Котовского снова поддержал город, голоса одесситов на этот раз были более громкими, чем в прошлый, поддержал даже Румчерод – под этой заморской «фамилией» скрывался исполком Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области – организации для того времени могущественной.
Пятого мая семнадцатого года состоялось заседание военно-окружного суда, решение было принято следующее: «Условно освободить от наказания».
Вместе с Котовским, к слову, освободили еще сорок одного заключенного.
Решение суда в тюрьму привез лично помощник прокурора Бонгард.
Когда Котовский покидал тюрьму, у ворот собралась большая толпа, были цветы, были улыбки, были приветственные речи, потом виновника подхватили на руки и начали качать…
Через три месяца Котовский отправился на Румынский фронт, в команду пеших разведчиков 136-го Таганрогского полка, но до окопов, как это часто случается с популярными людьми, он не доехал, – помешали сплошные митинги, выступления перед солдатами, «работа по разложению армии», как писал один из биографов Григория Ивановича, после которой «целые подразделения и части покидали окопы…».
А обстановка на фронте складывалась бредовая, иначе не скажешь, – такое даже в тифозной горячке не могло почудиться… Однажды спаситель Котовского генерал Брусилов, продолжавший командовать фронтом, попросил один из полков не покидать окопы, остаться, не создавать дырку на передовой линии, так председатель полкового комитета, заткнув пальцы за кожаный ремень, заявил генералу:
– Подождите немного, мы сочиним вам письменный ответ.
Через десять минут солдаты развернули перед Брусиловым бумажный плакат: «Мир во что бы то ни стало, долой войну!»
Еще минут тридцать понадобилось на то, чтобы уговорить полк остаться – солдаты остались, но в наступление не пошли. Тот же председатель полкового комитета, не вынимая рук из-за ремня, объяснил Брусилову:
– Прусаки обещали не наступать, мы им слово дали, что тоже не будем наступать без согласования с ними. Нарушать обещание нехорошо, господин генерал!
Так полк в наступление и не пошел…
В ноябре в городе Болграде, где квартировался штаб Шестой армии, начались еврейские погромы. В мелкие брызги разлетались стекла лавок и магазинов, горели дома ювелиров и булочников, над крышами вился черный дым. Были жертвы.
Остановить погромы не удавалось: прекратившись в одном месте, они немедленно возникали в другом. И опять над Болградом стелился вонючий черный дым, от которого по телу ползли колючие мурашики.
В самом конце месяца неподалеку от Болграда, в румынском городе Галаце проходил второй съезд советов Шестой армии. Когда на один из погромов для уговаривания мародеров выехал офицер штаба армии и попытался остановить бесчинства, его убили.
Другой офицер вывел целый отряд солдат и приказал открыть огонь по погромщикам, но солдаты отказались стрелять, более того – сами присоединились к толпе и принялись грабить богатые еврейские лавки. Хорошо, хоть офицера не тронули, человек остался жив.
В Болград отправили Котовского. Дали ему грузовик и семь человек с винтовками.
Котовский поспел вовремя – крикливая, с искаженными лицами толпа собиралась вздернуть на ветке вяза старого человека с седой жидкой бородой и лохматыми, похожими на усы бровями – владельца бакалейного магазина.
– Стойте! – прокричал Котовский что было силы. – Прекратите бесчинства. Отпустите его! – он ткнул рукой в несчастного старика, уже наполовину растерзанного.
– А ты, защитник поганый, откуда взялся, а? Лысый крендель…
– От имени совета Шестой армии приказываю разойтись!
– От имени совета, да еще Шестой армии… – издевательски скривился стоявший около телеграфного столба небритый мужик в дорогой толстовке, – да еще нам приказывают? А хо-хо не хо-хо? – он скривился снова.
– Моя фамилия – Котовский!
В этот момент раздались два выстрела. Стреляли по грузовику, – правда, с опаской, поскольку солдаты есть солдаты, могут в ответ пустить очередь из пулемета, тогда мало не покажется.
– Заряжай! – спокойно скомандовал Котовский.
Солдаты послушно заклацали затворами винтовок. Толпа поняла, что дело может принять скверный оборот, один человек даже поднял руки.
Старик владелец бакалеи, не веря тому, что все вроде бы обошлось, проворно засеменил ногами к грузовику.
– Отставить! – вновь послышался спокойный голос Котовского.
Солдаты перевели затворы своих винтовок на предохранители.
Спрыгнув с подножки грузовика, Котовский мрачно оглядел толпу, ткнул рукой в мужика, наряженного в дорогую толстовку:
– Арестовать этого… вон того, который только что спрятал револьвер, – он показал на парня в рабочем картузе, – и-и – вон того! – Услышав это, высокий мужик с висячими, как у запорожца, усами попытался нырнуть вниз, сделаться невидимым, но Котовский предупредил его: – Не прячься – хуже будет. Все равно найдем.
– За что? – прокричал кто-то из толпы.
– За дело, – жестко проговорил Котовский, хмыкнул иронично: – Как будто вы не знаете, за что.
