«Батальонная разведка,
Ты без дел скучаешь редко,
Что ни день, то снова поиск,
снова бой…
Сидящие на заднем сидении Савельев и Рогоза тихо подпели.
Ты, сестричка, в медсанбате,
Не печалься, Бога ради,
Мы до свадьбы доживем
еще с тобой…»
Палящее солнце еще не успело выжечь степь, засеянные поля сменялись кустарниками с дикой смородиной, разноцветьем трав: донника, чабреца, иван-чая. Но, перебивая все запахи, горячий степной ветер доносил в открытые окна машины горький запах полыни.
После окончания Ташкенского общевойскового командного училища, куда только не забрасывала Льва Яковлевича судьба. Он как-то подсчитал, что за годы службы сменил двадцать два гарнизона. Но впервые не было у него того приподнятого чувства, которое бывало раньше, когда он поднимался на новую воинскую ступеньку. Не было за спиной той Державы, которую он привык ощущать еще со школьной скамьи. И продолжать службу предстояло в усеченном и, судя по всему, бесхозном корпусе. Но, как это уже бывало раньше, он настраивал себя на деловой лад. Лев Яковлевич знал: чем выше ожидания, тем больше поводов для разочарований.
Впереди у обочины показалась серая «Волга», рядом с которой стоял худощавый, невысокого роста мужчина в светлой без рукавов рубашке. Он внимательно разглядывал проезжающие мимо машины. Генерал, увидев «Волгу», затормозил возле нее и вышел из машины. Человек в штатском вскинул руку к голове.
— Здравствуйте, товарищ генерал. С прибытием вас на сталинградскую землю. Разрешите представиться — полковник Волков. Рад личному знакомству, а то мы всё по телефону общались. У вас в Москве, наверное, ещё весна, а у нас жара.
— Здравия желаю, полковник, — сказал Рохлин. — По вашей форме одежды действительно видно, что жара.
— Вы уж извините, — ответил Волков. — Я вас прямо с дачи поехал встречать. Какие будут распоряжения?
— Как видите, я не один. Прошу разместить людей, а потом, если не возражаете, вместе отужинаем. Я вас приглашаю.
— Да вроде бы я вас встречаю, а вы меня приглашаете, — удивленно протянул Волков.
— Ну вот, сразу и начнём, поговорим, познакомимся, чего откладывать?
Высадив Савельева и Рогозу возле гостиницы КЭЧ, Рохлин подождал, когда Волков сделает в отношении прибывших офицеров необходимые распоряжения, затем они сели в машины и поехали на берег Волги. После жаркой дороги Рохлину захотелось подышать свежим воздухом. На речном вокзале было тихо и пусто. Разморенная жарой река неслышно несла свои воды мимо города. Над вышарканной до блеска серебристой глади, стригли воздух ласточки.
— Раньше здесь теплоходов толпилось видимо-невидимо, — сказал Волков, — жизнь бурлила. А сейчас Волга пустая. Никто никуда не плавает, видно не по карману.
— Зато, наверное, экология улучшилась, — усмехнулся Рохлин.
Обменявшись несколькими фразами с Рохлиным, Волков не мог отделаться от впечатления, что знаком с генералом давно. Привыкший с полуслова понимать своих начальников, он понял, что с этим не надо говорить недомолвками, судя по всему, генерал уже был знаком с положением дел в корпусе. Более того, знает почти все, о чем он хотел сказать, готовясь к встрече.
Они зашли в кафе, к ним подошла разомлевшая от жары официантка, Волков сделал заказ и попросил холодного пива. Он не знал пристрастий генерала и решил для начала ограничится этим демократическим напитком. Официантка принесла пиво, Волков разлил его по бокалам.
— Скажу честно, Александр Васильевич, прежде чем позвонить вам, я расспросил тех, кто знал вас по прежней службе, — с еле заметной улыбкой наблюдая за полковником, сказал Рохлин.
— Признаюсь, я тоже, когда узнал о вашем назначении к нам, ознакомился с информацией о вас, — ответил Волков.
— Я рад, что наше знакомство началось с откровенности. Думаю, и в дальнейшем между нами не должно быть недомолвок. А теперь введите меня в курс дела, — сказал Рохлин.
— Ситуация здесь непростая, — медленно начал Волков. — Корпус только что выведен из Германии. Ваш предшественник хотел сократить численность корпуса до пятисот человек. Как он говорил, меньше людей — меньше проблем, а этим всегда можно оправдать любые провалы в боевой подготовке. Люди с полной неопределённостью перспектив, в подвешенном состоянии то ли будут служить, то ли будут уволены, поэтому полное безразличие к службе. — Губернатор у нас отличный мужик, такой хитромудрый казак, с ним можно решать проблемы. А с мэром вы вряд ли встретитесь быстро, он редко бывает в городе, только на планерки приезжает. Ну, вы скоро сами увидите…
— Казак, говорите… А вообще-то казаки здесь есть или так, ностальгия по былому?
— Не только ностальгия. Край-то казачий…
— Картина ясна, — Рохлин встал. — Впрочем, другого я не ожидал. Ну что ж, придется, Александр Васильевич, нам за дело браться. Завтра соберем офицеров, послушаем, что думают они.
