Я усмехаюсь, когда вижу круглое деревянное кресло с книгой, но больше всего мое внимание привлекает огромная кровать со спинкой из деревянных вертикальных досок и скошенный с двух сторон потолок. Справа со скоса прямо на кровать смотрит круглое окно и почти высыпает на темно-синее покрывало мелкие звонкие звёзды.
Вижу в глубине комнаты широкий балкон, но решаю вернуться назад, к Игорю, потому что рядом с ним спокойней.
Мы лепим пельмени. У Вульфа они ровные с изысканными завитушками, ни единой дырочки не найдешь, а мои… м… мои больше напоминают лепешки.
– Гроза, не смей, – говорю шутливо, когда замечаю, как Игорь едва сдерживает улыбку. – Я стараюсь.
– Это просто, – он встает позади и накрывает мои руки своими. Защипывает круг с начинкой сначала по центру. – Здесь не дави, вылезет начинка, нежнее… Еще.
А меня накрывает волной жара от его голоса и легких прикосновений.
– Идешь подряд, – показывает, руководя моими пальцами. – Видишь? Все получается. А теперь секрет, – загибает один уголок по ребру пельменя. – Сдвигаешься на сантиметр, не больше, и каждый раз защипываешь. Получается вот так, – показывает мне пельмень с идущим по ребру крученым перевитием. – И начинка никогда не останется в воде.
Вульф отходит, оставляя меня с ощущением покалывания в спине, собирает слепленные «головешки» и, пока бросает их в кипящую воду, рассказывает:
– Это меня сестра научила – Лена, да и мне нравится готовить. Наверное, мог бы и поваром стать, если бы не играл.
– А давно играешь? – присаживаюсь в уголок кухни на небольшой табурет и рассматриваю плющ в горшке, что оплел пластиковую лестницу и добрался до карниза.
– Папа же музыкантом был, я не помню, когда гитару в руки взял, будто родился с ней. А ты? – Игорь ловко помешивает пельмени, а сам на меня смотрит. И в его теплом взгляде столько доброты и искренности, что я на секунду забываю, кто я на самом деле. – Давно поешь? – переспрашивает Гроза.
– Моя жизнь скучна, не стоит копаться в примитиве.
– Ты расскажи, а я уж решу для себя, что примитивно, а что – нет.
– Игорь… пельмени не переварятся?
– Переводишь стрелки? Ладно, – он надолго замолкает и прячет взгляд. Наверное, я его уже довела до белого каления своей таинственностью.
– Вульф, или так, или никак. Я не стану о себе распинаться. Могу сказать тебе тоже, что и ты мне: прогони меня, и я встану и уйду, если тебя что-то не устраивает.
– Все в порядке, – Игорь слабо улыбается и накладывает горячие пельмени. – Только бы тебе было комфортно, – ставит первую тарелку мне.
– А почему «Вульф»? Ты так и не сказал. Сейчас признаешься?
Глава 27. Звезда
– Неа, – ставит вторую тарелку рядом и садится возле меня. Так близко, что я чувствую жар его бедра. – Только если ты раскроешь хоть один свой секрет.
Я ковыряюсь в горке еды и думаю, есть ли хоть что-то, что я могу ему открыть.
– Я пела в рок-группе.
Игорь так и застывает с наколотым на вилку пельменем, а затем закидывает его целиком в рот, пережевывает долго, довольно мычит и только потом выдает:
– Какой же это секрет?
– М...?
– Ты пользуешься всеми техниками расщепления, у тебя на мобильном тяжелый рок стоит на звонке.
– Откуда…
– Я наблюдательный и хорошо слышу.
– Ну, мало ли людей, что ставят на рингтон Мегадез, нашел чем удивить.
– Ты ешь, – Игорь показывает взглядом в мою полную тарелку. Его почти опустела. – Остынут, тогда не такие вкусные.
Я откусываю кусочек, и теплый сок проливается на язык. С ароматом специй, со вкусом топленого масла, а фарш и тесто оказываются такими нежным, что я не замечаю, как проглатываю третий пельмень подряд, каждый старательно обмакивая в сметану.
– У тебя хороший аппетит. Добавки?
– Спасибо, мне бы воды.
– С лимоном? – улыбается хитрый волк.
– Да, если есть, – держу тон ровным, не хочу ему давать напрасный повод сближаться, хотя сама таю от его взгляда цвета жженого сахара и лукавой улыбки на кончиках губ.
Игорь сейчас совсем меня не пугает, я даже не представляю, как могла в нем сомневаться, но ощущение неправильности и звенящего, как комар над ухом, предчувствия все равно тревожит. Я всегда оступаюсь и не думаю, что Гроза М будет исключением.
– Давай, завтра сходим куда-нибудь? – спрашивает Вульф, разрезая лимон, а я смотрю на его спину и давлю в себе желание подойти и запустить ладони под футболку. Почувствовать биение его сердца под пальцами, посчитать позвонки и смять его крепкие ягодицы, чтобы выпустить из мужских губ тихий стон или рык. Какой он большой. Широкий. Надежный. Невероятно.
– Я не любитель куда-то ходить, – отвечаю, тяжело сглатывая накатившие эмоции.
– Тогда кино? – он ставит высокий стакан передо мной и цепляет на край дольку лимона. – Дома посмотрим.
Я хочу отказать, но Игорь запечатывает мои слова легким поцелуем.
– Отказ не принимаю. Не заставляй меня становиться плохим мальчиком, забрасывать тебя на плечо и везти связанной домой, чтобы посмотреть милый романтический фильм.
