Егор понимал, что без помощи этого не сделать. Оглянулся и заметил идущего воина из своей сотни, позвал. У того была рана на лице. Кровь уже загустела, но он не осмеливался отнять тряпку от раны. Остановился перед Егором.
– Глаз хоть цел? – сочувственно спросил Егор. – Кровь вроде перестаёт сочиться. Помоги снять кольчугу. Рука у меня сломана.
– Боюсь тряпку убрать, Егор. Так болит, что мочи нет! Я гляну кругом, может, кто полегче ранен.
Такой нашёлся довольно скоро. Совсем юный отрок со слезами в глазах едва ковылял, волоча ногу, из которой торчала стрела чуть выше колена. Спросил с дрожью в голосе:
– Что надо? Видишь, сам со стрелой хожу!
Егор пригляделся к стреле и заметил, что сквозь кровь из раны виднеется тыл наконечника. Стало быть, он глубоко не вошёл, и его можно легко вытащить. Поднял голову, сказал жёстко, кривя губы:
– Пустяковая рана, парень. Чуть потерпишь, и я её вытащу. Не бойся.
Егор взялся за обломок стрелы и легко выдернул её. Юноша ойкнул и зажал ранку. Кровь засочилась сквозь пальцы.
– Замотай ногу покрепче, – посоветовал Егор. – Тряпку от рубахи хоть оторви. А то жила может быть повреждена, и крови много выйдет. Тогда ослабеешь.
Он помог юному воину с тряпкой, вместе они перетянули ногу и замотали рану. Отдуваясь, оба они присели на труп коня, а Егор всё же сказал строго:
– Успокоился? Тогда снимай с меня кольчугу. Да осторожнее, у меня рука сломана. Аккуратно это делай.
Парень медленно, морщась от боли, стащил кольчужную рубаху. Егор утробно стонал, но выдержал. Потом с трудом отдышался, переглянулся с юным воякой. Оба были измучены. Подошёл поп и осмотрел руку, разорвав рукав рубахи.
– Хвала Господу, тебе повезло, воин, – заметил. – Сломана лишь одна кость. Потерпи, я её поправлю и укреплю лубком. Можешь даже покричать, коль невмоготу станет.
Старенький священник проворно наложил на руку берестяную кору, предварительно поправив кость, слегка сместившуюся. Егор уже не стонал, а натужно выл, но поп продолжал своё дело.
– Вот и всё, сын мой! – вздохнул поп и наклонился назад, разминая спину. – Через месяц можешь снять, а до того никаких движений рукой. Может не срастись. Больше не подставляй руки под басурманские сабли. Прощевай, да хранит тебя Господь и твой ангел-хранитель.
Монах ещё осмотрел ранку у молодого, качнул головой, проговорил устало:
– У тебя заживёт и того быстрее, коль не загрязнишь. Ну, с Богом! – И удалился на помощь другим страждущим.
Глава 12
Тем временем Анюту не покидали мысли, как избавиться от Василия. И не просто избавиться, а получить с него не мелкие подарочки, а саму «Звезду Давида». Украшение не выходило у неё из головы, разгоняя все другие мысли. Иногда ей казалось, что она больше ни о чём не может думать. Разве что о Егорке, который, как ожидалось, может появиться в любой день. И что тогда будет?
Тревожная мысль молнией прорезала мозг, отдавалась щемящей болью в сердце. Это заметил даже Герасим, который всё чаще занимался своей ладьёй, готовясь к походу. И даже Нюра не могла прояснить Анне, что задумал отец.
– Анюта, – тихо говорила девочка, оставшись как-то без отца. – У него постоянные разговоры с купцом Никитичем. Стало быть, собираются в поход. Товар закупает купец, а тятя судно готовит. Неужто опять в Тану собрался?
– Тана? То не тот город, где какие-то фряжские[9] купцы обитают? – спрашивала Анна, вопросительно глядя на девочку.
– А то ж! А как же я? На мне всё хозяйство!
– Да уж, – соглашалась Анна. – Вот вернётся Егор, я с ним поговорю. Мне тут так не нравится! Хочу на полдень. Там светло, тепло, не то что тут. Все серое, вонючее, особенно весной, когда всё тает.
– Вот как ты думаешь! – воскликнула Нюрка и с интересом глядела в печальные глаза Анны. – А что там, на полдне, такого, что тебя тянет туда?
– Я до десяти лет жила там. Не в Тане, конечно, но на полдне. И те годы до сих пор не дают мне покоя. Так и тянет вернуться. Может, родных застану живыми.
– Наверное, далеко твои земли, да?
– Очень далеко, но до Таны намного ближе. Интересно бы глянуть, как фрязи живут. Я их в Орде видела изредка. Тож торговать приезжали. Странные люди они.
– Ой, Анюта! Ты лучше не говори мне про такие страхи! А то и мне уже охота пуститься в путь, подальше от хозяйства и, как ты говоришь, всего серого.
– Да ладно тебе, Нюрка! Хоть душу отвести в разговорах. А то такой страх мне порой душу терзает, как вспомню, что скоро может Егор вернуться.
– Он же добрый, – успокаивала Нюра. – Неужто бить станет?
– А что ему остаётся, Нюрочка? – Анна поникла головой, и тоска заполнила её грудь. – И от Васьки уйти страшно. Сила у него уж больно большая. Вернёт – и уж тогда один Бог знает, как то мне будет. Оба могут выгнать – и что мне тогда делать? Одна надежда на твоего тятьку. Да и он может не пойти мне навстречу.
