Никто не ответил ему. Младшие командиры молчали, кто-то ковырял ножом столешницу, другой рассматривал непривычные ещё квадратные носки новеньких хромовых сапог, третий весьма заинтересовался ручкой своей шашки, в которой не было ровным счётом ничего интересного.
– Молчите, товарищи младшие командиры, – вздохнул комбриг и вдруг крикнул во весь голос, так что те были вынуждены пригнуться. – Выполнять приказ!
– И так есть, – вспылил, наконец, старшина Балабуха. – Так! Как тут не думай, не крути, а бросил ты нас, товарищ полковник. На расправу оставил, на погибель.
– Верно, – загудели остальные младшие командиры. – Так и было. Бросил ты нас, товарищ полковник. Оставил.
– Бросил, значит, – снова тихо произнёс Кутасов. – Оставил на расправу. А вы, что же, товарищи младший комсостав, дети малые? Без меня ничего не умеете? – Снова все замолчали, глядя в пол. – Выходит, по-вашему, я должен был остаться с вами, израненный, едва живой, и сгинуть не за грош в Сакмарской мясорубке. Так, товарищи младшие командиры?
– Ты, это, товарищ полковник, – мрачно произнёс младший комвзвод Байдак, – уж не взыщи с нас, неразумных. Не подумавши, мы всё это… Прощенья просим…
– Совсем распустились, товарищи младший комсостав! – вскричал Кутасов, на душе у которого потеплело. – По уставу отвечать!
– Виноваты, товарищ полковник! – вскочив на ноги, гаркнули младшие офицеры. – Исправимся!
– Получите взыскания, – оттаяв душой окончательно, произнёс комбриг. – Свободны!
Младшие офицеры торопливо вышли из «штабной избы», где на громадном обеденном столе были расстелены карты, а пол, как бы часто и чисто его не мели, был вечно затоптан сапогами. Комбриг опустился на жёсткий стул и вытянул ноги. Формированию преданного лично ему офицерского корпуса положено начало.
Однако дни шли за днями. Где-то в Бугульме умер от холеры генерал-аншеф Бибиков, засел с остатками своего корпуса в Оренбурге князь Голицын, и Пугачёв, узнав эти новости, становился всё более нетерпеливым.
– Хватит муштровать солдат! – всё чаще говорил он Кутасову. – Солдат в бою военной науке учится! В бою, а не на плацу! Воевать твоим солдатикам пора! Да и казачки мои без дела скучают.
Придумывать некие «благовидные» предлоги для задержки наступления было сложно. Тем более что комбриг не очень-то хорошо умел выкручиваться. Помогал ему в этом Омелин, но и его «казацкий царь» слушал всё хуже. Значит, пора выводить армию из района Авзяно-Петровского завода, и вести туда, куда хотел Пугачёв. К Магнитной крепости.
Глава 6.
Поручик Ирашин.
Что-то назревало. Это витало в воздухе и настойчиво стучало в уши сотнями разных слухов. В офицерском собрании только и разговоров было, что о болезни генерал-аншефа, все обсуждали, кто станет главнокомандующим вместо него. На самом деле, никто не думал, что Бибиков столь скоропостижно скончается, однако все понимали, что заболевший холерой – а по иным слухам, отравленный не то пугачёвскими, не то вовсе, польскими шпионами – немолодой генерал, командовать армией не сможет.
– Голицына поставят, – безапелляционно заявлял Самохин. – Как бы то ни было, он князь, из столбовых, древнего рода. Какое тут имеет значение его звание. Ларионов вон тоже был и генерал-майор, и родственник самого Бибикова, а поставили вместо него нашего командира. А он-то премьер-майор, всего лишь.
– Никогда не слышал о столбовых дворянах Михельсонах, – усмехнулся секунд-майор Брюсов. – По мне, пример не слишком корректный.
– Я, вообще-то, о том, что звание тут не главное, – ответил на это Самохин. – Вон премьер-майор сменил генерал-майора и командует теперь корпусом. И опять же Гагрин, в том же чине и также корпусом командует.
Известие о разгроме казацкого полковника Туманова премьер-майором Гагриным уже достигло Оренбурга, куда мы вернулись после Сакмарской баталии. Называть её викторией ни у кого язык не поворачивался.
– Но ведь Щербатов генерал-поручик, – возразил Самохину я. – Звание уж очень велико. Он сейчас старший генерал в армии.
– Но и Голицын не премьер-майор, – покачал головой Коренин, вставший, в кои-то веки на сторону своего непримиримого противника. – Княжеский титул очень много значит.
– И обидчив наш генерал-майор, прямо как девица, – усмехнувшись, выдал опасную реплику Самохин, словно бы в пику ротмистру.
– Прекратите, поручик, – вздохнул Коренин. – Вы, к слову, повели себя ничуть не лучше.
История была, надо сказать, шумная и неприятная. Дело было в том, что Коренин написал рапорт командованию со скверной рекомендацией поручику Самохину. И после этого Самохина не поставили командовать четвёртым эскадроном, место ротмистра которого было свободно ещё с самых Чесноковок. Назначить его должны были по итогам битвы за Сакмарский городок, однако они оказались столь неутешительны, что об этом как-то позабыли. Тем более, рекомендации самому перспективному кандидату на эту должность, каковым был Самохин, оказались крайне нелестными. В общем, командовать четвёртым эскадроном остался поручик Парамонов, а Самохин поднял жуткий скандал. Он примчался к Михельсону, причём намерено, когда тот вёл совещание с командирами остальных подразделений, входивших в его корпус, и принялся выяснять, отчего его не назначили командовать четвёртым эскадроном и не повысили в звании. Премьер-майор в самых неласковых выражениях высказал ему причины этого и приказал покинуть палатку.
