И охранник стал старательно объяснять Лёке, куда и к кому ей нужно идти.
С трудом сориентировавшись среди бесчисленного множества безликих типовых дверей — только номера да надписи разные! — Лёка, наконец, отыскала нужную. В коридоре на нее несколько раз наталкивались сотрудники департамента с бумагами в руках, столбенели, вытаращивали глаза и неслись дальше. Их изумление Лёке было бесконечно приятно.
Юная и безвкусно, безмерно накрашенная секретарша человека, к которому ее направил охранник, взглянула на Лёку восхищенно и безмолвно распахнула перед ней дверь в смежную комнату. Там сидел полноватый человек с властным лицом прирожденного начальника. Увидев Лёку, он вскочил, вышел из-за стола, картинно откинула назад длинные, красиво седеющие волосы и поцеловал Лёке руку.
— Рад вас приветствовать в нашем учреждении! — льстиво заворковал он. — Такая приятная неожиданность! Позвольте получить ваше факсимиле… — И протянул Лёке какой-то бланк.
Седеющий мужик явно фальшивил. Лёка всегда отлично чувствовала любую неискренность, лицемерие и притворство. «У тебя чересчур тонкий музыкальный слух!» — смеялась подруга Виктория.
Лёка рассеянно расписалась в самом центре белого листа.
— Я вас очень внимательно слушаю, — вновь запел господин. — Да, я не представился. Меня зовут Константин Петрович.
Лёка уже знала, как его зовут, слышала. И стала довольно бойко излагать свою просьбу, закончив неуверенно:
— Если возможно…
— А почему же невозможно, голубушка? — опять заворковал начальник. — Это все в нашей власти… — Он нехорошо усмехнулся, подчеркивая свое великое значение и делая какие-то пометки в толстом еженедельнике. — Я думаю, ваш вопрос мы решим через неделю. Ну, или через две. А что вы делаете сегодня вечером?
— Репетирую, — автоматически ответила Лёка. — Спасибо вам!
— А после репетиции? Или завтра вечером? — настаивал начальник столичной жилплощади.
Лёка взглянула на него в упор и поймала сальный, плотоядный блеск оторвавшихся от бумаг глазок. Это уже совершенно откровенно… Мужик проснулся… Только что не облизывается…
Лёке стало противно.
— У меня все вечера забиты до отказа, — сухо ответила она и холодно распрощалась.
Через неделю, когда Лёка все же рискнула позвонить в департамент, секретарша начальника торжествующе объявила, что Константину Петровичу ничего для нее сделать не удалось. В общем-то подобный результат было несложно предугадать…
А потом ей позвонил маэстро… Совершенно неожиданно, когда она уже напрочь забыла о его желании с ней поговорить.
— Детка, почему у тебя такой грустный голос? — спросил он. — Настроение приходит и уходит, а слава остается. Ведь у тебя такой успех… И вполне заслуженный.
— Правда? — обрадовалась Лёка, услышав слова одобрения и поддержки. — Вы действительно так считаете?
— А ты мне не веришь? — пророкотал маэстро. — Видишь, как ты все-таки испорчена, детка! Я уже говорил тебе об этом. И повторяю. Ты неплохая певунья, оригинальная… Мне хотелось бы видеть тебя, детка…
И этот туда же, старый огрызок! — злобно подумала Лёка. Знаешь, что от твоих предложений никто не откажется… Дурочек нет…
— Заодно изложишь мне суть своих проблем. Я чувствую, точнее, слышу, что у тебя что-то произошло. Где находится моя дача, я надеюсь, ты помнишь?
— Помню, — пробурчала Лёка. — Когда приехать?
— Да хоть сейчас. Могу прислать за тобой машину.
— Вы очень любезны, маэстро! — пропела Лёка. — Пускай за мной заедут! Обожаю ездить с комфортом!
Водитель маэстро, мрачноватый мужчина средних лет, всю дорогу до дачи молчал. Интересно, думала Лёка, сколько в его профессиональной памяти хранится адресов и имен молодых певичек? Скольких он привозил сюда, на дачу, и скольких увозил? А он, видимо, предан своему хозяину или очень хорошо получает, раз так здорово умеет держать язык за зубами!
Она попробовала разговорить мрачного шофера, но быстро получила от ворот поворот и тоже замолкла. Во дворе у маэстро носился огромный дог с высунутым языком.
— Я боюсь собак! — истошно завизжала Лёка, увидев пса. В прошлый ее визит никакой собаки не было. — Уберите этого громилу, иначе я дальше не пойду!
Лёка не доверяла даже отцовской любимице — девственнице Мими, а другим и подавно.
Водитель взглянул на нее насмешливо, открыл калитку и крикнул:
— Дунька, иди сюда!
Собака весело помчалась к нему. Лёка попятилась.
— Так это вдобавок еще и Дунька? Ну и ну! Нашли же имечко для такой псины! Постарались!
Шофер, ничего не отвечая — абсолютно неозвученный! — усмехаясь, взял Дуньку за ошейник и повел к дому.
— Эй, вы куда ее повели? — закричала Лёка. — Если она будет в доме, я туда ни за что не войду! Ни под каким видом!
— Не боись! — отозвался водитель, не поворачиваясь. — Туда, где будет она, тебе идти не придется.
На крыльцо вышел маэстро и приветственно ласково помахал Лёке рукой.
— Ну как, детка, доехала хорошо?
