Пока контрразведчики бегали по ресторану в поисках своих шинелей и ругали Котовского, которого не все даже знали в лицо, котовцы полностью почистили столы, повскрывали все до единого сейфы с секретными бумагами, собрали богатый урожай и были таковы.
На прощание у связанных беляков повыдергивали изо ртов кляпы, потрепали по щекам – мол, ведите себя, ребята, смирно, не орите тут, как обиженные овцы, и закрыли за собою дверь.
Переполох в Одессе поднялся такой, какого не было, наверное, со времен революции 1905 года.
Несколько частей были даже сняты с фронта – для прочесывания «одесских джунглей», но котовцев в «джунглях» не оказалось, они словно бы провалились сквозь землю. Контрразведчики остались ни с чем.
Пока не улеглась суматоха, Котовский велел своим бойцам вообще не появляться на улице, лежать «на дне» в своих конспиративных квартирах и ждать вестей «с воли».
Операцией Григорий Иванович был доволен – за Ваню-маленького отомстили, нашли в одном из сейфов секретные бумаги с именами осведомителей и расстрельные списки добыли, что означало: они спасли сотни людей…
Красная армия наступала, Березовка, которую белые удерживали с большим трудом, уже почти пала, бои шли в основном на станции. Падет станция – будет перерезана железная дорога.
Второго апреля девятнадцатого года войска союзников начали покидать казармы: поступил приказ об эвакуации – французы, греки, а также все, кто был с ними, поспешили уйти на румынскую территорию, не говоря уже о самих румынах – эти бегом мчались к себе домой.
Котовский принял решение о спешном проведении еще двух операций – о штурме тюрьмы и изъятии ценностей из городского банка. И опять здорово помогли шинели деникинских контрразведчиков, а также роскошная французская машина с мощным двигателем и звуковым рожком, сработанным в виде затейливой музыкально трубы.
Здание одесской тюрьмы выглядело немного веселее, чем крепостные стены тюрьмы кишиневской, хотя тоже напоминало средневековую крепость, наполненную стонами людей, которым пришлось в этих стенах распрощаться с жизнью. Рваная обрезь крыши, толстые ржавые решетки, под которыми находились запыленные, лет тридцать не мытые стекла – в наросте земли, выросшей на них, могла спокойно распускаться трава и куститься цветы, горластые нервные вороны, хрипло облаивающие прохожих с макушек деревьев. Почему-то около тюрем всегда бывает много ворон, их словно бы магнитом сюда притягивает…
Может быть, притягивает этих угрюмых птиц особый тюремный воздух, пахнущий гнидами, грязью, клопами, крысами и еще чем-то, что способно возникнуть только в арестантской среде, больше нигде, – протухшей горечью, помоями, гнилым хлебом, старой размокшей обувью.
Котовский наглотался тюремного воздуха более, чем достаточно – на всю оставшуюся жизнь, до конца дней своих.
Лакированное авто с французским флажком на радиаторе резко затормозило у черного входа в тюрьму, около двух деникинцев, охранявших это мрачное заведение.
Увидев незнакомого полковника, солдаты вытянулись.
– Вольно, ребята, – сказал им полковник, – можете сдавать свой пост – сейчас сюда прибудет специальная команда, это первое, и второе – слышите шум?
Шум деникинцы не слышали, а напрасно – перед главным входом в тюрьму собралась большая толпа. Судя по всему, зачинщики собрались брать штурмом ворота. Охране тюрьмы, как и разным служкам-надзирателям, в таком разе не поздоровится.
– В общем, тикайте отсюда, – сказал полковник совершенно по-штатски, неполковничьим языком.
– Все ясно, господин полковник, – понимающим тоном произнес один из деникинцев, тот, который был постарше и поопытнее своего напарника. – Можно рассчитывать, что продовольственный аттестат на тот свет получат все здешние подопечные?
– Все до единого, служивый, – спокойно и насмешливо ответил полковник.
– Тогда нам беспокоиться не о чем, – в голосе старшего служивого натекло довольное выражение, полное сиропных ноток, он толкнул кулаком в бок своего напарника и скомандовал: – Поехали, Емеля!
– Куда?
– До дому.
Напарник не заставил себя ждать, подхватил винтовку, показавшуюся ему в этот раз совсем не нужной, и исчез.
В тюрьме имелись и пулеметы – на случай, если арестанты взбунтуются, пулеметы надо было нейтрализовать, без полковничьих погон этого не сделать, поскольку народ в охране был разный, – и Котовский занялся этим…
На площади, где бушевала толпа, Котовский появился в тот момент, когда люди запели «Марсельезу»; народу здесь набралось много – не менее трех тысяч человек.
Чтобы не смущать собравшихся своими полковничьими погонами, Котовский надел на себя пальто. Первый человек, которого он заметил в толпе, был низенький худой брюнет с темными раскосыми глазами и неспокойными движениями.
Такие неспокойные ребята, как знал Котовский по своему опыту, обычно бывают непредсказуемы: никогда не поймешь, что они могут совершить в следующий миг. Постоянно хватаются за револьверы – даже при виде мухи на стенке, а обычный кусачий клоп может запросто спровоцировать бешеную стрельбу.
