Белые держались там прочно, ногтями, зубами вцепились в землю, обставились пушками, надеялись устоять, но не устояли.
Техники, оружия в Березовке было захвачено столько, что количеству трофеев удивились даже бывалые вояки: танки, броневики, обычные автомобили, орудия, горы снарядов к ним, английские и немецкие пулеметы, не говоря уже о провианте, фураже и обмундировании.
Один из трофейных танков был отправлен в Москву в подарок Ленину. Железная громадина эта, распугавшая своим грохотом и серым бензиновым дымом всех ворон, поселившихся за кремлевскими стенами, первого мая девятнадцатого года была выставлена на Красной площади.
Владимир Ильич выкроил немного времени в своем переполненном государственными делами графике и сочинил короткое письмо красноармейцам: «Этот подарок дорог нам всем, дорог рабочим и крестьянам России, как доказательство геройства украинских братьев, дорог также потому, что свидетельствует о полном крахе казавшейся столь сильной Антанты»…
Когда Котовский покидал запруженную людьми площадь, примыкавшую к тюрьме, то неожиданно увидел знакомое лицо, хотя и не сразу вспомнил, откуда знает этого человека.
Лоб, щеки, подбородок у незнакомого знакомца были красными, будто он объелся перца, короткие, неровно прилизанные волосы прилипли к темени, под пиджаком у него Котовский засек здоровенный убойный револьвер. Невольно усмехнулся: серьезный, однако, господин.
Увидев, что Котовский на него смотрит, «серьезный господин» боком, как краб, приблизился к нему и произнес:
– Здравствуйте, Григорий Иванович! Тысячу лет, тысячу зим не виделись, не так ли? – поймав вопросительное выражение, возникшее в глазах Котовского, пояснил: – Вы в моем доме спрятались, когда вас настигала контрразведка.
Теперь Котовский все вспомнил, наклонил голову приветливо. Подтвердил:
– Да, тысячу лет…
– Вы еще сказали, что мой должник.
– Да-да, – Котовский пожал краснолицему человеку руку и покинул площадь. Имени Мейера Зайдера он так и не вспомнил, хотя хорошо помнил, как прятался на чердаке публичного дома, когда его преследовала, – и почти настигла, – деникинская контрразведка…
Вскоре Котовский случайно встретился с Зайдером в городе, тот, окруженный беззаботно щебечущими девушками, направлялся, судя по всему, к своему дому, превращенному в пикантное заведение. Котовского он не заметил, а вот Григорий Иванович его узнал. Имени вновь не вспомнил, но в мозгу всплыло прозвище краснолицего – Майорчик.
Майорчик отправился в одну сторону, а Котовский – в другую…
Через сорок пять минут после этой встречи к зданию Государственного банка подъехали три громоздких, способных везти тяжелый груз автомобиля. Из кабин вышли несколько деникинских офицеров. Возглавлял их высокий представительный полковник, потребовал у часового, тяжело опиравшегося на винтовку, – у часового была перебинтована голова, – чтобы тот вызвал начальника охраны.
– Начальник охраны срочно отбыл в комендатуру, – доложил часовой.
На зов часового явился заспанный офицер с казачьими погонами и старой шашкой, вольно болтающейся на ремне.
Полковник предъявил ему бумагу, украшенную сразу несколькими подписями, вверху стоял небрежный росчерк самого Гришина-Алмазова.
Начальник караула, шевеля губами, словно неграмотный, прочитал бумагу.
– Вам бы нашего главного дождаться, капитана Шпиленко, он командует охраной банка.
– Вы что, сударь? – укоризненным тоном произнес полковник. – Большевики вот-вот войдут в Одессу… Хотите, чтобы все ценности, все золото и деньги, хранящиеся здесь, – полковник пальцем обвел здание банка, – достались им?
Начальник караула смятенно покачал головой.
– Нет-нет, ни в коем разе… Просто вы забираете весь банк – а тут добра и денег на пять миллионов рублей. Страшно как-то отдавать.
– Вы определенно работаете на большевиков, сударь! Готовите им подарок на фарфоровом блюдечке.
– Помилуйте, господин полковник! Обижаете фронтовика.
– И не думал даже, – с широкой располагающей улыбкой проговорил полковник, – к перевозке все готово?
– Так точно! И деньги, и драгоценности упакованы в ящики.
Всего пятнадцать минут понадобилось «деникинским офицерам», чтобы перекинуть ящики в автомобили, после чего полковник помахал начальнику караула перчаткой, и грузовики с ревом отчалили от здания банка.
А еще через пятнадцать минут также прибыли три мощных грузовых машины с несколькими нарядами офицеров, и руководитель группы – полнотелый седой полковник – протянул начальнику караула лист бумаги, заверенный несколькими начальственными подписями.
– Срочная эвакуация денег и ценностей, – трубным голосом объявил седой полковник. – Большевики вот-вот войдут в город!
Начальник караула от неожиданности едва не плюхнулся задом на пол. Только шашка загромыхала, зацепившись концом ножен за каменный, наполовину стесанный ногами многих клиентов порог. Полковник с недоуменным видом склонился над ним:
– Что случилось, хорунжий?
