спектов, которые вел еще в Академии Генерального штаба. Кроме того, над той запиской, которую он решил показать президенту, работало немало офицеров из Генерального штаба. И все напрасно.
В каюту к президенту зашел Коржаков.
— Как прошла встреча?
Президент напряженно молчал, набычившись, смотрел в окно.
— Цену себе набивает, — хмуро сказал он. — С этими генералами — просто беда. Чуть что, подавай им реформы. А посмотришь: ничего, кроме как водку пьянствовать, да с похмелья, кроме пресловутого полка имени Верховного Совета придумать не могут. Ничего, и этот приползет, никуда не денется.
— Жалко, — сказал Коржаков. — Рохлин — не Руцкой. Он может больше не прийти.
— И ты туда же, — раздраженно буркнул президент. — Ты при мне Руцкого не поминай. Для меня его нет. Что-то ты мне перестаешь нравиться. Смотри, а то рассержусь.
Тем временем Рохлин с Захаровым стояли на палубе, смотрели на реку и тихо беседовали.
— Да, не думали мы с тобой в Грозном, что все так обернется, — тоскливо поглядывая на далекий берег, говорил Захаров. — Знаешь, была б моя воля… Я себя иногда просто еле сдерживаю. А так порой хочется, кое-кому дать по морде! Ходят, в глаза заглядывают, лебезят. А за дверями отряхнутся и важно в машины садятся. Со стороны посмотришь: заваленные государственными заботами люди. А они поехали водку жрать. Вожди нации! Не команда, а «голубой вагон».
На палубу вышел Коржаков:
— Лев Яковлевич, пойдем, перетолкуем.
Он увел Рохлина к себе в каюту.
— А что ты хотел? Решить все и сразу? — сказал он. — Я тебе больше скажу: быть рядом с президентом, все равно, что дергать быка за хвост и ждать, когда лягнет. Много разной шелупони вокруг него вьется. Жужжат, как мухи. Все стараются выйти на него напрямую. Мужик-то он, в принципе, неплохой, искренне хочет что-то изменить, но вокруг собралось такое окружение, что клейма ставить негде. У нас есть документы, по которым некоторым деятелям можно по десять лет давать без права переписки. Потерпи немного, скоро мы нанесем по ним такой удар, от которого они не оправятся. В правительство подтянем людей, кто душой страдает за государственные интересы.
— Поживем, увидим, — ответил Рохлин. — Но если это не сделаете вы, за вас это сделают другие.
— А ты подумай над его словами, — посоветовал Коржаков. — Он действительно такое предложение делает не каждому. И у тебя будут другие возможности.
— Хорошо, я подумаю.
Как только в поле зрения общественности России попадает новая яркая личность, выдвинутая на поверхность самой жизнью, мгновенно возникает вопрос: «Что за человек? С кем он? Кто за ним стоит?» Различные партии, политические и финансовые группировки начинали прилагать усилия, чтобы заполучить заметную фигуру в свои ряды, набирая таким образом очки в глазах избирателей, конкурентов, в средствах массовой информации. Генерал Рохлин, ставший одним из героев «чеченской кампании», никогда и не помышлял ввязываться в игры и интриги политического Олимпа. Все это ему, кадровому офицеру, было чуждо. Ему хватало своих забот в корпусе, были свои конкретные задачи. Однако, порой, мы и не знаем, что кто-то уже пытается решать наши судьбы без нашего ведома, воплощая в жизнь свои планы и преследуя свои цели. Так и случилось: Рохлин стал достаточно известным для того, чтобы не упустить его из виду…
Вернувшись в корпус после встречи с Ельциным, генерал вызвал начальника штаба Киселева и сказал:
— Едем в госпиталь. Надо проверить, как там обстоят дела с ранеными.
— Как у тебя с медикаментами и оборудованием? — спросил Рохлин у встретившего его начальника госпиталя.
— С медикаментами более-менее нормально. Тут другая беда: протезы. Завтра ребята выпишутся. А как им дальше жить? Наши протезы — смех один. А хорошие, немецкие стоят от пяти до десяти тысяч долларов. Коляски инвалидные, и те — дефицит.
— Я буду этот вопрос поднимать перед правительством, — сказал Рохлин.
Генерал хорошо понимал, что вопросы можно и нужно ставить, но таких, как он, просителей в государстве — сотни. И все ставят вопросы, и всем нужны деньги. Одним на протезы, другим на медицинское оборудование, оргтехнику. Но где все это взять? Экономика в упадке. Все разворовывается, сырье по смешным ценам вывозится за границу Отечественные станки и оборудование не выпускаются, годами задерживается зарплата. Дошло до того, что люди ложатся в больницы с собственным постельным бельем.
Рохлину и Киселёву выдали белые халаты, и они пошли по палатам. В одной из них лежал парень без ноги. Увидев генерала, он попытался подняться на костылях, но Рохлин, узнав его, остановил:
— Лежи, Коля, лежи. Это мы, генералы, должны перед тобой стоять. Поправишься, будешь служить дальше.
— Да кто же меня возьмет-то, без ноги?
— Восьмой гвардейский тебя и возьмет. Я знаю, у тебя голова на месте. Работы всем хватит. Ты когда выписываешься?
— Через неделю.
Рохлин обернулся к Киселеву и сказал:
— Через неделю ему нужны ключи от квартиры.
— У нас лимит квартир закончился.
