«Но ведь и надежда была,– напомнила себе Марго,– нельзя об этом забывать».
Когда уже проехали село Павловское, Терцов наконец подал голос:
–Слушай, ровно через две недели, в субботу, в школе будет встреча выпускников. Приходи, если будешь еще тут.
Марго пожала плечами, словно говоря: зачем, кому я там нужна?
–Уверен, тебя многие будут рады видеть,– настаивал Илья.
–Посмотрим,– неопределенно ответила Марго.
Через пятнадцать минут автобус въехал в пригород Суздаля и покатил по улицам. Все здесь было знакомо до мелочей, до каждого поворота, до каждого камня. Казалось, даже собаки и куры все те же, что в детстве.
Наконец автобус остановился на автовокзале, и народ начал медленно покидать салон. Тут никто никуда не спешил, все словно находились на отдыхе.
«Оно и понятно, в основном же туристы»,– подумала Марго, хватая здоровой рукой ручку чемодана. Но тут же почувствовала, как на ее пальцы легла теплая ладонь.
–Оставь, я возьму,– раздался над ухом голос Терцова, и девушка подчинилась.
Они жили на соседних улицах – это она вспомнила уже по дороге к бабушкиному дому. Встала перед глазами картинка: зима, холод, изо рта валит пар. Они со Светкой опаздывают в школу, бегут, поскальзываясь на частых наледях, и на перекрестке встречают Илюху. Он стоит, глядя на их улицу, словно ждет кого-то.
–Ты чего тут?– окликает его Светка.– До звонка пять минут.
–Ага, я сейчас,– невпопад отвечает парень.
Они пробегают мимо него, а через двадцать метров Рита оборачивается и видит, что Терцов топает за ними, как почетный эскорт. «Не дождался того, кого ждал»,– думает она и прибавляет шагу. Почему-то тогда и мысли о том, что он может ждать ее, не возникало.
Илья катил ее увесистый чемодан легко, словно он не был заполнен доверху – так, что еле застегнулся. Кажется, она выгребла вчера в порыве из шкафов все, до чего дотянулись руки, практически ничего не осталось. Жаль, семейную фотографию со стены упаковать не получилось – слишком габаритная, поместилась только та, что стояла на столе. Ну да она это исправит – распечатает в фотоателье новую.
–Тебе вроде направо,– сказала Марго на том самом перекрестке.
–Верно,– спокойно согласился парень.– Но я сперва тебя провожу.
–Спасибо,– улыбнулась девушка.
Так они и подошли к ее дому – вместе, словно и приехали вдвоем.
За забором уже гулким басом лаял Полкан.
«Неужели меня почувствовал?» – удивилась Марго. И вспомнила, как раньше пес встречал ее из школы – узнавал по шагам, еще когда она была внизу улицы, заливался лаем. А стоило только открыть калитку, как он бросался к ней, подпрыгивал, вилял хвостом, а затем ставил свои огромные лапы ей на плечи и вылизывал лицо.
В груди защемило. Как она могла приезжать к бабушке так редко? Здесь же все, что она любила! Просторный дом – с кирпичным первым и деревянным вторым этажами, резные наличники на окнах, старая плакучая береза, закрывающая своими ветвями от посторонних глаз практически весь фасад, широкое крыльцо со скрипящей третьей ступенькой, качели в саду, которые поставил для дочери отец, бабушкина клубника и яблони, сирень и жасмин…
Ей захотелось бежать вперед со всех ног. Влететь во двор, обнять Полкана, одним прыжком преодолеть крыльцо, ворваться, словно маленький ураган, на веранду и крикнуть:
–Ма, ба, я дома!
Марго резко мотнула головой, отгоняя наваждение. Поглядела на Илью и на свой чемодан.
Парень понял ее правильно, подкатил к ней багаж.
–Ладно, я пойду,– сказал он.– Увидимся.– И, не дожидаясь ее ответа, развернулся и пошел назад – туда, где виднелся перекресток, соединяющий две их улицы.
Девушка пару мгновений смотрела ему в спину, затем взялась за ручку чемодана и толкнула калитку.
Как же странно это было – снова оказаться в своей детской комнате – не проездом, а надолго, не гостьей, а хозяйкой. Словно какое-то бесконечное дежавю.
Первые два дня Марго практически целиком проспала. Просыпалась лишь для того, чтобы сходить на кухню и поесть, и снова возвращалась в кровать. Бессонница в родном доме ее отпустила, словно вовсе позабыла о ней, или решила дать передышку до поры. Даже сны девушке не снились, она проваливалась в забытье, как в омут, и выныривала из него, словно аквалангист из глубины.
Зато воспоминания о тех или иных периодах жизни преследовали ее неотступно. Она плавала в них, как рыба в воде, плавно перемещаясь от одного к другому. Видела себя то совсем крохой, то уже почти взрослой. И во всех этих воспоминаниях она была Ритой – не Марго.
Девушка видела свой четвертый день рождения – это было самое первое связное ее воспоминание о детстве. Перед глазами вставала картинка: она вбегает в гостиную, где на большом дубовом, принадлежавшем еще ее прадеду, отцу бабы Нюры, столе высятся коробки с подарками – маленькие и большие, свертки и пакеты.
