Освободил ли?
— Я — слабый и глупый человек, — произнес Карлсен, но я никогда не был твоим врагом. А ты?
— Нет. Ты простил всех своих врагов. Ты избавился от них. Теперь какое-то время у тебя их не будет. Ты же герой всей Галактики. Но я тебе не завидую.
— Завидовать нечему. Благослови ее Бог, — только и ответил Карлсен.
И все же, несмотря на печаль и усталость, лицо Верховного оставалось живым и подвижным. Только смерть может окончательно сокрушить человека. Он даже попытался слабо улыбнуться.
— Я вспоминаю вторую часть предсказания. Насчет того, что меня победят, и я умру, не имея ничего. Как будто человек может умереть как-то по-другому.
— Карлсен, вы — молодец. Мне кажется, вы переживете свой успех. Когда придется умирать, умрите в мире, не утеряв веры в загробную жизнь. Ведь ваша религия говорит об этом?
— Когда я буду умирать… — Карлсен медленно повернулся, глядя на веселящихся людей, — я буду вспоминать сегодняшний день. Эту славу, эту победу человека.
«Даже в печали и усталости, — думал Митч, — он сохранил свою невероятную уверенность… нет не в том, что он прав, а в том, что кто-то великий вручил ему эту правду».
— Если будет возможность, поэт, поработай на меня еще.
— Может когда-нибудь, — ответил Митч. — Сейчас я собираюсь пожить на то вознаграждение, которое получу от тебя. У меня полно работы. Руку отрастить я, правда, уже не смогу. Ну что ж, буду писать одной.
Митч вдруг почувствовал себя смертельно усталым.
Карлсен прикоснулся к его плечу:
— Да будет с тобой Бог, — сказал он на прощание и двинулся дальше.
Митчу был необходим отдых. А затем его ждала работа. Мир очень плох, а большая часть людей — круглые дураки. Но встречаются такие люди, которых не могут сломить никакие обстоятельства. И об этом стоило рассказать.
ПРИЧУДЫ АСИММЕТРИИ
Большинству людей война не принесла никакого чудодейственного исцеления. Наоборот, они постоянно ощущали на себе огромное, разрушающее давление, которое, казалось, существовало всегда и которому не будет конца. Некоторые превратились в жестоких убийц, разум других сделался ужасным и неумолимым, как у тех машин, с которыми им пришлось сражаться.
Но мне все-таки довелось прикоснуться к разуму тех, пусть очень редких, людей, кто пытался противостоять напору жестокости. Именно эти люди стали для меня олицетворением жизни, жемчужинами среди живых.
Первое мое восприятие реальности — это контуры помещения, в котором я очутился. Я нахожусь в большой, конической формы, комнате внутри какого-то огромного летательного аппарата, несущегося сквозь космические толщи. Окружающий мир хорошо мне знаком, но я сам совершенно новый и чужой.
— Он проснулся! — говорит молодая черноволосая женщина, испуганными глазами наблюдая за мной. В поле моего зрения оказываются полдюжины человек, все в сильно потрепанной одежде. Мужчинам, а их в группе трое, давно не доводилось бриться.
В поле моего зрения? Левая рука поднимается и ощупывает лицо, пальцы обнаруживают, что левый глаз покрывает повязка.
— Не трогай ее! — произносит самый высокий из мужчин. Он производит впечатление некогда важной и солидной персоны. Говорит он резко и все же в тоне его можно расслышать нотки неуверенности, словно и я — какая-то крупная шишка. Но я всего лишь… а кто я?
— Что произошло? — спрашиваю я. Язык мой с трудом подыскивает даже самые простые слова. Правая рука лежит рядом с телом, словно забытая вещь, однако в тот момент, когда я вспоминаю о ней, она начинает двигаться. С ее помощью я привожу себя в сидячее положение, испытывая при этом приступ головной боли и головокружение.
Две женщины, сидевшие рядом, отстраняются от меня. Крепкий молодой человек, успокаивая, обнимает обеих за плечи. Все эти люди кажутся мне знакомыми, однако, ни одного имени я не помню.
— Тебе лучше не волноваться, — говорит важный верзила. Его руки — руки врача — прикасаются к моей голове, прощупывают пульс и помогают мне опуститься на обитый войлоком стол.
В этот момент я замечаю, что по бокам от меня стоят два высоких человекоподобных робота. В голове мелькает мысль, что сейчас доктор прикажет им отвести меня назад, в больничную палату. И все же я понимаю, где нахожусь. Это — не больница. Меня не покидает ощущение того, что правда, когда я ее вспомню, окажется ужасной.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает третий мужчина, самый старый из них, выйдя вперед и склонившись надо мной.
— Вроде бы хорошо, — речь моя отрывочна. — Что произошло?
— Состоялось сражение, — отвечает врач. — Тебя ранили, но я спас твою жизнь.
— Вот как. Спасибо, — боль и слабость отступили.
Врач голосом человека, вполне удовлетворенного обстоятельствами, произносит:
— Можно ожидать, что у тебя будут трудности с речью. Попробуй-ка прочесть это.
Он держит в руке какую-то карточку, на которой начертаны строки непонятных символов. Вероятно, это буквы и цифры; форму их я отчетливо различаю, но никакого смысла они для меня не имеют, совершенно никакого.