– Уже даже придумал, что мы будем смотреть?
– А вот не скажу. Ты полна секретов, вот и я буду недоговаривать, – и щелкает меня по носу, как вредную избалованную девчонку. – А еще, вот почему рок у тебя в крови, – он тянется рукой к щеке, проводит большим пальцем под губой. – Маленькая дырочка вот здесь, и я жутко хочу, чтобы ты... Сейчас, – Игорь исчезает в коридоре быстрее, чем я успеваю ответить.
Возвращается с довольной улыбкой и баночкой спирта.
– Хочешь предложить выпить?
– Будешь?
Усмехаюсь и мотаю головой, а он приседает рядом и тянет щепотью за подбородок.
– Приоткрой немного рот.
Хочу отказать, чтобы не искушаться на его прикосновения, но повинуюсь.
Кожи касается прохладная ватка, смоченная в спирт, а затем в дырочку проскальзывает серебряный гвоздик.
Все происходит так неожиданно, что я не успеваю ни возразить, ни осознать.
И его губы, что ласково прижимаются к моим кажутся такими нужными.
Мне не сдержать своих порывов, не остановить эту тягу – я должна буду уйти. Но не сейчас. Еще минутку, еще мгновение, и я отпущу тебя, Вульф...
Поцелуи вырывают из меня страхи, я подаюсь ближе, обнимаю его за шею, стаскиваю футболку. Скольжу пальцами вверх по спине и запоминаю каждый бугор его мышц, впитываю каждый стук сердца.
– Я хочу тебя, булавка, – шепчет Игорь, откидываясь немного назад от моей ласки. – Если ты не прекратишь, я не ручаюсь…
Закрываю его губы указательным пальцем.
– Я хочу… – сглатываю тревожно и не могу отвести глаз от его манящих губ.
Игорь несет меня на второй этаж и осторожно опускает на кровать, нависает и рассматривает мое лицо.
– Мне кажется, что я тебя уже встречал. Будто в прошлой жизни.
И я неожиданно вспоминаю, как приезжала к Олегу на запись, а там играл худой и высокий парень с тугим темно-русым хвостом. Я еще тогда заметила, какие у него густые и ровные волосы, как сережки в ряд на левом ухе переливались при свете ламп. Юный совсем, лет восемнадцать, с пронзительными распахнутыми глазами цвета мокрого песка. Это был Вульф. О, Боже, только бы он меня не вспомнил…
– Вряд ли, – шепчу и тянусь. Хочу отвлечь его, но Игорь отстраняется и качает головой.
– Хм… вот сидит в голове образ, – касается пальцем подбородка. – Будто я уже видел такую же сережку, – касается невесомо, отчего меня щекочут разряды тока, и передвигается, – эти губы, глаза, густые ресницы. Дежавю какое-то, – он немного встряхивает головой и, наклонившись к ключице, нежно сцеловывает мою дрожь. – Ты не против, если я открою окно? Люблю звуки ночи и колкую прохладу.
Он отдаляется, а когда отворачивается ко мне спиной, я замечаю на пояснице татуировку. Приподнимаюсь и иду за ним на балкон, оказываюсь позади и кладу ладони на выбитый рисунок волка. Зверь вытягивает голову вверх: вот-вот завоет, а вокруг какие-то узоры, ленты, перевития. Будто дикий пес запутался, и выхода из черного мрака нет.
– Так вот почему Вульф…
От моих прикосновений Игорь подрагивает, вцепляется в перила и чуть наклоняется вперед, будто колючий ноябрьский воздух спасет его от нашего жара. Я пересчитываю выраженные узлы позвонков, обвожу контур татушки и касаюсь пальцами трогательной ямки на границе с поясом брюк. Ниже только упругие ягодицы, и мне хочется приподнять резинку, запустить внутрь руку и потрогать его везде, но не решаюсь. Только дрожу то ли от холода, то ли от желания продолжать игру.
Раньше, я была намного смелее, раскованней, а последние годы приучила сдерживать порывы и завязывать свои желания в узел. Потому что одна вот такая смелость бросила меня в пропасть.
– Мне было девятнадцать, – рассказывает Вульф. – Я был злым, категоричным и вредным подростком. Выбил на зло отцу, который запрещал портить кожу. Говорил, что в старости потом эти розы и рожи расплывутся, и я буду жалеть. Да не собираюсь я жить до старости! – он бросает последнюю фразу куда-то в звездное небо и дышит тяжело, когда я прижимаюсь к его спине.
– Живи, Вульф… Такие чудесные люди, как ты, не должны уходить рано.
– Да, отец тоже был хорошим, это не помешало ему уйти внезапно и оставить нас на грани краха.
– Как он умер? – я слышала, что была авария, но подробности не спрашивала, не люблю сплетни.
– В бочину его авто мерс влетел. Сашка за минуту до столкновения из машины вышел, иначе бы тоже погиб...
– Мне жаль.
– Я не из тех, кто будет убиваться горем. Все норм, булавка, – он поворачивается ко мне лицом и подбирает ладонями волосы, тянет меня к себе. Я замечаю, как плавится почти черное золото в его радужках, как переливается влага.
– Мне кажется, ты только делаешь вид, что тебе все равно.
– Все-то ты видишь, Ве-ра, – хмурится Игорь, улыбается уголком губ и, подавшись ближе, щекочет мой висок мягкой бородой. – А сама туго завернулась в шкурку бизона и думаешь, что там безопасно. Мы даже в этом с тобой похожи.