Отец был прав. Я не заслуживаю своего таланта, потому что истинный творец умеет сопереживать, умеет слышать, умеет понимать. Иначе, о чем тогда писать песни? О потрахушках? О бытовухе? О грязи и политике? Нет. О вечном. О важном. О любимом.
А я даже к отцу не пришел попрощаться...
Рыжую мордочку кошки замечаю в стекле балкона. Она вытягивается вверх и беспомощно скребет лапками по закрытому окну. Плачет. Я не слышу ее голоса, но вижу, как часто открывается маленький рот.
Где же малютка?
Чтобы достать Лиссу, мне приходится перебраться выше, а пламя не ждет, сечет стены искрами, и черный дым гладит дом и устилает густым мраком тропинки к саду.
Где-то вдалеке слышится вой сирен, крики людей, но вряд ли кто-то успеет спасти моего пушистика. Я должен сам.
Хорошо, что с одной стороны к балкону идет широкая клеть для зелени. Летом это спасает от жары и придает моему дому приятный шарм. Решетка довольно хлипкая, дергаю ее несколько раз и, убедившись, что выдержит мой вес, ползу вверх.
Времени все меньше, по ногам ударяют горячие волны, справа жарит в лицо, но я ползу, как человек-паук, твою мать.
Папа перед глазами: его добрая улыбка, покладистый взгляд и ободряющий наклон головы, как тогда, когда он учил меня кататься на велике. «Да, молодец, сынок, все получится!». И, вплетаясь в голос отца, в ушах звенит голос Саши: «Брат, приезжай. С папой случилась… Его больше нет...».
Зубы трещат от напряжения. Почему именно сейчас все это всплывает в голове? По-че-му сейчас?!
– Лисса, в сторону! – ору, будто она поймет, но кошка внезапно исчезает с подоконника, и я успеваю ударить локтем по стеклу, а сам прижимаюсь к клетке и накрываю рукой голову, чтобы осколки не зацепили лицо.
– Ма-а-ау… – кричит кошка.
– Лисса, иди сюда! Быстрее!
Но она тянет, не выпрыгивает. Пламя перебирается на край клетки, и планки под руками вибрируют от моих резких движений.
Я подтягиваюсь, не обращая внимания, что могу порезать руки о стекло и заглядываю в дом.
Рыжуля мечется по комнате, затопленной едким дымом, и я понимаю, что котенок остался где-то внутри пылающего дома. Наверное, сквозняком дверь захлопнуло.
– Лисса, моя хорошая, кис-кис-кис, иди сюда. Ему уже не поможешь! – подтягиваюсь и заваливаюсь тяжело на балкон. Не обращаю внимания, как мокреет от крови бедро. Впервые за этот короткий промежуток времени простреливает в пояснице, от этого темнеет в глазах, и я не могу подняться.
Пушистая малышка лижет мне нос и мчится снова на выход из комнаты. Заставляю себя встать и поползти следом. Удивительно, но здесь пока еще нет огня, кошке невероятно повезло. Стараюсь не дышать и прикрываю рукавом куртки нос.
– Лисса!
– Мяу, – коротко отвечает она и снова подбегает. Манит-зовет за собой.
– Только быстро, – отвечаю хрипло и, прихрамывая, пробираюсь по комнате к лестнице. На ходу бросаю в карман документы из тумбочки, деньги, несколько медиаторов и часы отца.
Первый этаж гудит и рычит угрожающе. Летница еще цела, хотя перила уже обвивают лозы огня. Дым забивает горло, дерет глаза и остается в груди неприятной тяжестью. Осторожно и быстро спускаюсь, держусь около стены и накрываюсь курткой. Потолок напоминает развернувшийся в реальном мире ад.
Впереди путь перерезали сгоревшие части кухонного гарнитура, что вылетел сюда от взрыва. Черная дыра сквозит и втягивает в дом все больше кислорода, раззадоривая огонь.
Лисса мечется, волнуется, делает отчаянный рывок: прыгает на горящие доски и исчезает в полотне дыма.
– Что ты делаешь?! – взмахиваю руками от шока и вдыхаю горячий воздух. В голове мутно, ноги еле двигаются.
Проходит несколько долгих секунд, прежде чем я понимаю, что нужно возвращаться. Рыжуля не смогла оставить своего ребенка, это ее выбор, а меня снаружи ждет Вера. Я за булавку в ответе.
Но жалобное «Мяу» из гудящего коридора заставляет меня идти дальше.
Под ногами дрожит пол, тело нагревается до предела, я истекаю потом, который тут же просыхает и берется жгучей коркой на коже. Ногами откидываю обломки и замечаю малыша и Лиссу. Котенка придавило досками, и мне так жаль, что я не сразу понимаю, что делать дальше. Лисса ложится рядом с ним, и обернув тельце, лижет рыженькую мордочку, а голова крошки безвольно болтается от ее прикосновений.
– Мяу, – любимица смотрит на меня жалобно, и я решаюсь.
Глава 48. Звезда
Игоря долго нет. Моего Игоря долго нет! Слишком. Невыносимо.
Я так разволновалась, что снова до крови разгрызла ладонь. У меня там и так старые шрамы, теперь будут новые.
Набираю Давида, он в вызовах второй. Его знаю, хотя не скажу, что доверяю без сомнений, но больше просить о помощи некого. Кто такой Генри, кому звонил Вульф последнему, мне пока неинтересно, хотя имя отпечатывается в памяти.
– Гроза, только не говори, что от секса у тебя швы разошлись, – не здороваясь, смеется в трубку врач.