— Нет, — наконец говорю я, закрывая глаза и откидываясь на спину. Я отчетливо ощущаю, что все здесь относятся ко мне крайне враждебно. Но почему?
— Что же случилось? — продолжаю выпытывать я.
— Мы все — пленники и находимся внутри машины, звучит голос пожилого мужчины. — Ты помнишь это?
— Да, киваю я, вспоминая. Но подробности мне восстановить так и не удается. — Как меня зовут? — спрашиваю я.
Старик сухо усмехается: напряжение как будто спадает:
— Ну, например, Тэд — краткое от Тэддеус.
— Тэд? — спрашивает врач.
Я снова открываю глаз. Уверенность врача в себе, сила, исходящая от него, увеличиваются. Связано ли это с чем-то, что я сделал или, наоборот, не сделал?
— Тебя зовут Тэд, — сообщает он мне.
— Мы — пленники? — спрашиваю я. — Пленники машины?
Врач вздыхает:
— Пленники берсеркера. Разве для тебя это имеет какое-нибудь значение?
Подсознательно я понимаю, что это означает для меня нечто невыносимо ужасное. Но я смертельно устал. Я засыпаю.
Проснувшись, я чувствую себя немного окрепшим. Стола больше нет, и я лежу на мягком полу того же конусообразного помещения. Что это? Каюта или камера? Рядом со мной по-прежнему стоят те же два робота? Зачем?
— Этсог! — громко кричу я, внезапно вспомнив новые подробности моих превращений. Когда берсеркер начал атаку, я как раз находился на планете Этсог. Всех семерых, кто сейчас здесь, роботы вытащили из глубокого бомбоубежища. Воспоминания мои отрывочны и туманны, но все же, без сомнения, трагичны.
— Он проснулся, снова произносит кто-то. Как и в прошлый раз, женщины бросаются от меня в сторону. Старик поднимает трясущуюся голову, чтобы посмотреть на меня. Он вместе с врачом стоит немного поодаль — они что-то обсуждают, наверно, советуются друг с другом. Крепкий молодой человек стоит в боксерской стойке, лицом ко мне. Кулаки его сжаты — наверно, он считает, что я представляю какую-то угрозу.
— Ну как ты, Тэд? — спрашивает врач. Бросив в мою сторону быстрый взгляд, он сам же и отвечает. — С ним все в порядке. Девушки, дайте ему что-нибудь поесть. Ну же. Или ты, Халстед.
— Помогать ему? О боже! Черноволосая девушка прижалась к стене. Предпочитает держаться от меня как можно подальше. Две других женщины, склонившись над раковиной, стирают какую-то одежду. Едва взглянув в мою сторону, они снова повернулись спиной, продолжая свое дело. >
Наверно, голова моя перебинтована не зря. И выгляжу я действительно ужасно, да и лицо, должно быть, чудовищно деформировано. Иначе почему все три женщины смотрят на меня с таким состраданием.
Доктор проявляет нетерпение:
— Да накормите же его кто-нибудь. Это наша обязанность.
— От меня он помощи не получит, — говорит молодой крепыш. — Должен же быть предел всему.
Черноволосая девушка продвигается по камере в моем направлении, остальные наблюдают за ней.
— Неужели ты будешь ухаживать за ним, — удивляется молодой крепыш, качая головой.
Двигается она медленно, как будто ходьба причиняет ей боль. Без сомнения, она тоже ранена в сражении; на лице ее старые, уже заживающие кровоподтеки. Девушка становится возле меня на колени и помогает есть, направляя мою левую руку. Она дает мне попить. Правая половина моего тела не парализована, но слушается плохо.
Когда врач подходит ближе, я спрашиваю его:
— Мой глаз? Он видит?
Быстрым движением он убирает мои пальцы с повязки на глазу.
— Пока придется пользоваться только левым глазом. У вас была операция на мозге. Должен предупредить, что если вы снимете повязку сейчас, последствия могут быть самыми катастрофическими.
Мне кажется, что он дурит мне голову с этой повязкой. Зачем?
Черноволосая спрашивает:
— Больше ничего не вспомнил?
— Да, вспомнил. Перед падением Этсога мы слышали, что Йоханн Карлсен ведет к нам флотилию. Они собрались защищать Сол.
Все уставились на меня, пораженные этими словами. Надо думать, они знают обо всем, что произошло, лучше меня.
— Карлсен победил в этом сражении?! — взмолился я. Но затем, вспомнив о том, что мы пленники, непроизвольно зарыдал.
— Новых пленников к нам не приводят, — говорит врач, пристально глядя на меня. — Думаю, Карлсен победил берсеркеров. Машина, в которой мы находимся, явно удирает от нашей флотилии. Как тебе это нравится?
— Как? — неужели вместе со способностью говорить меня покинула и способность понимать сказанное другими? — Очень нравится.
Услышав эти слова, все немного успокоились.
— Во время сражения тебе повредили череп, — говорит мне старик. — Тебе еще повезло, что здесь оказался знаменитый хирург. — Он кивает головой в сторону врача. — Берсеркер хочет всех нас оставить в живых. Тогда он сможет изучать нас. Машина дала врачу все, что необходимо для операции. Если бы он позволил тебе умереть или не смог бы победить твой паралич, плохо бы ему пришлось. Это было совершенно ясно.