– У меня нечем обезболить, потерпи, Вульф – обмакиваю сочащуюся кровь бинтом, быстро на оба края раны наклеиваю пластырь, стараясь не тронуть надрез. Это мне дед показал, а, когда Колька камнем голень распанахал, мне пришлось на практике все это применить. Сшиваю Игоря туго и быстро, делаю узлы после каждого стежка. Вульф шипит от боли, но не шевелится, будто застыл, как камень. Он сжимает кулаки над головой и напрягает мышцы, отчего кровь льется из раны сильнее и мешает мне, скользит под пальцами.
– Игорь, тише, спокойней лежи, – говорю строго, а когда остается последний стежок, второй мудак начинает стонать. Я на автомате даю ему с носака по затылку, а Вульф прыскает в пол:
– С кем я связался, Рэмбо-баба?
– Лежи спокойно, раненый дикий пес, – оторвав нить, обтираю спину Игоря от крови, волчара на его коже скалится, и в глазу теперь с десяток дырочек будет. Клею на прослойку бинта несколько полосок лейкопластыря, а этот шибко больной Больной выглядывает через плечо и улыбается.
– Ты смотри, как новенький, – у него пот градом и зрачки расширены, а он смеется и шутит. – Поехали отсюда, моя волшебная иголочка?
– А эти? – показываю на два тела.
– Данька пусть разбирается. Мне хватит приключений. А ты, – Вульф тяжело поворачивается и хватается за предложенную мной руку, – все мне теперь расскажешь.
Глава 34. Вульф
Боль я умею терпеть, а вот осознавать, что женщина рядом с тобой – вроде солдата-убийцы – совсем тяжко. Хотя… Лучше так, чем лежать с распоротым животом и смотреть застывшим взглядом в облущенный потолок.
– Вставай, Игорь, – Вера тянет меня, подставляет маленькое плечо, а я боюсь раздавить ее своим весом.
– Я от тебя охреневаю, Звезда.
– Вульф, меньше болтай, нам нужно спешить, – хрипит она и выталкивает меня из квартиры. В коридоре все еще пахнет сигаретами, а меня глючит от боли и какого-то странного опьянения от моей малышки. Губы жжет желание придавить ее к стене и зацеловать до крика, но моя раненная шкурка забирает все силы.
Каждый шаг отдает болью в ногу и прострелами под ребра. Я стараюсь не напирать на девушку, но, пока мы доползаем до байка, успеваю тысячу раз чертыхнуться, облиться потом и даже споткнуться. Темнота вокруг, собаки лают, и небо тяжелое и непроглядное над головой: ни луны, ни звезд.
– Нужно Даньке позвонить, чтобы этого, – машу в сторону дома, – убрали.
Вера напрягается и сдавливает пальцы на запястье.
– Не бойся. Дай мобильный, – присаживаюсь на край мотоцикла, стараясь не рухнуть на асфальт, и протягиваю руку.
Вера недоверчиво смотрит, кусает губы, но затем кивает и отдает свой телефон.
– Надеюсь, будешь мне сухари возить, – говорит, усмехнувшись.
– А как же.
Переставляю быстро карточки и набираю Даньку. Показываю Вере знак “тихо”, и она замирает рядом, как солдатик.
– Дань… я влип, – говорю без вступлений. – Конкретно.
– Где ты?
– Да Веронику искал на съемной квартире и там на двух уёбков напоролся. Они ее ждали. Ждали, понимаешь? Меня, сука, подрезал один, второго я… – откашливаюсь.
– Сам как?
– Норм, сейчас поеду раны зализывать. Я сразу свалил, но другой еще хрюкает, его бы допросить, пока не смотался. Пиши адрес.
После короткой паузы, пока Даня царапает по бумаге, я выдыхаю в небо и стараюсь не отъехать от слабости.
– Гроза, будь дома, никуда не рыпайся, – напряженно говорит друг. – Понял? Звездную найдешь – мне сообщи.
– Конечно-конечно, – я смотрю в серые удивленные глаза девушки, тянусь обнять, но скручиваюсь от резкой боли в боку, а Вера прижимается и утыкается в плечо лбом. Ни слова не говорит, но я ее понимаю. Это маленькое “спасибо” от чистого сердца. – Как только ее встречу, сразу наберу, – выдавливаю с хрипом и отключаюсь.
– Вульф, и что теперь? – тихо спрашивает Вера, осторожно отстраняясь, но все еще не отпускает мое запястье.
– Поехали домой, там нас никто не найдет.
– Ключи, – она раскрывает ладонь и зазывает пальцами.
– Ты? На моем байке? О, я хочу на это посмотреть.
– Ты многого обо мне не знаешь, волчара, – она накось улыбается и так эротично садится на сидение, что я даже забываю о маленькой неприятности в виде рваной куртки и горячей от крови одежды.
– Вези уже, путеводная звезда, а не то я свалюсь на повороте, будешь потом искать.
– Буду, – говорит булавка, мягко улыбаясь.
– А утром сбежала, думала, что я враг, – пожимаю плечом и сажусь назад, охая, как старик. Обнимаю девушку за талию, поднимаю ладони вверх и мацаю упругую небольшую грудь.
– Спокойно, – шикает Вера и сдвигает мои руки вниз. – Больной, сидите и не варнякайте.
– Я тебя хочу, Звезда. Я тебя люблю, Звезда… – почти падаю на ее лопатки, хочу обнять ее сильно-сильно, но руки, как тряпки.
– Не ерзайся, Игорь, – мы срываемся с места, и Вера кричит за спину: – Держись крепче, несносный прилипала!
– Дикий пес, как-то поинтересней звучит, – еле слышно ворчу и пытаюсь слушаться, но пальцы будто деревянные.
