Грачев слушал и мрачнел все больше.
— Мне докладывали, что ты собираешь документы о поставках оружия в Армению, — сказал он, когда Рохлин закончил. — Я думал, ты ко мне придешь поговорить по-товарищески, а ты вон как повернул! Уж от кого, а от тебя я этого не ожидал. Ладно, понимаю, Волкогонов и Юшенков учили нас, как надо любить Маркса и Ленина, а теперь, этот гаденыш, учит любить Буша и Клинтона. Но ты-то? А что, Грачев, по-твоему, не хотел, чтобы у нас была сильная армия, вооруженная современным оружием, готовая бить врага малой кровью? Теми деньгами, которые выделяет мне правительство и Госдума, я все дыры в Вооруженных Силах не заткну. Это же крохи, а не бюджет! В этих условиях я старался сохранить два направления — это воздушно-десантные войска и ядерное оружие. И не потому, что я десантник, а потому, что ВДВ — это сегодня наиболее боеспособные части, за ними — будущее. Ты что, не видел, какое наследство мне досталось в девяносто первом году? Развал Союза вызвал полный развал армии, каждый тянет одеяло на себя! Какой-то м…к сдал коммерческим структурам помещения Минобороны, и меня, министра обороны, туда не пустил мальчишка-охранник! А что, проблем в Советской Армии не было? Или они все возникли в мою бытность? Все кричат: коррупция в министерстве обороны, разворовывают армию! А что, в других ведомствах нет ни коррупции, ни воровства? И приватизация у нас гладенько прошла? Назови мне хотя бы одного министра, о котором пресса не рассказывала, как он нагрел руки. Не забывай, что по Конституции, между прочим, у нас президент является Верховным Главнокомандующим, а министр обороны у него в подчинении.
Рохлин выслушал внимательно взволнованную речь Грачева, потом сказал:
— Подписываюсь под каждым вашим словом, Павел Сергеевич. Но каждый должен отвечать за себя и за свою работу. Вы не были в стороне, когда принимались решения в отношении Вооруженных Сил. Я не помню, чтобы вы где-то еще сказали то, что говорите сейчас мне. Вы — министр обороны, а не комбат или комдив, которых никто не слышит и не услышит никогда.
— Да ладно тебе, Лев, — вздохнул Грачев. — Ты же знаешь, пока не найдут покладистого парня мне на замену или пока президенту не потребуется свалить на кого-то вину за чеченские дела, меня не снимут, что бы ты ни говорил…
— Разрешите идти, товарищ генерал армии? — спросил Рохлин.
— Иди, — махнул рукой Грачев.
Когда за генералом закрылась дверь, он налил себе еще коньяку, но пить не стал. Не было настроения. Многое мог бы сказать Грачев Рохлину. Что здесь, в этом министерском кресле он оказался заложником политики, вернее отсутствием какой-либо политики со стороны Ельцина. Но в России армия традиционно ориентируется на главу государства. Он вроде бы есть, а на самом деле, когда нужно срочно принимать меры, его нет. Особенно тяжелое чувство испытал Павел Сергеевич при нападении Салмана Радуева на Кизляр и в последующую эпопею в Первомайском. Когда Ельцин начал рассказывать перед телекамерами о снайперах, которые контролируют каждое движение боевиков, Грачев испытал чувство стыда за себя, за Россию, за русскую армию. И что из того, что ФСБ не подчинялась министру обороны, что полководцам, будь то Степашин или Барсуков, не терпелось одержать свои маленькие победы. И, стараясь заслужить похвалу Президента, они бросали на пулеметы боевиков элитных спецназовцев, как обыкновенных пехотинцев.
«Уж лучше бы занимались тем, что хорошо умеют, — с досадой думал Грачев. — А войну оставили тем, кто это умеет делать. Таким, как Рохлин».
Двадцать первого апреля 1996 года в районе села Гехи-Чу по извилистой дороге ехал автомобиль «Нива». Рядом с водителем сидел Джохар Дудаев.
— Ты знаешь, какой завтра день? — обратился он к водителю.
— Двадцать второе апреля, — ответил тот.
— А что это за день, знаешь?
— Нэт, не знаю.
— День рождения Владимира Ильича Ленина. Чему тебя только в школе учили? Пионером ведь был, наверное?
— Было дело, — вяло кивнул водитель.
— А знаешь, что благодаря этому великому человеку чеченский народ получил свободу и независимость? Недаром наш народ поддержал большевиков в Гражданскую войну против Деникина. Ленин сурово давил великорусский шовинизм. И делал то же самое, что и я: давал свободу национальным автономиям, выселял казаков. Только его провозгласили великим, а меня почему-то преступником. Ладно, тормози.
Машина остановилась. Водитель настроил станцию космической связи «Инмарсат» и отошел в сторонку, чтобы не мешать конфиденциальному разговору своего патрона. Машины с охраной тоже остановились невдалеке. Дудаев набрал московский номер мобильного телефона личного друга Шамиля Басаева Константина Борового. Бизнесмен и политик Боровой был одним из тех, кто открыто поддерживал контакты с президентом Ичкерии и помогал ему, чем мог. Водитель и охранники стояли в стороне и созерцали облака над горами. Неожиданно сверху, с неба прилетела огромная сероватая капля, и раздался взрыв. От «Нивы» осталась груда искореженного железа. Через несколько часов, президент Ичкерии скончался от полученных ран. Небо покарало его в прямом смысле слова. Ему он посвятил большую часть своей жизни, с него спустилась и его смерть. Пришла в образе ракеты, пущенной с боевого самолета и наведенной на сигнал станции космической связи.