Толпа конечно же все знала, все ведала.
– Остальным – немедленно разойтись! – рявкнул Котовский.
Люди не стали искушать судьбу, разошлись.
Арестованных Котовский увез с собою в штаб.
Его визит в Болград стал началом конца – погромы прекратились буквально на следующий день.
В январе восемнадцатого года Бессарабию начали топтать румынские сапоги. Топтали очень усердно, сгребали чужеземцы в свои мешки все ценное, что попадалось на глаза, могли прихватить с собою даже вывешенные на плетень для просушки лапти. Советская власть в молдавской столице продержалась недолго, немногим более десяти дней, после чего Кишинев пал.
По поручению совета армии Котовский приступил к формированию Тираспольского революционного отряда. Хотя отряд и затевался как пеший, без коней и бравых всадников, Григорий Иванович никак не мог обойтись без кавалерии, в результате получилась полновесная боевая единица – 160 пехотинцев и 127 конников, в которой пешие солдаты могли легко взаимодействовать с конными группами, и через две недели котовцы уже вовсю гоняли под Одессой петлюровцев. В результате Котовскому был вручен почетный знак Одесской красной гвардии, на обороте знака был выбит номер – 1443.
В те дни котовцы отличились, пальцев двух рук не хватит, чтобы сосчитать операции, которые они провели, и получали удовлетворение, когда противник начинал верещать: «Ай-яй-яй, больно!» Да не лезьте на чужую землю и больно не будет, только и всего, господа румыны!
В местечко Кицканы румынское начальство стянуло артиллерию – не менее трех батарей. Батарейцы занимались тем, что регулярно обстреливали Тирасполь, пушечные стволы от стрельбы раскалялись докрасна, на них можно было жестянки с чаем ставить – чай очень хорошо заваривался.
И никакого дела мастерам пушечного боя не было до того, что Тирасполь был пуст, кроме старух да длиннобородых дедов, там никого не осталось, и совсем не к лицу было бравым любителям кукурузной мамалыги воевать с бабками, но мамалыжники этого не понимали: что-то не то варилось в их мозгах.
Если бы они просто пришли в город и попросили старух поделиться нижними кружевными юбками, старухи, наверное, не стали бы возражать, даже более – позволили бы вообще себе под юбки залезть.
Но бравые вояки не унимались, продолжали палить из всех стволов, не беря даже перерыва на обед, чтобы подкрепиться консервированными кроликами и выпить кружку морковного кофе с куском мамалыги.
Котовский послал в Кицканы разведчиков – пощупать втихую, что там имеется: сколько у румын орудий, велик ли запас снарядов, кто охраняет позиции, где располагается штаб, а где – офицерский клуб, в общем, притащить пакет с самыми свежими, самыми новейшими сведениями. И чем туже будет набит пакет, тем лучше.
Ушли разведчики темным тревожным вечером, вернулись утром – усталые, хотя и с осознанием хорошо выполненного долга, приволокли с собою сумку с бумагами, украденную у какого-то полоротого офицера. Сумка эта пригодилась: Котовский через пару часов разобрался во всех секретах, спрятанных в ней, во время работы лишь иногда поднимал голову, прислушивался к глухим взрывам, раздающимся в Тирасполе, морщился, будто от боли:
– Ничего, ничего, недолго осталось этим петухам воевать с беспомощными старухами…
Налет на Кицканы он запланировал на следующую ночь. Теперь Котовский знал, что стрельбу из Кицкан ведут пятнадцать орудий, калибр у них разный – это зависит от батареи, к которой приписан тот или иной ствол, снарядных ящиков много – гора, накрытая несколькими брезентовыми полотнищами, – значит, стрелять могут долго, командиры крикливые и все почему-то низенького росточка, будто в роду у них водились лилипуты.
Стережет орудийные площадки и самих пушкарей охранная рота. Дисциплины в роте не бог весть что, во всяком случае, двоих часовых разведка обнаружила спящими прямо на своих постах, храпели они так, что ветер сворачивался в клубок и затихал недоуменно: ведь безмятежный сон этот может кончиться бедой. Но караульщики продолжали храпеть – сон на посту нравился им.
Ночью шестнадцатого февраля Котовский повел свой отряд на Кицканы. По промерзлому, догола обдутому ветром полю обогнули местечко и зашли к румынам в тыл, сняли трех часовых и приблизились к орудиям вплотную, а потом стремительным валом, по команде накатились на пушки и сонную батарейную обслугу.
Ни одного целого, нераскуроченного орудия не оставили. Самим котовцам орудия не были нужны – русские заводы снаряды к таким пушкам не выпускали. Стрелять румынам сделалось не из чего. В результате Тирасполь зажил спокойной (насколько это возможно в условиях войны, румынской оккупации и петлюровщины) жизнью. Румынская артиллерия перестала беспокоить горожан.
Обретя кое-какие навыки, Котовский начал совершать на румын регулярные набеги и, как писала газета «Одесская почта»: «Всегда с той стороны, откуда его меньше всего ожидали»