им, будет создавать условия для национального возрождения страны и возвращения к ее историческим корням. Но, наблюдая за развитием ситуации в России, Платов все больше убеждался, что Ельцин так и не смог выйти за рамки привычного для него образа первого секретаря обкома партии.
Лето 1995 года выдалось жаркое. Барвиха утопала в зелени. После шумной и раскаленной, пропахшей автомобильной гарью Москвы, от леса исходила приятная прохлада. Лев Рохлин и начальник Генерального штаба Михаил Колесников подъехали к даче премьер-министра Виктора Степановича Черномырдина.
На ступеньках дома в просторной белой рубахе их встречал хозяин.
— Привет, привет чудо-богатыри! Рад видеть вас в своей обители, — приветливо сказал он.
Черномырдин провел их в просторную с открытыми окнами столовую. Виктор Степанович умел произвести впечатление своего в доску мужика, хотя всем было известно, что он — человек сам себе на уме. В советское время он слыл неплохим специалистом по нефтегазовой отрасли, был при Горбачеве министром нефтяной и газовой промышленности. Но, как говорится, звезд с неба не хватал и, честно говоря, он и сам не предполагал, что судьба вознесет его так высоко. Когда на Съезде народных депутатов РСФСР он по рейтинговому голосованию на премьера страны получил после Юрия Скокова второй результат, Виктор Степанович и не предполагал, что Ельцин укажет пальцем на него. В своем коротком выступлении перед депутатами Черномырдин пообещал, что оправдает оказанное доверие.
На политической арене, в премьерском кресле он прославился преданностью президенту, своими неординарными высказываниями, убийством беззащитных медведей и капитуляцией перед «чеченским волком» Шамилем Басаевым в Буденовске. Правда, он считал, что сделал это, выполняя волю Ельцина и что другого выхода не было. Журналисты Черномырдина не любили, но считались с тем местом, которое он занимал, при случае с удовольствием цитировали его высказывания и вытаскивали на свет школьный аттестат с тройками. Но Ельцин доверял своему премьеру, называл его политическим тяжеловесом, а шутники утверждали, что, скорее всего, за живот и неповоротливость.
— Лев Яковлевич, ты следишь за ситуацией в стране, телевизор смотришь? — спросил Черномырдин, когда они сели за стол и приступили к ужину.
— Честно говоря, некогда смотреть, Виктор Степанович. Забот столько, что прихожу домой и — в койку.
— В этом году думские выборы. Мы организуем движение «Наш дом — Россия». Есть предложение поставить тебя третьим по федеральному списку.
— Да какой из меня депутат, я же боевой генерал! — возмутился Рохлин.
— Это не только мое мнение, — прервал его премьер. — Это мнение и президента. Он сказал: «Будет дергаться, уволим из армии». Ведь у тебя проблемы со здоровьем. Пойми, Лев Яковлевич, НДР — это правительственная политическая структура. У тебя появится возможность влиять на решение военных проблем в российском масштабе. А я дам деньги на квартиры для офицеров твоего корпуса. Обеспечим новой техникой, средствами связи. Дадим для твоего любимого разведбата современное оружие и снаряжение. Мы решим все проблемы.
Черномырдин раскрыл папку, лежавшую на столе:
— Вот письмо, которое ты посылал Грачеву. Скажи, какая сумма тебе нужна?
Рохлин, не задумываясь, ответил:
— Восемьсот миллиардов рублей.
— Лев, ты понимаешь, что говоришь, где тебе такие деньги найдут? — изменившимся голосом проговорил Колесников.
— Это для вас большие суммы, — остановил его Черномырдин. — А для дела не жалко. Ну что, по рукам?
— Раз дело поворачивается таким образом, то я согласен, — вздохнул Рохлин.
— Правительство — это не тот орган, где, как говорят, можно только языком, — провожая генералов, улыбаясь, говорил Черномырдин. — Я не сторонник сегодня влезать с распростертыми объятиями. Но все вопросы, которые были поставлены, мы их все соберем в одно место. Мы здесь перебрали кандидатов, подготавливая список. Многих, хоть на попа ставь или в другую позицию — все равно толку нет. А с вами, Лев Яковлевич, мы продолжим то, что уже наделали.
На обратном пути в аэропорт Колесников делился с Рохлиным своими впечатлениями от встречи с премьером.
— Ты, Лев, принял грамотное решение. Вот, например, мне или кому другому, такое Виктор Степанович не предложит. Он, как опытный политик, понял: в народе на тебя спрос. А это — дополнительные голоса на выборах. Когда ты ему сумму назвал, я похолодел. Эти деньги я у него год выбиваю. А ты приехал, и сразу вопрос решился!
Рохлин молча смотрел на дорогу. Он понимал, что Черномырдин купил его с потрохами. Но он понимал и другое: те деньги, которые пообещал премьер, можно будет использовать для солдат и офицеров корпуса, купить квартиры семьям потерявшим своих близких в Чечне. Как и многих, генерала потрясла одна показанная по телевидению сцена, когда толстая московская тетка по поручению какого-то чиновника раздавала деньги пострадавшим от войны чеченцам. Он знал: русских погорельцев из Грозного среди получателей единовременного пособия не было. Не было и списков, по которым выдавали деньги. По сути, вся эта показная акция, была противозаконной. Полученные деньги тут же изымались и передавались боевикам на закупку оружия. А офицеры его корпуса месяцами не получали законной зарплаты. «Как говориться, с паршивой овцы, хоть шерсти клок, грустно думал Рохлин. — А там война план подскажет. Чем больше в Государственной Думе буде офицеров, которые реально знают нынешнее состояние армии, тем скорее можно будет провести законы, которые помогут решить многие болезненные вопросы».