— Просто отлично! — отозвалась она, осторожно, бочком, заложив руки за спину, двигаясь по направлению к дому.
Водитель с Дунькой уже куда-то исчез. Лёка вздохнула облегченно и бодренько, проворно взлетела по ступенькам крыльца. Маэстро галантно поцеловал ей руку.
«Что делается! — подумала Лёка. — Сплошные целования рук… У этой самой кабацкой певицы… Сама себе завидую и не верю…»
В доме она быстро сориентировалась, без труда вспомнив расположение комнат, и поскакала к роялю.
— Спеть? — спросила она. — А вы мне подыграете…
Маэстро усмехнулся, кивнул и сел на табуретку. И сразу заиграл любимый Лёкин романс.
— Изучили мои вкусы? — хихикнула она.
— Просто сам очень люблю эту музыку.
Когда Лёка замолчала, привычно уронив руки вдоль тела, как делала всегда, маэстро спросил:
— Помнишь, детка, я жаловался, что у меня никогда еще не было сразу женщины и ребенка в одном лице? И что я всегда мечтал ее заиметь и называть деткой?
— Конечно помню, — кивнула Лёка. — А как же… Я подумала об этом еще в прошлый раз. Только дальше у вас началась одна неразбериха…
— Ты правильно подумала. Но тогда это выглядело бы откровенной платой мне за помощь и услугу, а я этого терпеть не могу. Теперь ты мне ничем не обязана…
— Вы так думаете? — прищурилась Лёка. — А училище? А «маятнички»?
Маэстро махнул рукой:
— Когда это было! В основном ты добилась всего самостоятельно. Ты упорная и целеустремленная детка, и это мне нравится. Настойчивость — хорошее качество. А я… Ну что я? Отживаю свой век, словно забронзовевший памятник самому себе, больной человек, отдавший всю жизнь музыке… Люди, детка, завистливы и мелочны, злопамятны и тщеславны. И падки на деньги. Я редко встречал других. Никто не скажет и не подумает о тебе: «Вот молодец!», а все скажут и подумают: «Мерзавец! Полное ничтожество! Вновь он ухитрился пролезть и победить, хитрован! До чего же ловок, скотина!» И тебе тоже иные будут попадаться нечасто. Постарайся это усвоить и принять как данность.
— Опять данность, которую надо усвоить? Я уже с ней знакома и не раз сталкивалась, — пробубнила Лёка.
— Тогда у тебя накоплен кое-какой жизненный опыт. Это хорошо, хотя он всегда печален. А у тебя есть друзья?
— Есть. Одна подруга. Вика. Но она настоящая. Мы рядом живем. И как раз она и твердила мне об этой самой проклятой данности.
— Вот и держись за нее обеими руками, постарайся не потерять. А пока… Пока я еще жив, мне хочется осуществить свою давешнюю заветную мечту. Ты прости мне мою слабость, детка…
Лёка внимательно взглянула на него и кивнула. И подумала: прямо позавидуешь самой себе.
Через месяц по просьбе великого маэстро ей дали неплохую квартирку в районе метро «Проспект Мира».
Глава 17
Родители Аркадия умерли подряд, словно не сумели жить один без другого. Это показалось ему странным и даже противоестественным. Родители жили не слишком дружно, часто старались скрывать от детей свои ссоры и раздражение, отводить в сторону злые или печальные глаза. Но дети все видели и замечали. На то они и дети.
К тому времени Аркадий уже успел жениться, развестись и благополучно забыть жену с дочкой и все ужасы своей женитьбы по случаю. Младшая сестра Таня очень долго не выходила замуж, и мать все переживала, что не успеет понянчить внуков. Жена Аркадия свою дочку свекрови не доверяла, считая дочь исключительно личной ценностью и завоеванием.
Но все-таки за два года до смерти родителей Таня поспешно выскочила замуж за какого-то темного типа с непонятной биографией, приехавшего в их город на заработки и тотчас здесь подцепившего Татьяну, явно засидевшуюся в девках.
Таня родила мальчика, поэтому мать успела перед смертью порадоваться на малыша. С тем и отошла в мир иной. А Татьянин мужик внезапно куда-то отбыл, вроде бы снова за большими бабками. А потом так и сгинул. Правда, честно прислал согласие на развод. Таня поплакала-поплакала и пошла с этой бумагой в суд. Суд ее желание развестись с бесследно пропавшим мужем удовлетворил, хотя для очистки совести попросил милицию поискать беглеца. Но милиция только развела руками — зачем искать не преступника? На том дело и закончилось.
Аркадий жил с сестрой и племянником, пытаясь по мере сил их кормить и одевать. Но производство в стране разваливалось, заводы и фабрики останавливались, и Аркадий с тоской предчувствовал и бесславный скорый конец своего родного заводика, выпускающего полиграфическое оборудование. Теперь, когда все печаталось за рубежом — дешевая Финляндия недалеко, а типографии просто исчезли за ненадобностью, в связи с компьютерными набором и версткой, полиграфическое оборудование стало никому не нужно. С инженером Аркадием и всеми рабочими в придачу.
Таню Аркадий старался этими проблемами не грузить. Пусть себе спокойно сидит с Володькой… Однако грустное выражение его лица наталкивало сестру на нехорошие размышления. Прямо расспрашивать его она не решалась, но в голове проворачивала различные варианты будущего возможного жизнеустройства.