– Привет, Япончик, – сказал темноглазому Котовский.
– О-о-о, – расплылся тот в широкой улыбке, – Григорий Иванович! Собственной персоной? Наше – вашим, – Япончик сдернул с головы котелок, поклонился Котовскому.
– Ты, я слышал, сильно в гору пошел, королем Одессы стал?
Япончик отвел глаза в сторону, лицо у него сделалось скромным.
– Ну, до вас, Григорий Иванович, мне еще очень и очень далеко.
– Не скромничай, Мишель.
Вообще-то Япончика не Мишелем звали и не Мишкой, имя у него было двойное Мойше-Яков, отчество – Вольфович, фамилия – Винницкий, Япончик был прямым потомком авторитетной еврейской династии Коротичей.
Котовский был немного знаком с его биографией. И не потому, что был человеком любопытным, нет – привык к обстоятельности и считал обязательным знать слабые и сильные стороны своих противников. Япончик не был ему ни другом, ни врагом.
После еврейских погромов девятьсот пятого года Япончик примкнул к анархистам, по их заданию умудрился убить полицмейстера Михайловского участка. Приговор был суров – смертная казнь. Смертную казнь заменили каторгой и Япончика узезли в Сибирь. Побегов, как Котовский, он не совершал и в Одессе появился лишь в семнадцатом году.
Успешно ограбил почтовое отделение на Ближних Мельницах, следом – несколько крупных магазинов, затем совершил налет, о котором заговорил весь город – на Румынский игорный клуб. Как сообщали репортеры, Япончик со своей компанией, размахивавшей пистолетами, ворвался в клуб и «забрал с кона 100 тысяч рублей и еще 200 тысяч – из карманов посетителей. Более ста человек, присутствовавших в клубе, были ограблены. С женщин срывали бриллиантовые ожерелья и прятали их в голенища сапог».
Репортеры отметили также факт, что один из посетителей, увидев вооруженных налетчиков, закатил глаза под лоб и тихо сполз со стула на пол. Когда его попробовали поднять, оказалось, что этот мужчина уже начал синеть – был мертв.
Вот где Мишка Япончик заработал свой «стартовый», как принято ныне говорить, капитал.
К тому, что было позаимствовано в магазинах и Румынском клубе, Япончик присовокупил деньги, добытые в последующих налетах, купил несколько доходных домов, пару особняков и открыл модный ресторан «Монте-Карло», куда любили ходить французские офицеры.
Котовский бывал в нем, ресторан так себе, средненький, официантам надо обязательно показывать кулак, иначе обжулят. Впрочем, обманывать Котовского они боялись – себе могло стать дороже.
Окинув взглядом публику, – все-таки три тысячи человек – это большая сила, Котовский уважительно наклонил голову и спросил у Япончика:
– Что думаешь делать дальше?
– Штурмовать тюрьму.
– Отличная мысль.
– Только вот какая штука – внутри есть пулеметы.
– Пулеметов не бойся, они нейтрализованы.
Брови на Мишкином лице дернулись и двумя круто изогнутыми крылышками прыгнули вверх.
– Как так?
– Очень просто – мы разоружили охрану. Пулеметы – наши. Стрельбы не будет.
– Тогда чего же мы медлим?! – тонко, горласто, будто ножом полоснул по живому телу, вскричал Япончик. – Братья, штурмуем ворота!
Слово «братья» у Япончика было из анархистского набора, связь с этими людьми Мишка сохранял до конца дней своих.
Голос Япончика был слышен, наверное, в трех кварталах от тюрьмы, толпа на него среагировала незамедлительно, всколыхнулась. Откуда-то взялось бревно, которое держали в руках сразу десять человек.
Люди расступились, освободили боевой десятке дорогу – вперед!
– И-и – р-раз! – скомандовал один из тех, кто держал бревно, выбранный, судя по всему, старшим, – высокий лысый громодянин с большими пушистыми усами. Подопечные дружно гаркнули в ответ и, громко топая каблуками, помчались в атаку на ворота. Торцом бревна они целили в самый центр двух грузных железных половинок.
Первая атака не удалась. Ворота устояли.
– Навались! – послал людей во вторую атаку Япончик. – Цвек!
После второй атаки ворота хрустнули жалобно, отозвались на удар железным стоном, но выдержали.
– Навались! – вновь резко, визгливо, как-то по-птичьи, и подпрыгнув по-птичьи, – скомандовал Япончик. – Цвек!
Третья попытка оказалась удачной, ворота жалобно громыхнули, пискнули, над ними взнялись сорванные гайки, и ворота опрокинулись во внутренний двор тюрьмы.
– Ур-ра-а-а! – восторженно заревела толпа.
Надзиратели без всякого сопротивления, с угодливыми улыбками на лице сдали толпе ключи от камер. Всего было освобождено около семисот человек, в основном уголовников.
Но в числе освобожденных были и «политики», в частности, на волю вышли связные областкома Чуковская и Попенко. В тюрьме их ждала верная смерть: в течение одного-двух дней связные были бы расстреляны. Об этом свидетельствовали и бумаги, найденные в кабинете начальника тюрьмы. Все зависело от того, как идут бои около Березовки.