отивлением. Вскоре все строения больницы были разрушены. Подвал, где находился передовой командный пункт корпуса, обогревался теплом горящего здания. Артиллеристы Кириченко, получая команды, открывали огонь мгновенно, через двадцать — тридцать секунд. Били по тем координатам, которые им передавали. Это была филигранная, профессиональная работа артиллерии.
К вечеру первого января батальоны десантников из сто шестой и семьдесят шестой дивизий вновь овладели железнодорожным вокзалом и организовали его оборону. С этого времени вокзал окончательно перешел под контроль федеральных войск.
Отряд спецназначения сорок пятого полка в количестве двухсот тридцати человек во главе с полковником Павлом Поповских на грузовиках был отправлен на подмогу Рохлину. Но на узких заваленных битым стеклом улицах попал под интенсивный огонь и вынужден был вернуться обратно. Заместитель Квашнина по объединенной группировке накинулся на Поповских.
— Я доложу Грачеву, что вы струсили. Вот что, мы вас сейчас посадим в вертолеты и десантируем на стадион в центре Грозного.
Но вертолетчики, выслушав предложение, отказались участвовать в подобной авантюре.
— Да нас как куриц вместе с десантом расстреляют с земли, — сказали они.
Тогда Поповских нашел БТРы, посадил на них своих спецназовцев и окольными улицами пробился к консервному заводу.
— Товарищ генерал, отряд специального назначения сорок пятого полка ВДВ прибыл в ваше распоряжение, — доложил он Рохлину. — Командир отряда — полковник Поповских.
— Здравия желаю, полковник, — поздоровавшись за руку, приветствовал его Рохлин. — Вот тебе первое задание. Видишь ту «свечку»? — генерал показал на высотное здание Института нефти и газа. — Возьмем ее — будем’господствовать над городом. Проведите разведку и доложите план операции.
После обильного с выпивкой праздничного обеда, проводив гостей, Павел Сергеевич уединился. Гнетущее чувство не покидало его. К этому времени он знал все, что произошло в Грозном. Знал о гибели майкопской бригады, о сожженных танках, о тысяче погибших солдат. Грачев наливал себе водку как лекарство, пил не закусывая. В голове крутилась забытая песня, которую пел когда-то Высоцкий:
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не сумели запеленговать…
Павел Сергеевич тяжело вздохнул. Был он небрит, рубашка наполовину расстегнута. Жизнь полководца чем-то похожа на жизнь боксера. Побеждаешь, все крутятся вокруг тебя, заглядывают в глаза, восхваляют. Но стоит пропустить удар и оказаться на полу, то в лучшем случае встретишь сочувствующий взгляд.
Неожиданно постучали, и в дверях появился дежурный генерал. Лицо у него было осмысленным и деловым.
— Ну, что там еще? — обреченно оглянулся министр.
— Корпусу генерала Рохлина удалось закрепиться в Грозном, — бодро доложил дежурный. — Лев Яковлевич успешно отбивает все атаки. Потери корпуса за два дня — двенадцать человек убитых, пятьдесят восемь раненых.
В глазах Грачева вспыхнули искорки жизни. Он встал, застегнул рубашку:
— Это что-то значит! Генерал, если ты меня быстро введешь в нормальное состояние, получишь орден. Срочно соедините меня с президентом!
Генерал покосился на кучу пустых бутылок из-под водки и дал распоряжение связать Грачева с Москвой.
С первого января Борис Николаевич Ельцин находился в прострации. Он никого не принимал, ни о чем не мог думать, в душе была полная опустошенность. Жизнь казалось ему законченной и потерявшей смысл. Такое с похмелья бывало с ним и раньше. Например, когда он при Горбачеве падал в грязь с моста. Были и другие моменты, когда он хотел, запершись в бане, покончить с собой. Выручал Коржаков, находил нужное слово. Но тогда Ельцин не был президентом. Тут же к прежним ощущениям добавилось чувство позора. Хотелось быть одному, но и одиночество не спасало, он не находил себе места. Как могло случиться, что он, привыкший всегда выходить победителем из всех схваток, он, которому удалось разрушить тоталитаризм в России, сокрушить компартию, установить дружеские контакты с президентом США и другими руководителями крупных европейских держав, ныне получил такой удар?! Да от кого? От каких-то бандитов! Фраза, произнесенная президентом в 91-м году: «Берите суверенитета, сколько хотите», сегодня бумерангом ударила по всей стране и по нему самому.
Борис Николаевич не любил нецензурных слов, и сам не матерился. Но сейчас ему хотелось выразиться самым не изящным образом.
«Почти у всех российских правителей были свои талантливые полководцы, — думал он. — У Екатерины Великой — Суворов. И турок бил, и мятежных поляков давил, и Пугачева. Он же, хоть и опальный, сосланный в деревню, отличился при Павле. Потребовалось французов проучить — вот он, родимый. Все простить можно для такого дела. У Александра Первого — Кутузов. Наполеона на Бородино отхлестать и выгнать в шею из России. Нет проблем! У Александра Третьего — Скобелев, Милютин. Первый и турок опять же бил, и Среднюю Азию присоединил. А второй реформы военные делал. Ермолов? У кого он там был? И кого бил? Неважно. Кавказ держал в кулаке. Эти самые чеченцы у него в ногах ползали. У Сталина — Жуков. Немцы под Москвой. Конец, кажется, близок. Но есть генерал, который может чудеса творить. А у меня? Грачев? Конечно, герой Афганистана. Здесь, при мне отличился: взял Белый дом. Позже обещал взять Грозный одним парашютным полком. Господи, хоть бы кто-то что-то умел! Бездарности! Только и думают, как кусок ухватить, да медальку получить. В рот заглядывают, руку лизнуть норовят. Обмельчала земля русская! Грачева надо отправить в отставку. Он виноват в провале операции! Но кого поставить на его место?»
