– Ве-ро-ни-ка, – говорит он рублено и поднимает руку к моему лицу. – Добегалась, теперь за каждый день ответишь.
Я накрываюсь локтями, боясь, что ударит, разобьет мою голову о стену. Шарахаюсь в угол, но ублюдок ловит меня и больно впечатывает в стену.
– Жутко не люблю, когда меня динамят, а когда покушаются, тем более. Тебе это с рук не сойдет, маленькая тварь.
– Пожалуйста… – вырывается, но грудь начиняет колючей болью, из-за этого я едва делаю вдох.
– Что пожалуйста? – Марьян тянет меня к умывальнику и наклоняет лицом к крану. – Трахнуть тебя ласковей? Или твоего мальчика на побегушках пощадить?
Меня прошивает страхом. Нет, только не Игорь. Готова выдержать что угодно, но только не гибель Грозы. Он не должен платить за мои грехи. Должен жить и дарить себя миру: это я свела его с правильно тропы, это я виновата.
– Отпустите его.
– А ты мне что? – грубые руки задирают куртку до пояса и мнут до резкой боли воспаленную грудь сквозь ткань футболки и вязку свитера. Я сдерживаю крик, но не дергаюсь.
– Останусь, буду покорной. Отпустите его.
– Жертвуешь собой? Как мило, – сухо смеется Егоров и, прикусывая мое ухо, скользит по раковине скользким языком. Мне до ужаса мерзко, но я терплю.
– Обещайте, что не тронете Игоря, если я пойду с вами. Даю слово, что пойду.
– Да нахрена мне твое слово? – его противный голос вибрирует в голове и отзывается в моем теле новой волной тошноты. – Ты и так сделаешь все, что захочу, – Марьян сильно сжимает грудь и толкает бедрами меня в борт умывальника. От его твердого члена, что утыкается в ягодицы, мне хочется взвыть. Клялась не подпускать его, клялась лучше умереть, чем терпеть, но сейчас…
Как спасти Игоря? Как?!
Ненавижу. И сделать ничего не могу, Марьян держит так сильно, что я едва дышу. Боюсь что прижмет сильнее к умывальнику и убьет моего ребенка, если он там есть.
Руками хватаюсь за раковину и набираю в грудь побольше воздуха, а в голове выключаю все стопы и ограничения. Не знаю, как и где я взяла силы, но сначала расслабляюсь, а потом, присев, вскрикиваю и резко дергаю ублюдка вниз, отчего он влетает в зеркало лбом, и по серебристой поверхности распускается паутина трещин. Получается отпрянуть в сторону под рукой урода, благо я крошка по сравнению с ним, а потом, пока изверг не опомнился, садануть его локтем по затылку. Я вкладываю в удар всю свою ненависть. Его голова, как мяч, отскакивает от раковины, а потом туша падает на пол, а я, не оглядываясь, вылетаю в коридор.
Да, там охранники, да, там смертельно опасно, но там Игорь. Я должна ему помочь.
Сталкиваясь с Грозой взглядом, замечаю жуткую перемену. Холодный взгляд цвета темной карамели уходит в сторону, Вульф наклоняется, запускает руку в волосы девушки в черном платье и начинает ее целовать. При мне. После всего, что было.
Не-е-ет! И мое сердце, будто разламывает ребра и вываливается на пол, ему под ноги.
– Кто это, Игорёша? – ласково положив ладошку ему на грудь, ехидно спрашивает она.
И будто кинжал в горло с поворотом:
– Никто. Прохожая.
Я для него «никто»?
Пыль на сапогах. Мимолетное видение. Погасшая звезда. Все правильно.
Когда я ухожу, меня не трогают, охранники спокойно отступают. Это кажется странным, но я с вырванным сердцем ничего не испытываю, ничего не понимаю и не осознаю, что делаю. Иду прочь, будто в тумане. В голове гудит, в горле дерет тошнота, а тело пронзает неуемная дрожь. Игорь просто отказался от меня.
Но почему?
Осознание приходит позже, когда в спину летит мерзкий голос: «Догнать суку!». Я застываю за поворотом, как приговоренная, а затем короткий разговор:
– Папа, ты обещал! – женский писклявый голос.
– Да забирай. Делай с ним, что хочешь.
Игорь пытался меня выкупить, жертвуя собой, а я из-за шока не разобралась.
Когда один из охранников подбирается со спины, я метко отмахиваюсь локтем и выбиваю ему кадык. Он с хрипом падает и затихает в моих ногах. Жажда жизни у меня в крови, а пацаны научили драться насмерть. Сложнее было, когда дерешься с несколькими мужчинами, что превосходят тебя в весе и мощи, или идешь с кулаками против пистолета. Или когда тебя неделю гноят в подвале, потом трахают, как резиновую куклу… Тогда не получалось давать отпор, а сейчас мне есть за что сражаться.
Выхватываю из кобуры на поясе мужчины пистолет и нахожу во внутреннем кармане еще несколько обойм с патронами. Одна секунда передышки, снимаю предохранитель и жду. Считаю влетающие в виски секунды.
Три. Четыре. Десять.
Двое получают пули в лоб, не успев выглянуть из-за угла. Я беспощадна, я готова мстить до последней капли крови.
Кто-то кричит, в коридоре суматоха, возня, грохот, женский вопль. Осторожно выглядываю, чтобы оценить обстановку.
Игорь борется с Марьяном на полу. Я не могу стрелять, боюсь промахнуться. Из-за этого опрометчиво выхожу из укрытия и получаю справа удар по лицу. Пистолет выпадает из рук, и я едва не влетаю головой в каменную стену. Отталкиваясь ладонями от упора, бью ногой назад и попадаю в живот нападающему.