Дудаев не боялся смерти. Но и не искал ее. Когда-то молодым лейтенантом Джохар прибыл на службу в часть, и там случилось ЧП: сбежал солдат с автоматом. Когда дезертир был обнаружен, Дудаев дал команду подчиненным оставаться на месте, и один, без оружия вышел к нему. Солдат крикнул:
— Стой, стрелять буду!
И передернул затвор. Но Дудаев шел на него в полный рост. Солдат бросил автомат и поднял руки. Были сохранены жизни и дезертиру, и подчиненным. И как награда — Дудаев завоевал любовь дочери начальника гарнизона, белокурой красавицы Аллы, которая стала его женой.
Генерал военно-воздушных сил Джохар Дудаев был исполнительным офицером, он по приказу командования проводил ковровые бомбардировки аулов и кишлаков в Афганистане.
С приходом к власти в Чечне Дудаев прославился фразой: «Пусть семьдесят процентов чеченцев погибнут, но тридцать будут свободными». Генерал терпимо относился к русским, большая часть службы прошла в гарнизонах, где почти не было его соплеменников. Позже, когда он стал для своего народа первым лицом, многие чеченцы не могли простить ему, что жена у него русская. Они внешне спокойно отнеслись к высказыванию Дудаева о семидесяти процентах, понимая, что это не больше чем ораторский прием генерала. Но часто бывает, что слова, высказанные вслух, приобретают материальную силу, и человек действует так, точно они стали для него руководством к действию. За годы, проведенные Дудаевым в президентском кресле, в Чечне было вырыто больше могильников, чем при Шамиле. А пущенный с горы валун, круша все на своем пути, захватывал все новые и новые человеческие жизни. И были немало людей с обеих сторон, кто имел от этого прямую выгоду. И ожесточение в этой войне приобретало порою уродливые, изуверские формы, когда не только убивали, но и глумились над трупами погибших.
Полевой командир Руслан Хамзоев оказался в затруднительном положении. Несколько его бойцов попало в плен к генералу Владимиру Шаманову, и родственники требовали обменять их на пленных русских. Поскольку русских пленных у него не было, то, поддавшись просьбам родственников, Хамзоев со своими людьми поехал к Руслану Хайхороеву, отряд которого находился под Бамутом.
— У тебя пленные есть? — спросил Хамзоев. — Мне нужно пять человек для обмена.
Хайхороев пожал плечами:
— У меня есть четверо, но я отпущу их, только если один из них выполнит мое условие.
— Какое условие?
— Проще некуда. Пусть снимет крест с груди.
— Какой крест?
— Нательный, православный.
— Пойдем посмотрим.
Они спустились в подвал. В подвале на цепи, обвитой вокруг шеи, сидел молодой парень в рваной солдатской рубашке со следами побоев на всем теле.
Хамзоев обратился к нему:
— Домой хочешь?
У парня вспыхнул огонек в глазах:
— Хочу, — выдавил он из себя; — Но ведь вы не отпустите.
— Сегодня мы обменяем тебя на моих джигитов. Завтра ты уже будешь у матери, и все твои мучения закончатся. Для этого ты должен сделать то, что просит этот человек, — он показал пальцем на командира, — снять с груди крест.
Парень, тяжело дыша, мотнул головой:
— Не могу.
— Ты что, сильно верующий?
Парень кивнул.
— Ну, снимешь крест здесь, а завтра дома оденешь. Какая проблема? Вон, бывшие партработники партийные билеты побросали и ничего, живут. И неплохо живут. А тут какой-то крест!..
Парень опять упрямо мотнул головой:
Бога предать невозможно.
Хамзоев внимательно посмотрел на парня. Таких он еще не встречал.
— Это твое последнее слово?
— Да, — выдохнул парень.
— Я преклоняюсь перед тобой, но, к сожалению, помочь тебе не могу.
Хамзоев повернулся и вышел из подвала.
— А остальные? — спросил он Хайхороева.
— Хочешь, чтобы они рассказали о нем? Нам только русских героев не хватает.
Хамзоев сел в джип и уехал, не попрощавшись с командиром.
Двадцать третьего мая 1996 года бандиты казнили четверых солдат. Первым они отрезали голову Евгению Родионову, в этот день ему исполнилось девятнадцать лет. Но даже с мертвого, они не решились снять с него крест. Мать Евгения получила телеграмму, что ее сын самовольно оставил часть. Многие матери тогда получали такие же телеграммы. Командование не хотело признавать, что есть пленные, в тот момент удобнее было представлять их дезертирами. Но Любовь Васильевна, не поверив этой телеграмме, поехала на поиски сына. Пройдя все круги ада, ей удалось найти могилу сына и выкупить у бандитов его тело.
Некоторые священнослужители Русской Православной церкви обратились с прошением в Священный Синод о прославлении Евгения Родионова. А поводом к этому послужило следующее событие. Священник Шныренко купил брошюру о подвиге Евгения Родионова. В ту же ночь ему было видение: стоит у его постели воин в камуфляже и говорит: «Не бойся. Я тот, о ком написана эта книга». Наутро, взяв брошюру, священник был поражен тем, что увидел: обложка книги была покрыта множеством капель мира…