«Чечня не Прибалтика: она, что закупоренная бочка, куда им без России, — думал Павел Сергеевич. — Плохо, что пришлось оставить там оружие». Он помнил, что по законам драматургии, ружье висящее на стене в первом акте, должно позже обязательно выстрелить. Но об этом Грачеву думать не хотелось. В конечном итоге все решения, в том числе и об оружии, принимали политики. А он всего лишь исполнитель. Прошла бы четкая команда, армия бы выполнила и эту задачу. Но что произошло, то произошло. Угнетало Павла Сергеевича, что никто в нынешнем окружении президента не хотел заниматься вопросами армии. «Главная задача, сохранить и правильно расставить кадры», — решил Грачев, вспомнив, что в приемной ожидает его вызова начальник академии Генерального штаба Игорь Родионов.
В кабинете от работающих кондиционеров было прохладно. Грачев подошел к окну и открыл окно. С улицы потянуло теплом, запахами распустившейся сирени. Павел Сергеевич расстегнул верхнюю пуговицу, под рубашкой у него оказалась тельняшка. Еще со времен службы в воздушно-десантных войсках он привык к ней и надевал на работу, чтобы напомнить, что он по-прежнему в душе остается десантником. Грачев вернулся к столу, нажал кнопку и попросил пригласить Родионова. Через несколько секунд в кабинет вошел Родионов. Грачев знал, что в папке Родионова фамилии выпускников академии, которые рекомендовались на новые должности.
— Генерал Рохлин, двадцать пять лет в армии, — начал докладывать Родионов. — Служил в Заполярье, Афганистане, Туркестане, Закавказье. Имеет опыт командования в условиях боевых действий в Афганистане и в горячих точках Закавказья. В 1988 году из отстающей дивизии в Нахичевани сделал первоклассную боевую единицу. Потом проявил себя в Тбилиси. Тогда его дивизия разгромила базу боевиков «Мхедриони». И вообще крепко их прижала. Окончил с отличием академию Генерального штаба. В аттестате значится: «Решения принимает самостоятельно, наиболее целесообразно. Принятое решение может отстоять и обосновать оперативно-тактическими расчетами». Могу к этому еще добавить, что он трудоголик и вояка до мозга костей. Таких командиров не так уж много.
— Помню его по Афганистану, — добавил Грачев. — Отличился под Бахаром и в Ургунской операции. Это, кажется, он после одной неудачной операции в сердцах сказал будущему министру обороны маршалу Соколову вроде того, что, мол, как приказали, так и получилось. Немногие подполковники могли тогда себе позволить подобное.
— Для Рохлина служба в Афганистане закончилась достаточно трагично, — добавил Родионов. — Вертолет, на котором он летел, был сбит душманами в районе Газни. Но ему после перелома позвоночника удалось вернуться в строй. Проявил характер и показал, что умеет терпеть и преодолевать себя.
— Куда Рохлин, кстати, потом пропал? — спросил Грачев, вспомнив, что военная карьера Родионова, чуть было не закатилась, как раз после событий в Тбилиси.
— После его отодвинули. Возможно, из-за характера. Вы только что напомнили случай, когда он маршалу так «разъяснил» ситуацию, что тот, говорят, аж «прослезился». В результате, его тогда сняли с должности командира полка. В Закавказье, когда я его увидел в деле, то понял: на него можно положиться. Впрочем, не я один так считаю. Не даром же он после этого командовал последовательно четырьмя дивизиями, стал генералом…
— Что ж, готовьте приказ о назначении генерала Рохлина командиром корпуса в Волгоград, — сказал Грачев.
— И в Генштабе такое же мнение, — подхватил Родионов. — Восьмой армейский корпус имеет героические традиции, но сейчас находится в плачевном состоянии, Рохлин, кстати, начинал в нем офицерскую службу. Правда, корпус тогда был армией, которая стояла в Германии. Думаю, ему удастся исправить положение дел.
— Ну, что ж… Может быть, сегодня именно характера нам и не хватает, — резюмировал Грачев. — Кстати, где он сейчас?
— Ждет в приемной.
— Пригласите.
Открылась массивная дверь, в кабинет вошел Лев Рохлин.
— Генерал Рохлин прибыл по вашему приказу! — доложил он.
— Как ваше самочувствие, Лев Яковлевич? — пытаясь придать голосу отеческие нотки, спросил Грачев.
— Самочувствие прекрасное. Готов к дальнейшему прохождению службы.
— Вижу, вижу, — сказал Грачев и, поглядев на календарь, неожиданно добавил: — Сегодня у школьников последний звонок. Впереди экзамены и уже другая, взрослая жизнь. Так вот совпало и у вас, Лев Яковлевич, — новый этап. Принимайте корпус в Волгограде.
— Есть принять корпус! — ответил Рохлин.
Прохаживаясь по кабинету, Грачев остановился напротив Рохлина и строгим голосом спросил:
— Как же это тебя угораздило надерзить маршалу?
— Давно это было, не помню, — ответил Рохлин.
— Ну, а как в Тбилиси брал штаб «Мхедриони», помнишь?
— Было дело.
— Может, есть к нам какие-то вопросы?
— Павел Сергеевич, вы все мои вопросы упредили, — ответил Рохлин. — Я ведь как порою про себя думал. На крайнем севере служил. На крайнем юге тоже. Должна же у человека быть золотая середина.
