В начале октября Лихой, Быстров, Савельев и Ольга Щедрина приехали в Москву. Город встретил их осенним дождем, сумрачными лицами людей.
— Давайте спланируем так. Мы с Олей занимаемся музыкальными и духовными делами, — предложил Савельев. — Вы — отмечаете командировки. Вечером неплохо бы сходить и культурно отдохнуть. Я позвоню Геннадию Ивановичу Захарову с Варей. Они тут все знают, куда можно сходить.
В вагоне подземки они обратили внимание, что на них косо смотрят и сторонятся. При выходе из метро, Лихой спросил у торгующей сигаретами женщины:
— Не подскажите, как пройти к музыкальному магазину?
— Музыки ему захотелось?! — неожиданно выкрикнула женщина. — А ну, вали отсюда!
Проходящий мимо мужчина плюнул в сторону Лихого. Дмитрий оторопело посмотрел на него.
Вечером они поехали к Варе. Жила она в коммунальной квартире. Долго шли длинным полутемным коридором. Наконец нашли нужный номер, постучали в дверь. Она неожиданно легко подалась. Перед ними, в тельняшке с половой тряпкой в руке и закатанных до колен трико, стояла Варя.
— Вовремя подоспели, — смахнув локтем волосы со лба, выдохнула она.
— А мы всегда вовремя, — улыбаясь, ответил Захаров.
— Тогда раздевайтесь и побыстрее.
— Совсем? — спросил Захаров. — Или вначале пройдем медосмотр? Можно я хоть вам цветы вручу.
Он протянул Варе букет.
— Какие цветы, — устало сказала она. — Вы гибель Титаника видели? Нет? Сейчас увидите.
Она сделала шаг в сторону. Захаров увидел закатанный ковер, стулья на столе. На полу в воде плавали тапочки.
— Да, дела! — озадаченно протянул он.
— Варвара, десантники к вашим услугам, — подал голос Савельев из-за спины Захарова.
— Десанту здесь делать нечего, — усмехнувшись, сказал Захаров. — Тут дело спасти может только морская пехота.
— Вообще-то мне нужен Шойгу, — сказала Варя. — В этом дурдоме вялотекущая чрезвычайная ситуация. Второй раз за последний месяц у моего соседа эмвэдэшника наверху трубы прорвало. А он опять в командировке, где-то в очередной горячей точке. Дома все течет, а он, видите ли, там тушит. Не знаю, что делать, кому писать. Живу, как под дырявым аквариумом. Уехала бы отсюда, куда глаза глядят.
— Надо ехать к нам в Волгоград, — раздеваясь, сказал Савельев. — Но не на один день. И предупредить заранее. А то меня, как и твоего верхнего соседа, опять в командировку пошлют.
— Алексей, не оправдывайся, а скажи, что не хотел меня видеть.
Савельев вспомнил, как месяц назад, вернувшись из Ростова, он в клубе встретил Платова. «А тут тебя одна молодая и интересная особа спрашивала», — сказал ему Платов. «Ничего, если надо спросит еще, — ответил Савельев. — Так на чем мы в прошлый раз остановились? Ах, да! «Прощание славянки». «Так славянка, что спрашивала тебя, кажется, прощается с генералом, — поглядывая в окно, заметил Платов. — В Москву улетает». Савельев глянул в окно и увидел Варю. Она садилась в генеральскую машину. «Что же вы мне раньше не сказали!» — воскликнул Савельев и бросился к выходу. «Интересный человек. Мы ему не сказали, — засмеялся Платов, поглядывая вслед тронувшейся машине. — Может, надо было еще в Ростов позвонить? Зря капитан торопится. Опоздал, упорхнула москвичка».
— Варенька, я вас не хотел видеть? Когда от клуба ваша машина тронулась, я бежал за ней так, что чуть генерала не сбил.
— Врет, — уверенно заявил Захаров. — У него нога прострелена.
— А вот это запрещенный прием, — сказал Савельев. — Да, была, а сейчас я не только тебе, но и скаковой лошади фору дам.
— Герой, герой! — засмеялась Варя. — Но мне сейчас позарез нужен не бегун, а сантехник. Воду отключить, стояк перекрыть. — и, глянув на застывшего Захарова, улыбнувшись, скомандовала. — Вот что, полковник, поскольку ты здоров и вид у тебя, бравый, начальственный. Сходи в ЖЭК. Пусть слесаря пришлют. А ты, Леша бери таз, будешь воду в туалет сливать.
Варя с Савельевым ходили по комнате в тельняшках и выжимали собранную воду в таз. Наконец появился Захаров. Прямо с порога он начал раздеваться. Под рубахой у него тоже оказалась тельняшка.
— Я же говорил, морскую пехоту только за смертью посылать, — шутливо сказал Савельев. — Товарищ полковник, можете не раздеваться. Докладываю, стояк перекрыт, вода в унитаз слита. — И уже тише добавил. — Ваша карта бита.
— Да слесарь у себя дома пьяный в стельку лежит, — как бы не замечая последних слов Савельева, стал оправдываться Захаров. — Я попытался жэковских построить, так они на меня полкана спустили. Чуть ли не я во всем виноват.
— И тебе прилетело. Сейчас нашему брату гражданским лучше не попадаться, — заметил Савельев. — Всю свою злость на военных выливают.
— И правильно делают, — подала голос Варя. — Учинить такое в центре Москвы! Людей постреляли. Какая дикость!
— А чего они там засели, — хмуро ответил Захаров. — Против власти поперли.
