— Товарищ генерал, полковник Петров только что скончался.
Рохлин оторвался от карты, минуту молчал, потом точно от сильной боли покачал головой.
— Найдите машину и отправьте Петрова в Волгоград. Похоронить полковника со всеми воинскими почестями. — И помедлив немного, отдал еще одно распоряжение, которое уже не касалось полковника. — Всем подразделениям отходить к консервному заводу. Кто не сможет пробиться, занимать круговую оборону. — Затем, повернувшись к Позднееву, спросил: — Информация о положении сто тридцать первой бригады и восемьдесят первого полка еще не поступила?
— Сто тридцать первая просит помощи, товарищ генерал. Новой информации нет, — ответил Позднеев. — Один батальон бригады, видимо, находится у железнодорожного вокзала. Там идет сильный бой.
— Гребениченко, ко мне.
Когда тот прибыл, Рохлин приказал:
— Попробуй пробиться к сто тридцать первой бригаде и вытащи всех, кого можно, к нам.
Разведчики под командованием Гребениченко двинулись к вокзалу Он попытался выполнить поставленную задачу, но и боевики не дремали. Они встретили разведчиков сильным огнем, появились первые потери. С каждой минутой их становилось все больше. Посовещавшись, офицеры приняли решение вернуться обратно. Вернувшись на консервный завод, Гребениченко, весь в грязи, доложил Рохлину, что задачу выполнить не смогли, поскольку попали под очень плотный огонь.
— Мой батальон потерял половину людей. Там полно боевиков.
— Надо послать в бригаду для связи человека. Любой ценой прорваться к ним, — жестко сказал Рохлин. — Черт знает что творится! Как можно управлять войсками из Моздока?
— Товарищ генерал, разрешите попробовать мне, — неожиданно встрял в разговор Рогоза. — Со мной водитель, рядовой Соколкин. Он здешний, воспитывался в грозненском детдоме, знает каждую улицу. Говорит, что можно дворами проехать к вокзалу. Только, говорит, ехать надо на гражданской машине. Боевики не будут ее обстреливать, подумают: свои. Ну а наши, я думаю, не успеют это сделать.
— Тогда найдите гражданскую машину.
— Так она уже есть, товарищ генерал, — сказал Рогоза. — В соседнем дворе у одного боевика ее Соколкин «прихватизировал», вместе с гранатометом.
— И «электролитом», поди, заправился? — вспомнив фамилию водителя, который нес в казарму водку, спросил Рохлин.
— А как же без него, — засмеялся Рогоза.
— Действуй!
Рогоза с Соколкиным по ночному вздрагивающему от разрывов Грозному поехали в сторону железнодорожного вокзала. Неожиданно у горящего дома увидели группу солдат. Те несли раненого. Рогоза скомандовал остановиться.
— Эй, мужики, вы чьи?
— Господа Бога, — хмуро ответил один из них. — А еще час назад были 131-й майкопской бригадой.
— А где остальные?
— Горят в танках. Будь они прокляты, — куда-то в небо сказал один из офицеров, — те, кто без прикрытия погнал танки в город!
— Скажите, а мы к вокзалу проедем?
— Туда вам лучше не соваться. Там «чехов», как тараканов.
Рогоза и без этого совета понимал, что играть с огнем не стоит. Всю необходимую информацию могут дать эти бойцы. Подобранных офицеров они привезли в полуразрушенное здание, где располагался штаб полка. Рогоза доложил Лихому.
— Товарищ подполковник! Доложите генералу: на вокзал прорваться не удалось. Отыскали лишь нескольких человек из майкопской бригады. Даже одного полковника.
И он кивнул на стоящего рядом офицера в обожженной танкистской форме. И невооруженным глазом было видно, что полковник находился в шоковом состоянии.
— Садись, браток, — сказал ему Лихой и налил стакан чистого спирта. Полковник молча, как заводной, взял стакан и залпом выпил как обыкновенную воду.
— С Новым годом! — сказал Никищенко и подал полковнику на закуску хлеб с салом.
Через минуту полковник ожил, на лице у него появилось осмысленное выражение. Неожиданно для всех он начал ругаться, покрывая всех и вся трехэтажным матом.
— Ну вот, будто заново родился, — сказал Лихой. — Значит, будет жить.
Вскоре полковника соединили с Рохлиным, и он вкратце доложил о положении 131-й бригады. Все молча слушали разговор. Такого разворота событий, когда в течение часа из окон домов была расстреляна бригада, здесь не ожидали.
Увидев, что к полковнику возвратилась жизнь, Захаров сразу же после разговора с генералом, подал ему гранатомет.
— Давай, в отместку «чехам», пальни по президентскому дворцу?
Полковник недоуменно посмотрел на Захарова. Тот зарядил гранатомёт, прицелился и выстрелил. И неожиданно упал плашмя на пол.
— Снайпер!
Все бросились на пол. На секунду в комнате воцарилась тишина. Захаров приподнял голову и, почесав себя за ухом, с улыбкой сказал.
— Ну, как я вас разыграл? С Новым годом, мужики! Живы пока, значит, будем еще жить.
Сидящий у стены Лихой приподнялся и приказал Савельеву:
— А ну, Леха, доставай свою гармонь. Чего за стенками прятаться. Играй «Брызги шампанского»!