Ирина с криком растягивается на полу и орет, как резанная курица.
– Я тебя сгною, – хрипит Марьян и слабо отбивается от Грозы.
– Не успеешь, – Игорь его душит, натурально и беспощадно. Мне кажется, я даже слышу, как хрустят косточки насильника, как отрывается его голова.
Застываю в шаге от драки. Марьян сопротивляется какое-то время, а затем руки шлепаются на пол.
– Если ты убьешь отца, я убью ее, – говорит за спиной Ирина. Держит меня на прицеле, а я злюсь на себя за ошибку. Банально выпустила ее из вида.
– Если ты убьешь ее, я и тебя, сука, сломаю прямо здесь, – не унимается Игорь. Он изменился: злость заострила черты, глаза густо потемнели и стали бурыми, а губы сжались от напряжения. – Отойди от нее и положи оружие, или я оторву ему башку! Отошла, стерва!
Ирина неожиданно вздрагивает, переводит дуло в угол и вверх, а потом поднимает руки. Сдается?
– Отпусти его, пожалуйста, – говорит она дрожащими губами и опускается на колени. – Пожалуйста...
– Так ценишь своего насильника-отца? – горько смеется Гроза и, ударяя Марьяна затылком о камень, встает. – Или он с тобой шалил не так, как с остальными?
– Ты никогда не поймешь, – отвечает Ирина и вздергивает подбородок. – Он для меня что угодно сделает, а я для него. Уходите! – орет она и качает пистолетом из стороны в сторону, будто чертит на потолке полосы. – Уходите! – в ее голосе слышится истерика и отчаяние.
Игорь прикрывает меня собой.
– Зачем тебе нужен был сын? – я не могу не спросить, потому выглядываю из-за его спины.
– Я думала, что это вернет мне любовь… – Ирина подползает к Марьяну и отбрасывает пистолет нам под ноги. Я подхватываю его и держу на прицеле безумную парочку. Смотрятся они жалко, от одного вида тошнит.
– Так хотела любви, что при первой возможности сына на улицу выбросила? – язвит Игорь.
Она пожимает плечом, любовно поглаживает Марьяна по разбитому лицу.
– Времена меняются, Гроза. Все еще может поменяться. Я заслужу любовь отца, сделаю все ради этого. Идите прочь! Вам недолго осталось жить, он все равно найдет! Пошли во-о-о-он! – она будто обезумела, трясется и плачет над Егоровым, а я ликую. Мне так хорошо осознавать, что он пострадал. Ублюдок чертов! Пустить ему контрольный в голову?
Но Игорь тянет меня на улицу...
Где нас уже ждет полиция. Они просят поднять руки за голову и повернуться спиной.
Глава 70. Звезда
Игорь пытался взять вину на себя, но я выступила вперед, бросила пистолет под ноги и признала свою причастность ко всем преступлениям. Я не хочу, чтобы кто-то еще пострадал. Чтобы кто-то отвечал за меня. Хватит. Надоело бегать.
Обвинение в покушении на Егорова и убийстве некого Бергуна, скорее всего, того самого лысого в квартире, и еще нескольких мужчин звучало как-то со стороны. Потому что больше всего меня душило отчаяние Игоря. Он бросался на полицейских, кричал, что они все ответят, отбивался от мужских рук, пока его не оглушили, а мне надели наручники и попросили сесть в служебную машину.
Я покорно послушалась. Справедливости все равно нет. Я просто хочу, чтобы Игоря не трогали. Когда машина тронулась, я прижималась к стеклу и искала его высокую фигуру в толпе. И не находила. Сердце рвалось из груди, а я не могла понять почему. Почему мне так больно с ним расставаться? Люблю? Или просто привыкла?
Хлопок металлической двери выдергивает меня из мрачных раздумий. Разбитая губа саднит, кожа на кистях воспалилась от тугих наручников, но я уже со всем смирилась.
– Вероника Звездная? – замечаю, что у следователя разноцветные глаза. Один серый, второй голубой. Он садится рядом, повернув стул ко мне спинкой. Крепкие ноги, сильные руки, мужественная челюсть и ровные белые зубы.
– Да, – отвечаю и роняю голову на грудь. Сил совсем нет. После ночи в камере мне хочется рухнуть на пол и не вставать. Желательно вечность.
– Хорошо, – вдруг понижает голос мужчина. – Ты признаешь, что покушалась на Егорова Марьяна?
– Признаю. И его охранников тоже я убила.
– Сама?
– Да. Я защищалась.
– А он говорит обратное. Что вы с Игорем Грозой напали на него с дочерью на вокзале.
– Игорь не виноват, я все сама. Он просто свидетель.
– Правда? – щурится следователь и потирает заросший густой щетиной подбородок. – Да только синяки на шее у Марьяна Батьковича ты не могла оставить, малая больно выросла.
– Игорь тут не при чем! – вспыхиваю и сжимаюсь. Договариваю спокойней: – Марьян меня лапал в туалете, он… – замолкаю, натыкаясь на скептический взгляд мужчины. Говорить о насилии бессмысленно, сейчас все равно ничего не докажешь. Много лет прошло.
Стискиваю губы и отворачиваюсь. Я не удивлена, что все подкуплены. Потому больше ничего не скажу.
– Уведите, – отмахивается следователь и утыкается в бумаги.
Несколько недель, а может, мелькнул месяц, смазываются слезами и тоской, и к дню суда я понимаю, что чудес не бывает. Приходят месячные: с привычной тошнотой, рвотой и обмороками. Ни беременности, ни счастья, ни выдуманной свободы нет. И надежд тоже. Я заблудилась в своих мечтах, и теперь спать – единственное, что мне хочется. Ни есть, ни пить. Ничего не хочу.