаны.
Царевич растерялся и покраснел.
– Я польщен вниманием твоего святейшества и не знаю, чем заслужил его.
– Надеюсь, ты станешь верным сыном церкви. Я верю, ты вынесешь из Рома свет самой наилучшей веры и доставишь его своему отцу. Поэтому я так внимателен к тебе. Но, чтобы мое внимание не было голословным, я не стану мучить тебя расспросами, а приглашаю отдохнуть с дороги.
Папа хлопнул в ладоши. Явились слуги и отвели юношу и стихотворца в приготовленные для них покои. Здесь путников ждали ванны и обед.
Едва Иван окончил мытье, как к нему пришел папский портной синьор Сарто. Извиняясь и кланяясь, он попросил дозволения снять мерки.
– Не прогневайся, принц, но святейшему отцу не понравилось платье, пошитое для тебя в баварском королевстве. Он находит его слишком скромным и простым. Мне приказано одеть тебя по новейшим франкским образцам.
Царевич не смог скрыть возмущения.
– Зачем все вы переодеваете меня, как куклу? Мусью Кутюрье, герр Шнейдер, теперь ты. Я что, игрушка для вас?
– Не прогневайся, принц, но старая пословица гласит: по одежке встречают, а по уму провожают. В Роме это особенно важно. Ведь сюда приезжают сиятельные послы и знатные гости со всего мира. Если ты хочешь завести здесь нужные знакомства, ты должен быть хорошо одет. Тем более, завтра вечером святейший отец дает прием в твою честь.
– Послы, говоришь. Нет ли здесь послов из моего сказочного царства или хотя бы с Куличек?
– Нет. Но есть ляшские, немецкие, франкские послы и даже сарацинский посол.
– Даже сарацинский?
– Даже!
Сняв мерки, портной удалился, а юноша приступил к обеду.
После трапезы слуги пригласили его прилечь на мягкую постель, но Иван отказался и пошел в покои Демьяна. Поэт спал и храпел так, что колыхался полог кровати.
Тогда царевич решил прогуляться по дворцу. По ближайшей лестнице, чтобы не заблудиться, спустился в большой внутренний двор, где был разбит сад. Гуляя по песчаным дорожкам среди подстриженных кустов и деревьев, юноша увидел девушку, одетую в кричащее алое и золотое платье. Она сидела на мраморной скамейке у фонтана и читала книгу.
Иван смутился и хотел пойти назад, но незнакомка услышала его шаги и подняла голову. Какая красавица! Румяная и голубоглазая. Пышные рыжие волосы убраны в золотую сетку. На шее жемчужное ожерелье. На запястьях серебряные браслеты.
– Не уходи, принц! – весело крикнула девушка и поманила рукой. – Давай познакомимся.
Царевич подошел и поклонился. Красавица подвинулась, освобождая ему место на скамейке.
– Знаю, ты храбрый Иван из далекой сказочной страны. А я дочь папы Целестина – Орландина.