Когда доложили, что с ним хочет говорить Грачев, Борис Николаевич нехотя взял трубку.
Но после первых же слов Павла Сергеевича лицо Ельцина начало разглаживаться. Выслушав доклад Грачева, первый президент России вслух, точно снимая все недавние сомнения, произнес: «И все-таки, шельма, сумел выкрутиться! Как ни крути, а он среди многих кандидатов, лучший министр обороны».
После Нового года жена Петрова, Вера, решила навести в квартире порядок, постирать белье. Неожиданно раздался звонок в дверь. Она вытерла руки и пошла открывать. На пороге увидела начальника штаба корпуса Киселева и Ольгу.
— Можно войти? — спросил Киселев.
— Пожалуйста, входите, — точно предчувствуя недоброе, неуверенным голосом сказала Вера. Уж больно печальны и строги были лица гостей. — Только извините, я сегодня решила постирать.
— Не думал я, Вера, что мне когда-нибудь придётся тебе принести эту весть. Иван погиб, — сказал Киселев.
— Нет, нет! Только не это! — сразу все поняв, как от зубной боли качнула Вера головой и упала на диван. Плечи у нее затряслись от рыданий.
Киселев нервно прошелся по комнате, а Щедрина села рядом и стала гладить Веру по голове.
Хоронили Петрова в Волгограде из Дома офицеров. Прохожие останавливались и смотрели на похоронную процессию. Кто-то сказал:
— Ещё одного выносят…
— А скольких еще вынесут? — отозвался другой. — Жизнь пошла, страшно даже подумать, из дома выйти. В Москве стрельба, теперь вот в Чечне… Ребят жалко, гибнут ни за что.
Командующий группировкой «Восток» генерал Николай Стаськов чувствовал, что ситуация в Грозном складывается не по тому сценарию, который был предложен накануне Нового года командованием. Дудаевцы оказывали яростное сопротивление, отвечая ударом на удар. Легкой прогулки не получилось. Привыкший выполнять поставленную задачу, Стаськов с новогодней ночи, почти не смыкая глаз, находился в боевых порядках вверенных ему десантников. Он знал, что, несмотря на потери, на неразбериху, когда колонна бронемашин, ведомая проводником, повернула не туда, куда надо, некоторые БМД уже находились в двух кварталах от президентского дворца. Он решил лично ознакомиться с положением дел и дал команду водителю выдвинуться вперед, к кинотеатру «Родина». Под гул мотора он задремал, провалился куда-то в темноту, и неожиданно ему привиделся страшный сон. Во сне Стаськов увидел, что на огромном поле стоит много закрытых гробов, а водном из них лежит он сам. Вдруг ему почудился голос матери: «Коленька, вставай, ты должен встать». Он во сне предпринял усилие, сорвал крышку гроба и вывалился из него. Вздрогнув, Николай проснулся. «К чему бы это?» — Стаськов высунулся из люка и сказал механику-водителю:
— Как только командование выйдет на связь, машину остановить.
Неожиданно рядом с БМД взметнулся столб взрыва. Стаськов машинально повернул голову и увидел гранатометчика, который вновь целился в него.
— Полный вперед! — скомандовал Стаськов, проваливаясь в люк.
БМД резко рванула. На том месте, откуда она только что отъехала, раздался второй взрыв. Машина повернула и скрылась за разрушенным зданием. Взрывов больше не было.
— Все целы? — спросил Стаськов.
— Все, товарищ генерал, — ответил водитель.
«Вот теперь ясно, — подумал генерал. — Вещий был сон».
Рядом остановилась и машина связи.
— Командование на связи, — сказал радист.
Стаськов взял телефон и услышал:
— Вам приказано отходить.
— Я в пятистах метрах от дворца Дудаева.
— Это приказ!
— Чей?
— Первого.
— Прошу повторить.
— Первый приказал вам отходить.
Стаськов вызвал начальника разведки воздушно-десантных войск полковника Владимира Селиванова:
— Готовь людей к отходу.
— Есть, товарищ генерал, — ответил Селиванов и добавил: — По данным разведки на нашем направлении действуют более двух тысяч организованных боевиков, а не две — три сотни, как утверждалось ранее.
— Грузи людей, потом разберемся, — приказал Стаськов.
В самый разгар посадки личного состава на грузовые «Уралы», в небе над Грозным появились два штурмовика «СУ-25». Увидев машины и толпившихся вокруг них людей в камуфляже, летчики не имея на земле для связи корректировщиков огня, атаковали колонну. Выпустив весь боезапас, улетели, оставив жуткую картину: сгоревшие, покореженные машины, убитых и раненых солдат и офицеров российской армии. Среди погибших был и Селиванов.