В последние дни ему было не по себе. Не предполагал он, что из той его затеи с танками получиться кровавая каша. После взятия Белого дома он обошел здание, увидел выбитые стекла, вывороченный пулями и снарядами паркетный пол, трупы людей.
Захаров решил переменить тему разговора.
— Ладно, хватит о плохом. Ребята приехали, надо это как-то отметить.
— Хорошо бы их в театр сводить, — сказала Варя.
— Это мы организуем! — воскликнул Захаров. — Но сегодня уже поздно. А завтра я билеты в Большой возьму.
— То — завтра. А чем сегодня их занять?
— Знаю я тут одно тихое место. Посидеть можно и потанцевать. Вы здесь верно заметили: все отрицательные эмоции мы сегодня получили. Надо бы зарядиться положительными.
Вечером, устранив неполадки с водой, они решили сходить в пивной бар. Заказали пива и, ожидая, сели за столик.
— Ты знаешь, Коля, мне сегодня впервые за всю жизнь противно и стыдно, что я, действующий офицер, и не могу объяснить, что произошло. Почему такие же, как и мы, офицеры стреляли в безоружных людей, — сказал Лихой Быстрову. — Тут одна тетка меня палачом обозвала.
— Мы попали в столицу в тот момент, когда министр обороны после взятия Белого дома запретил офицерам появляться в форме на улицах Москвы. Сегодня наша форма действует на людей, как красная тряпка на быка.
— Дожили! — воскликнул Лихой. — Но причём здесь я, если какие-то чудаки на букву «м» начали друг в друга стрелять? Устроили меж собой политические разборки, но зачем армию было втравливать?
Савельев молча, не поднимая глаз от стола, слушал офицеров, на щеках его то и дело появлялись желваки.
Неожиданно в бар вбежали спецназовцы и остановились у дверей. Следом вошел майор Никищенко, расставив широко ноги, громко выкрикнул:
— Всем приготовить документы на проверку!
У входа за столиком сидели трое подвыпивших мужиков. Один из них с вызовом запел:
— Артиллеристы, Боря дал приказ, артиллеристы, зовёт Бурбулис вас, из сотен тысяч батарей под слёзы наших матерей по нашей Родине — огонь, огонь!
— Ну, ще тоби, москальская харя, мало дисталось? — неожиданно взбеленился Никищенко и, схватив поющего за воротник куртки, потащил к двери. Мужчина захрипел, лицо его стало сизым. Быстров вскочил из-за стола и вступился за мужчину. Спецназовец, не раздумывая, ударил Быстрова. Все произошло мгновенно, никто из присутствующих не успел сообразить, как вести себя в такой ситуации. Из-за столика вскочил Лихой.
— А ты знаешь, падла, что такое танковая атака! — крикнул он и кинулся на омоновца. Никищенко уклонился, и Лихой упал на пол.
Когда началась драка, Савельев полез в карман, чтобы достать свое удостоверение и остановить побоище. Но, поймав глаза Никищенко, понял, что этот молодец сначала бьет, а лишь потом слезы льет. И в голове у него замкнуло. Так бывало в детстве, когда двор шел на двор. Кто первым начнет, тот и победил. Увидев, что упал Лихой, он, уже не думая, врезал спецназовцу в ухо. Тот грохнулся на пол рядом с Лихим.
— Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, — прокомментировал Савельев и бросился на выручку товарищам. Варя с Ольгой с криками пытались разнимать дерущихся. Но тех это только раззадорило. В зале поднялся визг, начали опрокидываться столы, зазвенела разбитая посуда. Офицерам кинулись помогать гражданские «барды», которые собственно и спровоцировали драку Спецназовцы по рации запросили подкрепление.
С синяками на лице Лихой, Быстров, Савельев и Никищенко стояли перед командующим внутренними войсками Анатолием Куликовым. Прохаживаясь по комнате, он говорил жёстко и отрывисто.
— Позор! Офицеры! Нашли время и место для драки! Вы зачем приехали в Москву?
— Позвоните в штаб корпуса, там вам ответят, зачем, — устало сказал Лихой.
— А вы, майор спецназа, что вам понадобилось в пивном баре?
— Известно зачем. Пивка попить, на столичную публику посмотреть. Что мы не люди. Или уже нельзя?
— Москва — это вам не Мюнхен. Кругом! Шагом марш!
В коридоре Лихой и Никищенко некоторое время молча смотрели друг на друга.
— Кажишь, недовго музика грала? — усмехаясь, буркнул спецназовец, показывая глазами на синяк на лице Лихого.
— Недолго фраер танцевал, — огрызнулся Лихой. — Прошу запомнить, армия это вам не московские старушки. Мы бить себя не позволим.
— Передавайте привет дамам. Если бы не они, то мы бы вас размазали.
— Чья бы корова мычала, — проходя мимо, буркнул Савельев.
После прилета в Волгоград офицеров вызвал Рохлин. Прохаживаясь по ковровой дорожке, он начал разносить своих подчиненных.
— Я вас куда послал? В командировку. А вы что, решили в Первопрестольной пивной путч учинить? Нашли с кем связываться!
— Так мы культурно сидели, танцевали. Не каждый же день в Москву приезжаем. А они ввалились и начали лицом к стенке ставить, карманы выворачивать, людей хлестать. Видимо, решили демократизаторами, извиняюсь, дубинками, демократию насаждать. Ну, мы и вмешались в этот процесс.
— Знаю. Ну и чем все закончилось?
— Как сказал после ваш друг Геннадий Иванович Захаров, морду в кровь, но корпус не опозорили.