– Я… я… я уже выдал тридцать два ящика по распоряжению генерал-губернатора…
Тут настала очередь полковника приложиться задом о каменный пол. Минут пять он не мог прийти в себя. Наконец спросил сиплым севшим голосом:
– Как это произошло?
В отличие от начальника караула полковник сталкивался с Котовским раньше, сморщился он так, что полное лицо его превратилось в поле, вспаханное плутом, – сплошь борозды, складки и морщины, – проговорил убито:
– Это Котовский. Искать его бесполезно…
Пятого апреля части Красной армии вступили в Одессу. Но боевые действия не затихали ни на минуту. Бессарабия – родная земля Котовского находилась под пятой оккупантов, умеющих открывать рот на всякий чужой каравай, – если их не остановить, могут проглотить много. В Бессарабии находились румыны.
Котовский начал формировать большой партизанский отряд и готовить сразу несколько боевых операций: Бессарабия должна быть свободной, румыны здесь чужие люди.
К первому мая девятнадцатого года отряд его уже насчитывал три тысячи человек, – практически каждого из партизан Котовский знал лично и лично зачислял в отряд.
Ему важно было не только поговорить с человеком, но и посмотреть ему в глаза, понять, чем он дышит, как относится к земле, которую ему предстоит защищать? Немного есть способов разгадать суть человека, понять характер его, цель, которую он собирается достичь в ближайшее время и вообще в жизни, определить, настоящий это человек – и бойцом он должен быть, и братом, и другом – или так себе, пустая оболочка? Штука это сложная, надо быть колдуном, чтобы разматывать запутанные клубки, и Котовский этим колдовским мастерством владел.
Люди, которых он пропускал через личное сито, не подводили потом своего командира, не делали шагов назад, не отступали, не зверствовали, беря врага в плен. К Котовскому приходили со своими конями, с оружием, которое до поры до времени было припрятано, с провиантом, заготовленным на ближайшие две недели.
Среди операций, разрабатываемых Григорием Ивановичем, одна была совершенно неожиданная: Котовский собирался на нескольких сотнях лодок ночью форсировать Днестр, дать бой румынам, слишком вольно расположившимся на чужой земле, затем закрепиться на том берегу реки, либо уйти в ближайшие леса…
Ведь партизан без лесных зарослей не бывает.
Удивительная штука, но румыны разгадали замысел Котовского – то ли обратили внимание на необычное скопление лодок у противоположного берега – слишком уж много «плавсредств» сбилось в кучу, то ли еще что-то привлекло взоры сигуранцы, то ли неплохой стратег, способный расшифровывать замыслы противника, объявился в их штабе – ранним утром в темной вспененной воде Днестра появились два монитора.
Густой пулеметный огонь, открытый с мониторов, в пятнадцать минут превратил несколько сотен лодок в щепки. Под огонь попали и двое рыбаков, собравшихся в недоброе время выйти на лов.
Посмотрел Котовский на лодочные обломки, плывущие по Днестру и, усмехнувшись печально, проговорил:
– Ничего, ничего… Вместо этой операции проведем две других, но покоя румынам не дадим.
Тем более, поведение оккупантов было таким, что обязательно требовало ответа: на удар в спину надо было отвечать ударом в грудь, на пощечину – скользящим хуком, вышелушивающим зубы. Других приемов румыны не признавали.
В ту пору они очень жадными глазами поглядывали на Одессу, – очень уж им хотелось снова совершать променады по Приморскому бульвару и очаровывать своими мундирами местных женщин, но это было сложно: кроме военных игр происходили еще и игры политические.
В мае девятнадцатого года части Красной армии форсировали Днестр и стали теснить румынские войска. Ослепительным воякам пришлось бежать. В некоторых случаях они бежали так поспешно, что даже не успевали надеть штаны – так и драпали в кальсонах. Только ветер посвистывал в зубах, да кальсоны лопались по швам. Заглядеться можно было.
На помощь румынам пришли французы, пришел Деникин и различные зеленые, синие, оранжевые, полосатые, пятнистые и прочие батьки-атаманы, их было много. Некоторых только хватало на пару ужинов у походного костра с румынской водкой или на одну случайную встречу с партизанами, после чего батьки эти исчезали. Но вакантное местечко пустым не оставалось, приходили новые цветные, огородные, садовые, лесные – по породам овощей и деревьев – атаманы.
Сколько их перещелкал Котовский, поопрокидывал в ямы с водой, в овраги – не сосчитать.
Но главной силой оставались все-таки румыны, иногда их собиралось так много, что казалось – они неодолимы, ни пулеметами, ни орудиями их не прошибить.
В конце мая Котовский спланировал проведение рейда на Бендеры. В рейде должны были принять участие только добровольцы… Совершили его без особой подготовки, участвовало в нем всего сто двадцать человек.
Двадцать седьмого числа в предутреннем сумраке котовцы перебрались на противоположный берег Днестра и молчаливым, почти бесшумным валом накатились на город.