– Ты сейчас подбитый старый волк, – притормаживая на повороте, смеется Вера. Я чувствую по ее натянутой спине, что напряжение не ушло, что волнение колотится под ребрами, просто спряталось, надело маску. Она невероятно сильная, а суку, что ее обидела, я обязательно достану. Дайте только отлежусь пару дней.
Минут двадцать из меня выдувает всю душу, хотя холодный воздух в какой-то степени обезболивает, но когда мы подъезжаем ко двору, я еле сползаю с байка и тащу свою тушу к воротам, где благополучно сползаю по стеночке.
Вера заводит мотык во двор, оглядывается, оценивает дорогу. Делает это быстро и привычно, старается держаться в тени. Сколько лет она пряталась, сколько лет бегала и боялась сталкиваться с людьми?
– Давай, Вульф, ты же центнер весишь, я тебя не дотащу до двери, – она подпихивает меня плечом и почти тащит на себе, а я, слабак, банально не могу идти.
– Оставь меня, сбрось балласт, – тихо напеваю, – не доказаны теоремы. Ты стены свои в черный покрась, спрячь за ними проблемы.
– Куда-то ритм убежал, – сдавленно говорит Вера, когда мы добираемся до входа.
– Пофиг, я ничего не могу вспомнить, на ходу придумал, – жду пока она найдет в кармане ключ и блаженно ухмыляюсь, когда ей приходится засунуть руку в тесный карман брюк.
– Обазоченный… – шепчет она, когда слегка касается восставшей плоти.
– Был же больной?
– Не представляю, как в таком состоянии можно еще и возбуждаться, – она возится с замком, а я встаю позади и ласково провожу ладонью по ее бедру, завожу руку между ног и плыву вниз.
– Просто ты потрясающая. Я сдохнуть за тебя готов.
– Да ты романтик, – она отодвигает меня и затаскивает в приоткрытую дверь. В доме все еще пахнет нашей любовью, а на пороге нас встречает изголодавшаяся Лисса. Носится между ног и воет так, будто она не день, а неделю сама просидела.
– Ах, я же ее утром не покормил! – прислоняюсь к стене и стараюсь на свалить шкаф в прихожей. – А все ты, булавка, виновата. До чего же хреново быть таким… – язык заплетается, а боль перетекает в голову и обратно в рану. – Беспомощным.
– Где у тебя аптечка? – спрашивает Вера, присев рядом. Бесцеремонно поворачивает меня и осматривает спину. – Шов разошелся, нужно снова шить.
– Рукодельница ты моя-а-а, – пропеваю. Так вроде и говорить легче, и болит меньше. – А аптечки у меня нет, – упираюсь ладонями в пол. – И ниток нет, я шить не умею.
– Водка есть?
– Выпить хочешь? На брудер… тьфу… брудерш… да что ж такое? Я вроде не пил еще, – но слабость постепенно забирает все силы, и я уже почти не слышу и не вижу Веру. Утыкаюсь мутным взглядом вниз. Там полосатый ковер: черный с серым.
Черный… Серый.. Черный.
Глава 35. Звезда
Вам иногда кажется, что вы одни на всем белом свете?
Будто вы кричите в толпе, но никто не слышит. Будто ваши Большие проблемы – это только ваши проблемы, и никому нет дела до вашей боли, судьбы, несчастья. Никому нет дела до вас лично.
Так и есть. Мы всегда одни. Одни, не потому, что остальным все равно. Не потому, что есть нечто тайное в душе, куда ты никого не пускаешь.
Нет. Все намного проще и прозаичней. Глубину и ширину твоего горя никто не способен понять, даже самые близкие и родные.
Но почему Вульф понимает все по глазам? Он не спрашивает, но знает, что со мной случилось. Без подробностей, но его ломает, когда он говорит об этом. Это кожей чувствуется, слышится в хриплом тоне, видно по напряженным скулам. Я это замечала еще в академии, ведь Игорь уже тогда все понимал.
Я лежу рядом, пытаюсь отдышаться от нагрузки, потому что затащить сто кило на диван – было для меня очень трудно, и смотрю на его аккуратно подстриженную бородку, на его очерченные губы, что сомкнуты сейчас в тугую нить, на густые ресницы, что подрагивают на покрытых болезненным потом щеках.
Справляясь с дыханием, сползаю на пол и плетусь в коридор, придерживась стенки. Я-таки прихватила рюкзак в суматохе, только он остался на мотоцикле, и совсем не хочется выходить наружу. Здесь, в доме Игоря, приятно и тепло, будто я под защитным куполом. Цветы пахнут, стены не давят, кошка мечется возле ног. Настоящий дом мечты, не хватает только малышни. Но мне нужна игла и нить, иначе мой герой-волчонок истечет кровью, потому я набираю побольше воздуха в грудь и осторожно выхожу на порог.
В темноте мои шаги двоятся, от этого сердце пропускает удары, а дыхание комком стоит под горлом. Я так устала бояться, что нет сил сопротивляться давлению мира, где-то в голове застряла мысль, что пора сдаться. Отсидеть свои пятнадцать за умышленное или попутку, если Марьян выжил, и не бояться. что тебя поймают на следующем повороте и снова заставят…
Нет, я не хочу назад. Никогда и ни за что. Я лучше себе шею сверну, чем лягу под этого изверга.
Лисса путается под ногами, когда я тихо возвращаюсь. На улице стало холодно и поднялся сильный ветер, в одной футболке выбегать было опрометчиво – теперь меня колотит не только от остаточного шока, но и от озноба. Ставлю чайник, перерываю шкафчики и все-таки нахожу подобие аптечки: спирт, бинт и вату. Этого хватит.