На другой день рано утром в здании штаба корпуса, в коридоре, перед большим залом совещаний, собрались офицеры.
— Ну что, дождались? — шелестело в толпе. — Говорят, ещё тот самодур приехал. Этот ни себе, не нам жить не даст.
— И не таких видали, — прикрыв рот ладонью, зевая, сказал заместитель командира дивизии по воспитательной работе полковник Виктор Скопенко. — Чему научила меня служба в армии? Если ты хочешь сделать что-либо плохо, на это уйдет не меньше труда, чем, если бы ты хотел сделать что-то хорошо. Найдем подходы и к Рохлину. В конечном итоге, он тоже человек. Да и последнее слово за нами.
— У военного человека есть только одна возможность оставить за собой последнее слово: пожирая глазами сказать своему начальнику «Будет исполнено», — хмуро сказал черноволосый невысокого роста капитан.
— В крайнем случае, можете написать рапорт.
— И идти подметать улицы?
— Ну, сейчас не советское время. Можно заняться бизнесом, — сказал начальник связи корпуса Кузнецов.
— Это каким же бизнесом? — воскликнул капитан. — Что, у нас есть магазины, предприятия? Или быть может еще какая-то собственность? Или деньги? А ну, давайте пошарим по карманам. Кроме жены, детей, казенной формы, да побитого чемодана — ничего.
— Наедаться от пуза тоже вредно, — сказал капитан Рафиков. — Голодный хищник более внимателен и лучше контролирует обстановку.
Переговариваясь, офицеры заняли свои места в зале штаба корпуса. Вошел Рохлин. По команде начальника штаба Киселева все встали. Киселев доложил генералу, что все свободные от службы офицеры корпуса собраны. Большими синими глазами Рохлин оглядел зал. Он знал: от первых слов зависит очень многое. Здесь, именно сейчас нельзя сорваться, взять неверный тон. Действительно, положение в корпусе оказалось гораздо хуже, чем он предполагал. За то время, пока он учился в Академии, многое изменилось в армии. И не в лучшую сторону. У людей пропала уверенность в том, что люди в армейской форме нужны обществу, стране. И, как следствие, упала дисциплина и исполнительность. Рохлин понимал, сейчас главное — перебороть апатию, неуверенность людей в завтрашнем дне. Но как это сделать? Для них президент, министр обороны, командующий округом — понятия отвлеченные. Здесь он, Рохлин — власть исполнительная, законодательная и судебная в одном лице. Это генерал хорошо знал и понимал. А коли так, то надо с офицерами говорить прямо и открыто.
— Товарищи офицеры! Как говорят, новая метла по-новому метет, — твердым голосом начал Рохлин. — Неопределенности в наших отношениях не должно быть. Я с самого начала хочу, чтобы вы знали: я буду с теми, кто работает. Время для расхолаживания закончилось. Буду безжалостен со всеми, кто будет неусерден в исполнении своих обязанностей. Подхалимажа терпеть не могу, предупреждаю заранее. Буду ценить по результатам. Будем увеличивать численность подразделений, и никаких сокращений. Кто не хочет служить — держать не буду, пожалуйста — рапорта на стол.
— Товарищ генерал, так у нас сейчас вроде бы демократия, — раздался из зала голос. — Чего надрываться и драить пушки? С Америкой мы теперь, как и когда-то с Китаем, братья навек. От нашего города до ближайшей границы не ближний свет.
— Кто говорит? Прошу встать и задать вопрос, как положено.
Из гущи сидящих офицеров поднялся пухлый, похожий на пингвина, полковник.
— Полковник Зарайский. Товарищ генерал, нам в сегодняшней ситуации хотелось бы знать, кто сегодня наш вероятный противник. И с кем вы, товарищ генерал, собрались воевать?
Рохлин некоторое время молча смотрел на офицера, затем медленно с расстановкой произнес:
— Я лично воевать ни с кем не собираюсь. Но хочу напомнить: народ нас содержит не для того, чтобы мы здесь прохлаждались. История, к сожалению, полна печальных примеров, свидетельствующих, что политические катаклизмы рано или поздно могут обернуться вооружённым противостоянием. Каким — никому не известно. Оно может принять самые трагические формы. В любом случае, профессионалы должны быть готовы к худшему Как говорил известный писатель: неопределенность, удобная, быть может, в политике, для армии вредна. Армия — это инструмент, который всегда должен быть готовым к употреблению. Вы наверняка знаете, что у тупой, заржавевшей пилы быстро выламываются зубья. Говоря образно — это наши с вами жизни. Поэтому, причины всякого вреда, гниения надо искоренять. Лучший способ — заняться своим делом. Так что начнём с боевой подготовки. Вопросы есть? Нет. Можете быть свободными. Начальника штаба Киселева и начальника разведки Приходченко прошу зайти ко мне.
— Товарищ генерал, а как писателя зовут? — раздался голос из зала.
— Читайте «Войну и мир» Льва Толстого. И Суворова. Иногда полезно освежать свою память.
Приходченко и Киселев зашли в кабинет вслед за генералом.
— Владимир Михайлович, — обратился Рохлин к Киселеву. — Займитесь в срочном порядке штатным расписанием. Чтобы численность разведбата была увеличена вдвое.