— Ну, коли так, то желаю удач, — сказал Грачев, давая понять, что аудиенция закончилась.
Последние дни в Москве были для Рохлина самыми хлопотливыми. Первым делом он позвонил в Волгоград в корпус. Трубку поднял полковник Волков. Договорились, что он встретит генерала при въезде в Волгоград и введет в курс дела. Затем Рохлин зашел в отдел кадров, взял приказ о назначении и, прочитав его, улыбнулся про себя: «Ну что, Лев, за Волгой для тебя земли нет».
Он вышел на улицу и спустился в подземный переход, чтобы перейти Новый Арбат и зайти в «Военторг». Перед тем как уехать в Волгоград, он решил купить летнюю рубашку. Неожиданно на углу возле стены на маленьком стульчике в камуфляжной куртке увидел сидящего капитана. Рядом с ним к стене были приставлены костыли. Точно так же, как и у Павла Сергеевича, из под камуфляжа у него была видна тельняшка. На груди блестели орден и медаль. На полу лежала зимняя, перевернутая как котелок шапка. В ней Рохлин заметил мелочь, смятые бумажки. Капитан играл на гармошке и с надрывом пел:
Вспомним, товарищ, мы Афганистан,
Запах пожарищ, крики мусульман.
Как загрохотал мой грозный АКС…
Вспомним, товарищ, вспомним, наконец.
Рохлин поравнялся с певцом, искоса посмотрел на него и уже было сделал шаг, чтобы пройти мимо, но неожиданно остановился и посмотрел в упор на поющего капитана. Тот, поймав взгляд, на секунду прервал песню, покосился на красные генеральские лампасы и громко, с вызовом, крикнул:
— Ну, что, генерал, отбомбись! А если денег нет, рядом садись…
Рохлин достал из кармана десятку, посмотрел на певца, на его награды.
— Не бойся, они настоящие, — все с тем же вызовом буркнул капитан. — Получил за Бахарскую и Ургунскую операцию.
— Да, вижу и узнаю лихого вояку. Восемьсот шестидесятый полк, капитан Савельев?
Певец оглянулся по сторонам, затем впился взглядом в лицо Рохлина. На лице у него появилась виноватая улыбка.
— Товарищ подполковник, извините, товарищ генерал, вы?! Вот не думал вас здесь встретить! Генералы по этому проходу редко ходят. Они больше там, наверху, по асфальту на черных «волгах» рассекают.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Рохлин.
— Видите, пою, деньги на жизнь зарабатываю. Людям нравится, и я вроде бы при деле. Хотите, я вам и только для вас «Марш танкистов» сыграю?
— Не сыпь мне соль на рану, — сказал Рохлин.
— А я и это могу.
И Савельев, растянув гармонь, затянул на весь проход:
Не сыпь мне соль на рану,
Не говори навзрыд.
Не сыпь мне соль на рану,
Она и так болит…
— Вот что, капитан, сворачивай свою гармонь, — приказал Рохлин. — Пойдем, поговорим.
Савельев с сожалением посмотрел на свою шапку, на проходящих людей и, вскочив на ноги по-военному, ответил:
— Слушаюсь!
Они поднялись вверх на улицу.
— Тебе не стыдно, Савельев? — начал Рохлин. — Просить офицеру милостыню — последнее дело.
— А вы бы, товарищ генерал, посидели годик на воде, может, тогда бы не задавали такой вопрос, — хмуро ответил Савельев. — У каждого своя судьба. Ее на хромой кобыле не объедешь. Знакомств у меня нет, высоких покровителей тоже. Что, думаете, я один такой? Здесь, в Москве, немало наших обитает. Может, помните капитана Рогозу? Уволен из армии. Работает где-то в охране.
— Как не помнить? Помню Рогозу.
Рохлин остановился, оглядел капитана, улыбнулся слегка.
— Вот что, Савельев. Ты найди этих ребят. В 19:00 жду вас на проспекте Вернадского. Спросишь общежитие Академии Генерального штаба. Меня найдете в 42-й комнате. На вахте я скажу, чтоб вас пропустили. Договорились. Жду.
Утром Савельев разыскал своего товарища по Афганистану капитана Рогозу. Тот, выслушав предложение съездить к генералу, сказал, что было бы неплохо пригласить прилетевшего из Пицунды полковника Павла Поповских, поскольку генералу, наверное, будет интересно, из первых рук знать, что варится там, на юге, между Абхазией и Грузией. Посовещавшись, они позвонили в госпиталь Варваре Семеновне Зверевой. Рогоза вспомнил, что Варя была знакома с Рохлиным, и они решили сделать генералу сюрприз. Вечером, как и договорились, они были в общежитии.
— Варвара Семеновна, Варька, ты?! — воскликнул Рохлин, увидев Звереву. — Ну и везет мне сегодня на встречи!
— Товарищ генерал, вы же сами говорили, что само по себе ничего не едет и уж тем более не везет, — улыбаясь, сказал Савельев. — А Варвару Семеновну мы разыскали в госпитале Бурденко. Узнав, что вы здесь, решили высадиться к вам малым десантом. Надеюсь, вы не возражаете?
— Какие тут могут быть возражения! Такой подарок!
— Очень рада видеть вас, товарищ генерал, живым и здоровым, — сказала Варя.
— Капитан Рогоза и полковник Поповских, — представились мужчины.