– Не горюй, Анюта! Я помогу тогда тебе. Тятя меня частенько слушает. Тебя он привечает и жалеет. Хотел взять жену, да пока, говорит, нет времени. Наверное, ждёт, что скажет купец Никитич. От него много зависит.
Полночи Анюта возилась с дочкой. Та прихворнула и постоянно беспокоилась в постельке рядом с матерью. А мать постоянно думала о своих мужчинах, в голове копошилась одна мысль: как завладеть богатством воеводы и покинуть эти проклятые места. Но одной не выбраться, а где найти достойного человека, на которого можно положиться, кто не обманет, не присвоит её богатства?
И так почти каждую ночь, если она не посещала воеводу. А скоро он опять потребует её к себе. И так четыре дня не вспоминал о ней. А тут ещё Леночка прихворнула. Настоями потчевала, травками и надеялась, что летнее тепло поможет. И утром поняла, что не ошиблась. Дочь повеселела, кашель почти прошёл, и жара не было.
Посетив воеводу по его требованию, Анна узнала про битвы с татарами, и сердце защемило в предчувствии чего-то страшного. Даже Василий заметил изменение её настроения и участливо спросил:
– Ты что поникла, Анюта?
– Да вот ты поведал мне про битвы с татарами, Вася. А у меня там ведь муж.
– Ну-то как Бог положит, милая Анюта! К тому же у тебя я имеюсь. Не оставлю в беде, коли что случится.
– У тебя тоже жена, Вася. Через такое не пройти.
– Какая жена! – раздражённо отодвинулся Василий. – Всё жду, когда Бог приберёт её к себе. Полагаю, что уже скоро. Сама видишь, что уже из своей светёлки не выходит. Знахарку припёр к стене, и та призналась.
Анна со страхом в глазах слушала и смотрела на Василия.
– Мне страшно о таком даже слышать, Вася! Не надо так-то…
А сама подумала, что Василий прав. Это бы ей подошло на время. Можно было бы и ценностями разжиться. Васька всё больше прикипает к ней. Вдруг в жёны возьмёт, и они уедут с ним в его поместье. Уже о том намекал. Его воеводство может скоро закончиться.
Она даже повеселела и отдавалась ему со всем пылом, задабривая его и укрепляя силки, в которые он уже попал.
Но тут неожиданно, хотя Анна постоянно этого ждала, появился Егор. Он был необычно бледен. Рука в лубках, держится на груди, подвешенная на платке.
– Боже мой, Егорушка! – бросилась она к нему.
Егор отстранился, заметив:
– Осторожнее, Анюта! Рука у меня сломана. Ещё не поджила. Ну а Ленка что?
– Да всё хорошо, – охолонула Анна. Холодность Егора и её охладила. – Как же так получилось, Егорка?
– Татарва проклятая, – коротко ответил он, вошёл в дом и огляделся. – Здорово, Нюрка!
– Здрав будь и ты, Егор. Вернулся, значит? То хорошо! Мы уже заждались. Ленка, наверное, забыла тебя. Иди, знакомься заново. Выросла. Что с рукой? Рана?
– Вроде того. Басурманская сабля, знаешь ли… Скоро всё заживёт, через недельку всё сниму. Уже надоело смертельно! Пойду гляну Ленку.
Нюрка переглянулась с Анной, и та тихо молвила:
– Чует моё сердце, что Егор затаил против меня недовольство.
– Будет расспрашивать, Анюта. Что скажешь ему?
– Правду скажу. Куда деваться. Уже все про то знают. Что толку скрывать?
– И то верно, – согласилась девочка. – Однако страшно-то как!
Анна согласно покачала головой и пошла к дочке. Встала у притолоки и наблюдала, как отец ласкает дочку. На душе стало теплее. Значит, не очерствела его душа. Да и сердце, наверное, тоже.
Егор обернулся и спросил буднично:
– Не болела? – И опять обернулся к девочке.
– Как не болеть? Болела, но вот гляди, как хорошо выглядит. Уже сидит. Ест уже кашку. Молока у меня стало меньше, кормилица приходит раз в день.
– Кормилица? – удивился Егор и с затаёнными мыслями оглядел Анну. – А как ты ей платишь? Разве у тебя есть чем платить?
– Воевода платит, Егор. Сам знаешь, что должно было случиться.
– Значит, добился своего, – обречённо вздохнул Егор. – И что теперь?
– Ты у меня спрашиваешь? – удивилась Анна. – А что я могу тебе сказать? Я словно рабыня тут. Кто меня станет спрашивать, о чём я думаю и что чувствую?
Анна всё сильнее злилась, и сама не знала на кого. А Егор ещё никак не мог сказать своего слова. Они замолчали, словно собираясь с силами.
Наконец Егор спросил грубо:
– И что теперь нам с тобой делать? Как жить?
– Как скажешь, Егор, – обречённо ответила Анна. – Мне нечего тебе сказать. Сопротивляться воеводе я не могла. То было бы плохо не только мне, но и тебе.
– Я тут при чём?
– При том, что он всегда смог бы тебя уничтожить. А с нами и подавно расправился бы по своему усмотрению. Кто я для него? Лишь сейчас у меня появилась некоторая возможность как-то выкрутиться. Но и то не сразу. Надо ждать.
– О чём ты говоришь? – чуть не вскрикнул Егор, положил дочь на топчан.
– Я уже давно думаю, как избавиться от него, но так, чтобы не накладно было.
– Надумала? – оживился Егор. Он с подозрением глядел на жену.
– Надумала, да время ещё не приспело.