Он только начал подъем, когда наверху показался солдат. Солдат поднял крик. Суоми на крики внимания не обратил, продолжая медленно подниматься. Крики не утихали. Суоми взглянул вверх и обнаружил, что солдат целит в него копьем, словно собираясь бросить его.
— Если ты бросишь эту штуку, — крикнул он в ответ, — то тебе придется поднимать меня на руках. Неужели я так опасно выгляжу? Или ты такой пугливый?
Мышцы живота инстинктивно напряглись, ожидая удара копья, но удар так и не состоялся. Солдат замолчал, немного отодвинулся, послышались другие голоса, отвечавшие солдату. Суоми не обращал на них внимания, и больше не поднимал головы. Он испытывал головокружение от голода и усталости, его слегка лихорадило — очевидно, действие инфекции от ран. Борьба с подъемом заняла, казалось, бесконечное время. Наконец, он растянулся лицом вниз на относительно горизонтальной площадке в конце тропы подъема.
Пенопластиковый матрас оказался почти у его ног, когда он поднялся, но от Барбары не было и следа. Полдесятка хантерийцев, солдаты и два священника в бело-красных одеждах, окружили Суоми полукольцом, осыпая лающим градом команд, едва не заставив его отправиться в путь, противоположный только что пройденному своими мечами и копьями, острия которых едва не тыкались в его грудь. Наконец, один из аристократов рявкнул, перекрывая шум. Наступило подобие порядка. Затем оружие было убрано, и по команде аристократа, Суоми был раздет и обыскан, затем обыскали его одежду и швырнули ему обратно.
— Что вы сделали с девушкой, которая здесь была? — спросил Суоми. Никто не побеспокоился ему ответить.
— Отведите его в корабль, — приказал аристократ солдатам.
— Лучше сначала связаться с Андреасом и сообщить ему, — посоветовал осторожный второй. После небольшого спора они достигли компромисса, и Суоми был введен по трапу в шлюз люка, стоявшего нараспашку. Там его оставили стоять. Двое солдат держали его за руки. Солдаты были людьми весьма крупными, сильными, и как только прошло первое замешательство, они точно и быстро выполняли все распоряжения командиров.
Суоми хотелось присесть, но он не был уверен, что снова сможет подняться. Из рубки доносились голоса — похоже, кто-то переговаривался по корабельному коммуникатору с кем-то, находившимся вне корабля. Отборный отряд Андреаса явно обладал более основательным знакомством с технологией, чем Суоми предполагал. Тем хуже.
Некоторое время спустя один аристократ вернулся со стороны рубки управления, остановился перед Суоми и критически его осмотрел.
— Андреас занят. Он совершает жертвоприношения. Думаю, этого мы просто посадим под замок, в его старой каюте. Здесь все обыскали десять раз — никакого оружия. Инопланетец, вид у тебя неважный.
— Если бы я мог немного поесть…
— Думаю, голодом морить мы тебя не станем. Хотя, быть может, ты об этом скоро и пожалеешь — что не умер от голода.
Он подал знак солдатам, чтобы они ввели Суоми в корабль.
У двери в рубку аристократ обернулся:
— Пока мы проходим здесь, держите его покрепче.
Они ввели его в рубку и совершенно правильно поступили, сдавив с двух сторон, будто тисками. Иначе он мог не выдержать искушения, метнуться к пульту и покалечить корабль, прежде чем его успели бы остановить. Но теперь на это надежды не было — его руки были сжаты с такой хваткой, какую ему было бы не разорвать и в лучшие свои дни, к каковым сегодняшний не принадлежал.
В большом пилотском кресле сидел еще один священник-аристократ. Он смотрел на работавший экран, показывавший лица двух мужчин в какой-то тускло освещенной комнате с каменными стенами, возможно, в подземелье. Тот мужчина, что стоял впереди, был Шенберг. За его спиной — еще один священник.
— Теперь, — сказал священник в кресле обращаясь к экрану, — ты говоришь, что крен в десять градусов при ручном управлении автоматически включает автопилота?
— Да, — сказало изображение Шенберга. — Если только отключена система искусственной гравитации. Тогда десять градусов — и будет автопилот.
— Шенберг! — крикнул Суоми. — Не помогай им пилотировать, Шенберг! Они служат берсеркеру. Ничего для них не делай, Шенберг!
Лицо Шенберга дрогнуло, но совсем чуть-чуть, глаза его проследили за переходом изображения Суоми на экране, стоявшем в комнате. Очевидно, один из переносных экранов-мониторов был доставлен в город. Солдаты, сопровождавшие Суоми, не попытались его поскорее выпроводить из рубки или заставить молчать.
— Берсеркер, Шенберг!
Глаза Шенберга закрылись. Лицо его казалось смертельно усталым. Слабый голос послышался в рубке корабля.
— Я знаю, что делаю, Суоми. Делай, что они тебе велят. Не осложняй наше общее положение.
Вместе со своим эскортом Суоми миновал рубку и быстрым шагом пошел вдоль коридора, ведущего к каютам пассажиров. Большинство стояло с распахнутыми дверьми, выставляя наружу выпотрошенное содержимое интерьеров. Каюта же Барбары была закрыта, к двери лениво прислонился солдат.