— Я все прекрасно знаю. Местные власти зафиксировали, что я на днях встречался с президентом. Вот под эту информацию надо у губернатора еще с десяток квартир выбить. Разбитые самолеты из Чечни вывезли. Сдадим металлолом, еще десять квартир получим.
Затем Рохлин обратился к лежащим в палате солдатам:
— Все, кто считает нужным остаться в городе и служить в восьмом гвардейском корпусе, ворота для вас всегда открыты. Буду с каждым подписывать контракт.
— Товарищ генерал, — подал голос молоденький солдат, лежащий рядом с Николаем, — а если мы не из вашего корпуса?
— Беру всех, кто пожелает, — ответил Рохлин. — Пишите рапорта на мое имя.
— Да, папа есть папа, — сказал Николай, когда за Рохлиным закрылась дверь.
— Кто-кто? — переспросил сосед.
— Это мы Рохлина так стали называть в Грозном, — пояснил Николай.
Генерал с Киселевым вышли из госпиталя и сели в машину.
— Купил? — спросил Рохлин у водителя.
— Да, товарищ генерал, смотрите, какой красивый букет.
Рохлин с переднего сиденья обернулся к Киселеву:
— Ты петь умеешь?
— А что? — спросил тот. — Компанию могу поддержать.
— Тогда заедем сейчас в одно место по пути.
Машина остановилась возле дома, где размещался Духовный центр. Рохлин впервые был здесь. Он оглядел прибитую к стене табличку, хмыкнул и толкнул дверь. Она поддалась легко, будто провалилась куда-то вперед. В полутьме генерал заметил, что попали они в заваленную большими коробками комнату. Увидев нежданных гостей, какая-то женщина, округлив глаза и видимо не зная, что делать, начала поправлять прическу. Узнав, что пришли к Щедриной, она заулыбалась и повела офицеров по узкому проходу Пройти в кабинет Ольги было не так просто. Вокруг суетились сотрудники, укладывали пакеты в коробки.
Щедрина, увидев гостей, обрадовалась.
— Что это у тебя за баррикады? — спросил Рохлин.
— Готовим к отправке в Чечню: иконы, литературу и гуманитарную помощь, — ответила Ольга.
— Вообще-то мы заехали поздравить тебя с днем рождения, — вручая букет роз, сказал генерал, разглядев, что к Ольге они пришли не первыми.
Из-за стола к нему шел Николай Платов.
— Рад вас видеть, Лев Яковлевич, — смущенно сказал он.
— Вот тоже зашел поздравить.
— Проходите, будем чай пить с тортом, — пригласила их Ольга.
— Ну, доставай, — кивнул Рохлин Киселеву, и тот вынул из пакета бутылку шампанского. Пока именинница расставляла фужеры и накрывала стол, Киселев сказал:
— А у нас новости. Лев Яковлевич стал теперь большим человеком. Его сам президент приглашал работать в Москву.
Рохлин вдруг побледнел, прижал руку к сердцу и присел на стул.
— Лев Яковлевич, что с вами? — испуганно спросила Ольга.
Киселев расстегнул генералу верхние пуговицы рубашки и снял галстук.
— Оля, вызывай «Скорую», — велел он. — Заехали поздравить, а вот получилось совсем нескладно.
Павел Сергеевич Грачев проводил совещание в министерстве обороны. В его кабинете собрались командующие округами, армиями и корпусами.
— В этом году на оборонный заказ правительство опять не выделило денег, — обреченным голосом говорил Павел Сергеевич. — Я с Виктором Степановичем ругался до хрипоты. Он говорит: не могу, бюджет не резиновый. Действительно бюджет России крохотный. Смех сказать: он равен бюджету одного американского города.
— Откуда ему быть больше, если деньги из страны возами тащат, — хмуро, точно про себя, сказал генерал Самсонов.
Раздался телефонный звонок. Павел Сергеевич взял трубку, выслушал, и лицо его омрачилось. Он кратко сказал:
— Зайди.
В кабинет вошел адъютант и, нагнувшись к Грачеву, сообщил, что только что пришло сообщение о болезни генерала. Рохлина.
— Первое: моим личным самолетом доставить Рохлина в Москву, — приказал министр. — Второе: позвони в «Бурденко», начальнику госпиталя. Передай от моего имени, чтобы собрал лучших специалистов.
— А что случилось? — спросил один из генералов.
— У Рохлина с сердцем плохо, — ответил Грачев.
— Да, война, — посетовал генерал, — калечит и убивает не только на поле сражения. Видно, в Грозном пережил он много.
— Много, — согласился Грачев.
Прежде, чем согласиться на операцию, Рохлин крестился. Учитывая состояние здоровья генерала, отец Алексий провел обряд у него дома, в Волгограде. Генерал был послушен, как дитя.
Ольга с Платовым прилетели в Москву и первым делом решили навестить Рохлина. На такси они добрались до проходной Главного военного клинического госпиталя имени Николая Бурденко.
— Мы к генералу Рохлину, — сказал Платов, протягивая в окошко бюро пропусков два паспорта. Получив пропуска, они прошли по аллее в кардиологическое отделение.
Их встретила супруга генерала Тамара и проводила в палату к мужу.
Рохлин, сидя за небольшим столиком, что-то писал.
— А-а, Николай Александрович! — он широко улыбнулся. — И Ольга? Скажу честно, не ожидал.