Вернувшись в Волгоград, Рохлин позвонил командующему Северо-Кавказским военным округом Квашнину:
— Анатолий Васильевич, у меня есть некоторые предложения по организации боевых действий в Чечне. Я сделал расчеты…
— Лев, не волнуйся, — прервал его Квашнин. — Я встречался с аксакалами и обо всем договорился. Война скоро закончится.
— Дай Бог, — сказал Рохлин, а про себя подумал: «Блажен, кто верует».
В декабре 1995 года Лев Яковлевич Рохлин стал депутатом Государственной Думы и уехал работать в Москву. Жизнь дала новый, неожиданный виток, и он с головой окунулся в политическую жизнь страны. Первым делом Рохлин решил переговорить с генерал-полковником Игорем Николаевичем Родионовым. В армии давно назрели перемены, и Рохлин хотел связать их с именем и авторитетом этого военачальника.
Но прежде чем поехать к Родионову, он пригласил к себе домой Геннадия Ивановича Захарова. Тот откликнулся тотчас же и вечером уже был у генерала.
— Заходи, Геннадий Иванович, — приветствовал Рохлин гостя. — Я один. Жена с сыном к дочери укатили. А у меня для тебя сюрприз: борщ по-флотски.
— По-флотски? У сухопутного генерала? Это фантастика!
— Я же на море родился, на Аральском. Хотя вы, моряки, его морем и не признаете. Сам чуть моряком не стал. В мореходку поступал. Было дело.
Они прошли на кухню. Рохлин налил в тарелки борщ и поставил на стол. За окном моросил мелкий дождь.
— В такую погоду либо работать, либо водку пить, — глянув в окно, сказал Геннадий Иванович.
— А вот мы сейчас и совместим приятное с полезным, — сказал генерал, доставая бутылку коньяка и две рюмки.
Они выпили.
— Геннадий Иванович, сколько Ельцин у власти? — неожиданно спросил его Рохлин.
— Пять лет скоро будет.
— А тебе нравится состояние нашей армии?
— Чечня показывает, что наша армия, мягко говоря, желает быть лучше.
Рохлин разлил еще по одной рюмке:
— Как говорят на Дону, между первой и второй, чтобы пуля не пролетела. Дело в том, что реформирование армии идет с девяносто первого года, а военной доктрины у государства до сих пор нет, поэтому и получается, что это не реформирование, а разрушение армии. Что хотим сделать и как — неизвестно. А ведь правильно поставленная задача — половина успеха. Так нас в академиях учат.
Геннадий Иванович на секунду задумался:
— А ведь, действительно, доктрины нет. И задач, считай, нет.
— Государству нужна военная доктрина, нужен бюджет доктрины. Нужен новый министр обороны, который будет проводить реформирование армии в соответствии с военной доктриной.
— И кого ты видишь на этом месте?
— Начальника Академии Генерального штаба Родионова. Академия обладает большим интеллектуальным потенциалом, а Игорь Николаевич имеет огромный опыт управления войсками.
— Мысль интересная, — согласился Захаров. — А ты с Родионовым говорил?
— Он будет упираться. Я знаю. Поэтому хочу, чтобы ты был моим союзником в этом разговоре.
— Считай, союзник сидит напротив тебя.
— Я сейчас звонил двум командирам дивизий, Героям России. Мы поедем на дачу к Родионову, чтобы вместе убедить его заняться реформированием армии.
— А что так сразу? — спросил Захаров. — Борщ у тебя вкусный.
— Наливай, вся кастрюля твоя. А я пошел одеваться. У меня сегодня еще встреча с Павлом Сергеевичем.
Грачев уже ждал генерала. Когда Рохлин вошел в кабинет Павел Сергеевич, широко улыбаясь, вышел ему навстречу:
— Лев Яковлевич, рад видеть тебя снова живым и здоровым!
Он пригласил Рохлина в комнату отдыха. Достал коньяк:
— Давай, за твое здоровье!
Они выпили.
— Как работается в Думе? — спросил министр.
— Осваиваюсь, — ответил Рохлин. — Вот пришел поговорить.
— Слушаю тебя.
— Павел Сергеевич, я лично благодарен вам за все, что вы для меня сделали.
Грачев скупо улыбнулся.
— Но я хочу сказать и другое, — продолжал Рохлин. — На вас, как на министре обороны, лежит ответственность за положение дел в армии. А скажу так: неумело организованные действия в Чечне привели к гибели и увечью тысяч людей, в том числе, и очень близких мне. Сейчас я получил документы о поставках оружия в Армению. Получается, что в разгар боев за Грозный, когда не хватало техники, когда на десятый день кончились снаряды для тяжелой артиллерии, когда боевики взяли под контроль сети боевого управления авиацией и артиллерией, самолеты военно-транспортной авиации возили из Моздока, Иванова, Кубинки в Ереван и Гюмри эти самые снаряды, другие боеприпасы, запасные части к бронетанковой технике. В Чечню железнодорожные эшелоны тянулись неделями. Никому и в голову не приходило возить танки в Чечню самолетами. Самолетами везли только солдат, бесшабашных контрактников, матросов и стройбатовцев, которых неделю учили держать автомат и бросали в бой. Они гибли сотнями. Не слишком ли большую цену мы заплатили, и думаю, будем еще платить за Чечню?