— А девушка там? — спросил Суоми. И снова никто ему не ответил. Суоми подумал, что сейчас это уже не имеет значения — там ли она, или нет.
Его охранники каким-то образом знали, где его каюта — или нашли там его имя на какой-то вещи, или им сказал, по какой-то причине, Шенберг. Когда его втолкнули в каюту, она, как обнаружил Суоми, была в состоянии идеального беспорядка в результате явно не единственного обыска. Но, кажется, обыскивавшие ничего не ломали. Тем лучше.
Они оставили его одного, закрыли дверь. Несомненно, один из солдат остался стоять снаружи, прислонившись к двери. Поскольку каюта создавалась не для использования ее в качестве тюремной камеры, замок можно было включить только изнутри. К сожалению, на крепость каюта тоже не потянула бы — пара вооруженных и сильных мужчин смогла бы дверь открыть за несколько минут. И все же Суоми включил замок.
Он остановился рядом с койкой, где в стену была вмонтирована панель интеркома. Наверное, он мог бы связаться с Барбарой. Но рука его замерла на полпути. Что он скажет ей? И кто-то из врагов может быть в ее комнате. Пытаться ободрить ее, предложить какую-то надежду — это еще хуже, потому что бесполезно. Он настроил интерком таким образом, чтобы он принимал, но не передавал, и оставил прибор в покое.
Следующее, что он сделал — это напился от души холодной воды из-под крана. Потом открыл аптечку, отобрал нужные препараты и проглотил дозу антибиотиков и болеутоляющего. Там же он нашел антисептический бальзамированный синтопластырь, чтобы затянуть разодранную ногу и другие, более мелкие порезы, которые, похоже, начали воспаляться. Потом, бросив тоскливый взгляд на удобную постель, он подошел к откидному рабочему столику, в нише за которым содержались его звуко- и видеозаписыающие принадлежности. Все это, как и остальные предметы в каюте, было осмотрено и валялось в беспорядке. Суоми принялся обходить углы, открывать ящички и шкафчики. Везде полнейший развал, но, кажется, ничто не сломано и не украдено. Он с облегчением вздохнул, но облегчение тут же испарилось — началась новая фаза тревоги.
Наступил час сесть и взяться за работу.
Тем временем в подземном тайнике Храма электронные сенсоры берсеркера уловили наверху знакомое песнопение пяти голосов. Оттуда же донеслись шаги ног; ритм и прочие матрицы движения безошибочно указывали — человеки добро-жизни начали свою церемонию жертвоприношения. Рутинный анализ звуков позволил берсеркеру выделить среди членов процессии не только песнопоющую привычную пятерку, но и присутствие двух других человеческих организмов — один мужской, второй женский. Эти живые единицы были ему незнакомы.
Берсеркер, как и всегда, сконцентрировал свои электронные сенсоры на мужской жизнеединице, которая сейчас босыми ногами неуклюже поднималась к ступеням лестницы, откуда предстояло процессии начать спуск в камеру берсеркера. Как и всегда, обнаружив присутствие незнакомого мужского организма, берсеркер старался сравнить его характеристики с другим набором подобных характеристик одной из мужских жизнеединиц, которые содержались в его банках памяти под кодом высочайшей важности.
Сенсоры берсеркера, покалеченные в битве 502,78 стандартных лет тому назад, таковыми и оставались, и теперь мало чем превосходили человеческое зрение и слух. Но процессия приближала незнакомую мужскую жизнеединицу все ближе и ближе, и вероятность положительного опознания персональной матрицы этого организма уменьшалась быстрее и быстрее. Теперь берсеркер был свободен обратить внимание на другие вещи.
В электронно-ядерном мозгу берсеркера отсутствовали нетерпение или удивление, но имелась определенная осознанность того, что некоторые события более вероятны, чем другие. Поэтому в некотором смысле берсеркер испытал аналог удивления, вычислив, что сегодня ему в жертву принесут два организма, а не один, как обычно. И это будут люди, а не животные, как часто случалось.
За все время с момента битвы, в которой он был поврежден, с момента, когда добро-жизнь этой планеты его спрятала, спасла и начала приносить ему жертвы, берсеркер получал такие щедрые приношения очень редко. Процедив память о прошлых ритуалах, он вычислил, что такие моменты были связаны с большим эмоциональным напряжением среди приверженцев божества СМЕРТИ.
Один такой случай был связан с победой над особенно упорным племенем, победой, которая была достигнута благодаря плану сражения, вычисленному берсеркером и божественной волей переданному обожествлявшей его добро-жизни. Тогда за один раз в жертву принесли семьдесят четыре человекоединицы, всех членов побежденного племени, оставшихся в живых. Во время другого такого приношения эмоции добро-жизни были совсем иными. Они молили о помощи — надвигался голод. От голода берсеркер спас своих приверженцев тем, что начертил удачный курс кочевья, и они переселились в богатые земли, где было что грабить. Берсеркеру тогда пригодились старые боевые карты поверхности планеты. И теперь, вычислил он, успешны захват космического корабля и приближавшееся успешное окончание плана стерилизации этой планеты должны были вызвать среди слуг добро-жизни интенсивные эмоции.