Напоминание об этой истории, породившей также море слухов о делах в нашем полку, заставило Самохина замолчать. Он провёл пальцами по стакану с вином и, выпив его одним глотком, вышел из офицерского собрания.
Однако его быстро сменил Пашка Озоровский. Он ворвался в собрание и закричал, как оглашенный:
– Генерал-аншеф умер!
– Что? Как? – вскочили все мы. – Рассказывай толком.
– Генерал-аншеф скончался по дороге сюда. В Бугульме. Скоропостижно.
– Ну вот и приплыли, – вздохнул Коренин, а Брюсов, как старший, пусть не по званию, но по должности, офицер в собрании, провозгласил тост:
– Вечная память генерал-аншефу Александру Ильичу Бибикову.
– Вечная память, – подхватили мы, поднимая стаканы. – Земля пухом.
Спустя несколько дней из Петербурга прибыл курьер Фельдъегерской службы со срочным пакетом. Уже спустя несколько минут весь Оренбург знал, что новым командующим назначен генерал-поручик Щербатов. А уже на следующий день князь Голицын объявил о том, что никуда из Оренбурга не уйдёт, «покуда должным порядком ряды вверенных Императрицею войск не пополнит».
– Только этого Пугачёву и надо, – цедил сквозь зубы Михельсон. – Пока мы будем в Оренбурге сидеть, он соберёт рассеянные отряды в новую армию.
– Но ведь в пехоте у нас, действительно, очень большие потери, – напомнил ему Брюсов. – Фактически, у корпуса нет пехоты.
– Зато кавалерия есть, – оборвал его Михельсон. – А пехоты у того же Мансурова хватает. Вполне можно было бы отправиться с корпусной кавалерией к нему, а пехоту оставить в Оренбурге, для пополнения.
– Приказ князя Голицына ясен, – пожал плечами Брюсов, – оставаться в Оренбурге до прибытия пополнения. Ничего не попишешь.
– Очень даже попишешь, – обратился к премьер-майору Самохин, присаживаясь за штаб-офицерский стол, что было нарушением традиции. Да ещё и без приглашения!
– А, это вы, скандальный поручик, – покачал головой Михельсон. – И что толкового вы можете предложить?
Сам тон, каким он произнёс слово «толкового» можно было счесть оскорбительным, однако Самохина это ничуть не смутило.
– Вы ведь, до того как наш полк, а после и весь корпус прикомандировали князю, были самостоятельным командиром, – начал объяснять он.
– И? – спросил заинтересовавшийся Михельсон.
– Обратитесь к генерал-поручику Щербатову напрямую, – ответил Самохин. – Формально, это не будет нарушением, ведь князь Голицын, вроде бы, наш временный командир.
– И я, опять же, вроде бы, и не обращаюсь через голову князя, – произнёс Михельсон. – Das ist ein vernЭnftiger Vorschlag, – задумавшись, он перешёл на язык предков. – Адъютант, кто-нибудь, бумагу, перо, чернила.
– И скатерть смените на чистую, – обратился рассудительный Брюсов к буфетчику офицерского собрания.
Когда эти требования были выполнены, премьер-майор принялся писать рапорт генерал-поручику Щербатову. Составив его «начерно» и, отдав бумагу адъютанту для оформления «чистового» варианта, Михельсон обратился к Самохину:
– Junger Herr, – сказал он, – вы, кажется, обращались ко мне с некоторой просьбой. Я посчитал вас, поручик, взбалмошным и неумным человеком. Однако сейчас вы оправдали себя в моих глазах. Вы претендовали на вакансию командира четвёртого эскадрона. Вы, как я вижу, офицер толковый и с фантазией, посмотрим, как покажете себя командиром эскадрона. Сергей, – снова обратился он к адъютанту, молодому прапорщику, племяннику Семёна Брюсова, – подайте мне ещё лист бумаги.
– Как бы нам всем не пожалеть об этом, – тихо, так тихо, что услышали его только за нашим столом, произнёс Коренин. – Теперь, – сказал он уже громче, – надо подумать, кого поставить на второй взвод, вместо Самохина. У вас, господа офицеры, есть кандидатуры из унтеров.
– Надо у самого Самохина спросить, – пожал плечами я. – Как-никак, а взвод-то его.
– С Самохиным мы поговорим, – холодно кивнул Коренин, – обязательно поговорим. Но остальных командиров взводов прошу представить список унтеров, которых можно было поставить командовать взводом.
В итоге командиром взвода поставили подпоручика Ипполитова, исполнявшего во взводе Самохина обязанности старшего унтера. Это был застенчивый юноша, которого я знал не слишком хорошо. В собрании он держался скромно и не любил лишнего внимания к своей персоне. К тому же, Ипполитов не воевал вместе с нами против Барской конфедерации, его прислали уже после победы, так что многие держались ним несколько снисходительно, и это ему, наверняка, не нравилось.
Не прошло и трёх дней, как весь наш корпус к вящему неудовольствию князя Голицына, выступил на соединение с бригадой генерал-майора Мансурова. Мансуров незадолго до того взял несколько крепостей и разбил пугачёвцев у Иртецкого форпоста, однако потери его были достаточно велики, и ему срочно требовались подкрепления. Этим подкреплением и стал на корпус. Мы выдвинулись