Савельев достал инструмент, обтер ее рукавом от пыли и запел:
Новый год, Москва салюты бьет.
И все в мерцающих, наряженных огнях.
А здесь горят вокруг, дома суровые,
И я, холодненький, пою, как соловей.
Все грустно улыбнулись. И вслед начал улыбаться полковник майкопской бригады.
— Да вы, я гляжу, уже спелись? — заметил Захаров.
— Ага, с ним споешься, — хмыкнул Лихой. — Когда ему надо, Микола тут же переходит на мову. Сало пише с великой буквы, а Москву — с малой.
— Я всегда от большого волнения перехожу на мову, — улыбаясь, сказал Никищенко.
По улицам ночного города летели трассирующие пули, а на стене, где сидели офицеры, высвечивая лица людей, плясали языки городских пожаров.
— Как там мои? — неожиданно вздохнул Лихой. — Жена с дочками, наверное, у елки сидят, обо мне переживают. А у тебя, Коля, кто дома остался?
— Обо мне некому переживать, — Никищенко излишне старательно начал протирать ствольную коробку автомата. — Год назад поженились, ребенка не успели завести. Говорила, что университет закончить надо. А в тот день, как мне уезжать сюда, собрала свои вещи и ушла. Она даже не знает, что я здесь.
Никищенко вспомнилось, как он шел домой и думал, как сообщить жене о своей командировке в Чечню. Но сказать он ничего не успел. Оксана, с порога объявила:
— Коля, я ухожу от тебя. Я не могу больше жить в таком напряжении. У тебя постоянные командировки, дежурства за такие копейки. У нас все равно нет семейной жизни. Мы за этот год ни разу ни в театр, ни в. кино не сходили, в гости ни к кому не пошли. Я целыми вечерами одна с телевизором, а там передают: то одна кровавая разборка, то другая, везде милиционеры гибнут. Я же не могу каждый раз вздрагивать. Прости меня.
— Да-а, дела, — посочувствовал Лихой и налил еще по кружке. — Не горюй! Один мой знакомый, когда у него сложилась такая же ситуация, сказал: «Я долго думал, ехать мне в Чечню или развестись. И решил, что Чечня неудобство временное, а развод — ценность вечная». Давай, выпьем за вечные ценности!
— А вот по мне, нам бы лучше с Чечней развестись, — сказал Никищенко. — Пусть бы бегали себе по горам, да коз пасли.
— Так вот видишь, какой развод у нас получается. Морду в кровь, все совместно нажитое в огонь, да под гусеницы и снаряды. Получается: бей своих, чтоб чужие боялись…
Под утро на связь с Рохлиным вышел заместитель командира 20-й дивизии корпуса:
— Товарищ генерал, мы остались одни. На нас сосредоточены весь огонь и вся сила дудаевцев. Много убитых и раненых. У нас есть еще возможность вырваться из города по оставленному коридору.
— Если не выстоим, ты здесь ляжешь, и я вместе с тобой, — резко ответил Рохлин и уже мягче добавил: — Держись, они ведь тоже не железные.
Генерал знал, что за спиной у них есть этот коридор. Не даром он на каждом перекрестке оставлял блокпосты. Но сейчас думы его были не о коридоре. Только дай слабину, дай команду на отход, и все, что было выстроено, занято с таким трудом, рухнет в одночасье. Противник внимательно следит за любым движением и, как только почувствует слабину, бросится на это место с утроенной силой. А там начинай все сначала. Рохлин понимал: если боевики поставят себе цель выбить из города корпус и обрушатся на блокпосты, последние без подмоги долго не продержатся. И тогда — конец.
«Если не убьют в бою, застрелюсь, — подумал генерал, но тут же отогнал эту мысль: — Что-то меня стреляться потянуло. Старый, наверное, стал». Он приказал вызвать к себе командиров частей, чтобы обсудить ситуацию.
— Сто тридцать первая бригада и восемьдесят первый полк уже несколько часов бьются в окружении. Какая там ситуация — неизвестно, — сказал он, глядя на собравшихся офицеров. — Все попытки выйти с ними на связь и прорваться к ним безуспешны. Восточная группировка встретила сильное сопротивление противника и перешла к круговой обороне в районе кинотеатра «Родина». Группировка «Запад» закрепилась на южной окраине. В городе остались мы одни. Некоторые части начали отходить из города. Я принимаю решение занять оборону в районе больницы и консервного завода. Уходить в ночь — значит дать себя уничтожить. Обратно занять позиции будет еще тяжелее, с большей кровью. Какие будут мнения?
— Будем держаться, — сказал Скопенко.
Других предложений не было. Все уже поняли: другого выхода нет. Безусловно, Дудаев, хорошо зная город и имея превосходство в живой силе, постарается максимально использовать сложившуюся ситуацию. Ночное сражение за Грозный приобрело неконтролируемый характер. Общий сюжет боя, его настроение решали отдельные эпизоды. Это могла быть спина бегущего противника, способность командиров контролировать ситуацию в подразделениях, умелая корректировка огня — то самое мастерство, которое отрабатывается загодя на учениях. Здесь важно было дать понять противнику, что ты, несмотря ни на что, будешь стоять до конца.