Или это ей тогда показалось, что их было много? Но Марго прекрасно помнит большого песочно-желтого игрушечного медведя, и упаковку разноцветных фломастеров, и стопку книжек-раскрасок, и игрушечную железную дорогу – папин подарок. Кстати, дорога до сих пор стоит на комоде в ее комнате и до сих пор вполне себе работает.
–Это все мне?– удивленно спрашивает маленькая Рита, когда мама подводит ее к столу.
–Конечно, тебе,– улыбается та.
–А почему?– хлопает глазами девочка. Ей не верится, что такое изобилие возможно.
–Потому что в этот день четыре года назад ты родилась,– отвечает мама.
Рита не может понять, как это возможно одновременно – в этот день и четыре года назад? И разве она была не всегда? Разве когда-то ее не существовало? Как так?
Но гораздо больше этих вопросов ее интересует новенький велосипед, приткнувшийся за основной массой свертков.
Это воспоминание тянет за собой другое – о другом дне ее рождения – десятом. Тогда в числе прочих подарков она получила от мамы теннисную ракетку – ту, самую ее любимую до сих пор.
–Знаешь, она не совсем новая,– сказала тогда мама,– но ей никто никогда не играл, она дожидалась тебя. Получается так… Когда-то я купила ее себе, но в руки так ни разу и не взяла.
Ракетка тяжелая, не в пример тем, которыми ребята играют на тренировках, темно-синяя, с толстыми упругими струнами. Ее рукоятка так удобно ложится в ладонь, словно она – продолжение руки, и девочка даже чувствует, как от кончиков ее пальцев перетекает в ракетку нервный ток, будто она живая.
А вот они с подругой Светкой сидят на алгебре – на самой задней парте и, боясь разговаривать вслух, передают друг другу записочки. Математичка у них строгая, если заметит, жизнь раем не покажется.
И, как назло, именно это и происходит. Училка выхватывает Ритину записку прямо из пальцев Светланы.
–Что, Назарова, все мальчиков обсуждаете?– ехидно говорит противная математичка, медленно разворачивая бумажку.– До перемены потерпеть не можете?– И зачитывает вслух: – «Татьяна говорит, что мне не хватает стабильности при обмене ударами с задней линии, а я никак не могу, сохраняя стабильность, оставаться инициативной».– Удивленная училка поднимает глаза и спрашивает: – Это еще что за бред?
–Это про теннис, Елена Владимировна,– поясняет Светка, хлопая длинными ресницами.– Рита переживает, что не всегда достаточно внимательна.
–Хорошо, что хоть переживает.– Математичка кидает записку на ее тетрадку.– И чтобы больше никаких записулек, ни про мальчиков, ни про девочек, ни тем более про теннис, а то совсем совесть потеряли.
А вот им лет по двенадцать. Они идут по усыпанному желто-алыми листьями лесу. С неба льется пронзительное сентябрьское солнце. В руках у обеих большие корзинки, уже почти доверху наполненные крепенькими опятами.
Они оторвались от взрослых – Ритиной бабушки и Светкиной тетки – и представляют, что они одни в лесу, а то и в целом мире. И обсуждают, что бы обе делали, окажись так на самом деле. Забрось их жизнь на необитаемый остров, например.
А потом незаметно для себя отходят так далеко от взрослых, что начинают плутать. И становится по-настоящему страшно, и кажется, им никогда не выбраться из этого гостеприимного осеннего леса, и придется теперь до самой смерти питаться грибами и ягодами.
Но, проходив кругами часа четыре и так и не найдя своих родных, они – усталые и измученные – выходят к маленькой деревушке, где стучатся в первую попавшуюся избу и, перемежая повествование всхлипами, рассказывают, как заблудились.
А затем местный старичок дядя Веня везет их домой на стареньком тракторе «Беларусь», потому что другой деревенский транспорт не проедет в эту пору по единственной раскисшей от дождей дороге. Девчонки жмутся друг к другу в кабине трактора и представляют, как им достанется дома.
Но ехать на таком транспорте обеим нравится, и настроение быстро улучшается – когда еще выдастся случай прокатиться на чем-то подобном?!
И по приезде домой, вместо того чтобы каяться, что потеряла из поля зрения бабушку и не слушала ее наставлений по поводу правил поведения в лесу, Рита восторженно рассказывает, как это здорово – кататься на тракторе.
И даже не удивляется, когда ее совсем не ругают, а лишь радуются, что с ней ничего плохого не случилось и она сообразила, как вернуться домой.
Девушка удивлялась, осознавая, что практически все ее школьные воспоминания так или иначе связаны со Светкой Ивановой – ее лучшей подругой, с которой теперь, вот уже три года, они никак не общаются.
Почему так?– спрашивала себя Марго и не находила ответа. Не иначе, жизнь развела. Вроде не ссорились никогда. Но когда Ритина мама заболела, вокруг девочки словно образовалась полоса отчуждения – одноклассницы стали казаться чужими. Они оставались детьми, а ей самой пришлось быстро повзрослеть. Они обсуждали мальчишек, свои первые романы, наряды и кино, а ей приходилось выживать, делать все для того, чтобы не сойти с ума, верить в себя и свое будущее. А единственным ее будущим был теннис. И спасала ее лишь возможность снова и снова выходить на корт, ради этого она жила после мамы.