– Помоги нам, – шепчу. – Дом, – задыхаюсь от эмоций, не могу говорить, не свожу взгляда от горящего столба и замечаю, как Игорь лезет по стене к балкону. Сумасшедший! – О, Боже, нет… Дом горит… Помоги, пожалуйста!
– Минут через семь буду, – коротко отвечает Давид и отключается.
И следующие секунды тянутся невыносимо долго.
Я слышу какие-то голоса со стороны поселка и других домов, вой сирен издалека. Считаю стук сердца. Один-два-три. Пропуск. Оно запинается, а потом снова бьет в грудь, словно хочет проломить ребра. Меня оглушает вой ветра в проводах, и рев огненной пасти в той части дома, где была кухня. Где мы с Игорем пили чай с гренками.
Зачем он полез внутрь?
Ноги спешат вперед, выталкивая меня из укрытия. Пока кто-то придет на помощь, Игорь там сгорит. Мой Вульф. Не допущу. Из-за меня это случилось, я должна помочь.
В темноте пламя ослепляет, оттого, когда я бегу к дому, и кто-то хватает меня за руку, я неосознанно отмахиваюсь и попадаю по колючему лицу тыльной стороной ладони.
– Вера?! – кричит Старший Гроза, не обратив внимания на пощечину. – Что произошло?! – трясет меня, как куклу, за плечи. – Отвечай!
– Саша, – выдыхаю и падаю в его руки, не удержав равновесие. Я уже успела и дыма наглотаться, и слез, а еще пульс сошел с ума, от адреналина темнеет в глазах. – Игорь в доме… – еле говорю. – Спаси его.
– Не сходи с этого места! Поняла?! – злится Саша и оставляет меня.
Я сажусь прямо на холодную землю и давлюсь жуткой тошнотой. Давно меня так не накрывало. Я просто боюсь, что уже поздно, не могу даже представить, что Игорь из-за кошки рисковал жизнью и…
Нет. Нет…
И черный дым, как тогда из квартиры, где мы жили с родителями, вьется вокруг меня, хлещет по щекам, вбивается в грудь и травит легкие.
В доме что-то трещит, падает, ломается. Огонь не просто ревет, он ужасающе стонет. И кроме этого я больше ничего не слышу.
И время мчится. Невыносимо мчится куда-то, не оставляя мне надежды на спасение. Ведь я умру без Игоря, не выживу. Какой смысл?
Накрываюсь руками и проваливаюсь в прошлое, где пять лет назад меня вытащили из уютного дома и заставили смотреть, как погибают мои родители. За то, что сбежала. За то, что ослушалась.
Я не кричала. Знала, что бесполезно. Меня уже сломали тогда, вырвали чистоту, заставили себя ненавидеть. Одно останавливало: беременность. Даже зная, что ребенок от изверга, я все равно хотела, чтобы он жил. Не могла поднять руку на беззащитное маленькое существо, не могла пойти на аборт.
Когда я вернулась, родители думали, что мне надоело жить с дедом в деревне, а о своем интересном положении я не успела сказать, да и не призналась, что четыре месяца была в плену. Я бо-я-лась.
И тогда наивно думала, что спряталась, что меня не найдут, ведь никто не знал моего настоящего имени. Дурочка. Они все знали, даже когда мне первый зуб вырывали в поликлинике. Все обернулось еще хуже, чем можно было представить.
У Егорова очень длинные лапы. Он не просто меня нашел… И нашел не один раз… потому что я не оставляла надежд вырваться из клетки.
– Вера… – Игорь опускается рядом. – Я тут, – хрипит и тянет за руку, открывая мое лицо. – Булавка, со мной все хорошо, не плач, – шепчет и откашливается.
Я смотрю сквозь слезы и мотаю головой.
– Ты не должен был со мной связываться, – обнимаю ладонями его лицо. Борода с одной стороны обгорела, но кожу пламя не задело. – Он же убьет тебя, – поглаживаю раскрасневшиеся щеки, считаю подплавленные ресницы, изучаю любимые губы, будто впервые смотрю на мужчину. – Марьян найдет всех, кто мне дорог. Я должна уйти. Отпусти меня.
– Я тебе уйду, – шепчет Игорь и касается губ легким поцелуем, пропахшим гарью и копотью. – Мы выберемся, даже если придется пойти на самые радикальные меры.
По улице ко двору приближается автомобиль Давида. Он со свистом тормозов вспенивает пыль и, врач выскакивая наружу, спешит к нам.
– Да! – вскрикивает Старший Гроза, привлекая наше внимание. Игорь неосознанно прижимает меня к плечу, накрывая и защищая собой. – Егор, найди своего босса! Сейчас же! Вовремя же Генри решил телефон выключить! – Саша смотрит на пляшущий огонь, который пытаются залить пожарные, а затем быстро направляется к нам. По его тяжелой походке ясно, что он зол и свиреп. – И когда ты собирался сказать, Малый?! Когда я твои обуглившиеся кости в гроб бы укладывал? Сука, что я маме скажу?! Ей не хватает еще одной смерти, она после отца еле оправилась. Совсем сбрендил?! Куда ты опять влез?
Игорь, не обращая внимания на выпады брата, расстегивает куртку и достает из-за пазухи Лиссу и отпускает ее на землю.
– Малыш вряд ли выжил, – говорит расстроено, – но я его все равно забрал, – он опускает темную голову, что огонь подсвечивает алым, и протягивает мне на ладони рыжий комочек. Кошка вьется вокруг наших ног и упирается мордочкой в штанину Вульфа.
Я накрываю своими руками маленькое тельце. Поглаживаю, и чувствую, как кроха слабо, но толкается.
Глава 49. Звезда