Часом позже готовый сюжет о жизни наших азиатских братьев пошел в эфир, а я проследовала в редакторскую, имея твердое намерение согнать с казенного дивана всех возможных оккупантов и улечься, вытянув гудящие ноги. Против ожидания диван оказался свободен, и я тут же заняла его собой.
Незамеченная мной практикантка Сашенька тихо кашлянула и спросила:
— Хочешь, я принесу плед?
— Буду тебе страшно благодарна, — сонным голосом ответила я.
С тех пор как родился Масянька, я хронически не высыпаюсь. Вот уже скоро два года, как я лелею две мечты: еженочно спать не менее восьми часов подряд и сделать в доме генеральную уборку. Ни на то, ни на другое постоянно не хватает времени.
Сашенька тихо выскользнула в коридор, где в огромном встроенном шкафу, размерами и ароматами напоминающем слоновье стойло, хранится всяческое барахло, не имеющее непосредственного отношения к процессу производства телевизионных программ: разные занавески, покрывала, композиции из сухих цветов, картинки в рамочках, разнокалиберная посуда и макулатура в ассортименте. Я прикрыла глаза и никак не прореагировала на повторный скрип двери. Через секунду на меня мягко опустилось просторное полотнище, и я почувствовала себя павшим солдатом, последний приют которого накрыли флагом родной страны. Шевелиться мне не хотелось, открывать глаза — тоже, и я сама не заметила, как задремала.
Отключилась я совсем ненадолго, минут на пятнадцать, не больше, но за это время успела увидеть очень интересный сон. Как будто Маугли рыхлил своим кинжалом oгородные грядки и случайно отрезал кончик хвоста приятелю-питону, причем Каа перенес это обрезание совершенно спокойно: внутри удав оказался полым, как трубочка для коктейля, и из него на грядки ручьем потекла мыльная вода.
— Проснись, Спящая красавица! Ленка, подъем! — ворвался в мой сон чей-то настойчивый зов.
Я с трудом разлепила ресницы, отыскала взглядом источник шума и сердито посмотрела на Вадика.
— Кофе в постель, — торжественно объявил оператор, протягивая мне дымящуюся чашку.
— Это меняет дело, — пробормотала я, садясь и принимая сосуд с ароматным горячим напитком. — У-м-м! Настоящий кофе! Откуда?
— Я научился варить кофе в микроволновке, — гордо поведал Вадик. — Это оказалось очень просто: нужно взять чашку, насыпать в нее молотый кофе и залить горячей водой из поилки.
— То есть из кулера, он же бойлер? — уточнила я. — Ерунда, там же не крутой кипяток, ничего не получится!
— Дослушай сначала! Потом чашку нужно поместить в микроволновку и включить печку на тридцать секунд. За это время кофе успевает свариться, подняться и вспениться.
— А если он поднимется слишком быстро? — спросила я, жестом приглашая войти Сашеньку, заглянувшую в редакторскую из коридора.
— Если он поднимается слишком быстро, нужно его немного охладить, — с удовольствием сказал Вадик. — Для этого я открываю дверцу. А если он поднимается слишком медленно, то его нужно еще немного подогреть.
— Извините, — прошептала покрасневшая Сашенька, поспешно ретируясь в коридор.
— Сашок, а ты разве не хочешь попробовать горяченького? — крикнул ей вслед Вадик. — Вернись, у меня на всех хватит!
Я захихикала, прикрываясь чашкой.
— Я что-то не то сказал? — Вадька растерянно посмотрел на меня.
Я не успела ему ответить. Дверь редакторской распахнулась настежь, ударившись ручкой о стену. В кабинет с горящими любопытством глазами влетели Слава и Серж.
— Чем вы тут занимаетесь? — закричал Слава, переводя взгляд с меня на Вадика и обратно, что выглядело так, словно он следил за игрой в пинг-понг.
— Где, где секс? — вторил ему Серж, бледный после няо-сяо-терапии, но вполне живой.
— Спятили, да? — сухо спросила я, со стуком опуская на деревянный подлокотник дивана кофейную чашку.
— Какой секс? — Вадик тоже азартно заблестел глазами.
— Тебе лучше знать, — сказал ему Слава. — Это же у тебя то поднимается, то не поднимается, то остудить надо, то разогреть!
За спинами мужиков маячила фигурка Сашеньки.
— Дураки вы, это он про кофе говорил! — объяснила я, вставая с дивана. — Рассказывал, как варить молотый кофе в микроволновке.
— Правда? — Слава нашел взглядом смущенного Вадика.
Тот кивнул.
— Ну, это тоже интересно, — сказал режиссер, быстренько занимая освободившийся диван. — Поведай и нам тоже.
Я взяла с подлокотника чашку с недопитым кофе и пошла искать тихое место, свободное от шутников и идиотов.
Самым тихим и спокойным местом оказался балкон, выходящий на оживленный перекресток. Правда, там отчаянно звенели трамваи, рычали и гудели машины, топали пешеходы и лаяли собаки, но все это не шло ни в какое сравнение с нашим студийным бедламом. Я присела на продавленный плетеный стул, допила быстро остывающий кофе и проанализировала свой сон. Сотовый телефон был при мне, болтался на поясе, и, чтобы проверить свои выводы, я сразу же позвонила Венечке.
— Быстро говори, что тебе нужно, у меня ослица рожает! — скороговоркой отозвался Венька.
— Весело тебе, — сочувственно заметила я. — Тогда говорю быстро: мне нужно знать, как скоро наступает смерть от укуса арлекинового аспида. Вообще такая змея может убить человека?
— Спрашиваешь! — воскликнул Венька с такой гордостью, как будто убойная сила аспида была его личной заслугой. — Да самый известный из аспидов — гамадриад, или королевская кобра, — в топ-десятке наиболее ядовитых змей мира стоит аж двумя позициями ниже арлекинового аспида, хотя яд этой самой кобры за четыре часа убивает слона!
— Слона мне не надо, — пробормотала я, выключая трубку.
Сопоставление фактов вкупе с интуицией привели меня к мысли, что Димина мать умерла вовсе не от сердечного приступа. По моей версии, кто-то украл в Венькином зверинце ядовитого гада и науськал его на нежащуюся в ванне Аделаиду. Только как он это сделал? Проще и вернее всего было бы прямиком зашвырнуть змеюку в воду, но тогда убийца сильно рисковал оказаться следующей жертвой аспида Фани. В то, что кто-то выдрессировал и приручил гада, мне не верилось: известно же, что артисты, выступающие со смертоносными удавами, демонстрируют публике не осознанные действия, а, наоборот, бездействие рептилии. Добиться его не так уж сложно: прежде всего сытые змеи весьма пассивны, а наиболее простой способ понижения их активности — температурный. Предположим, убийца до отвала накормил змеюку и доставил ее в Аделаидины хоромы в переносном холодильничке, но уж после купания в горячей ванне Фаня должна была очень сильно взбодриться! На месте убийцы я бы постаралась в этот момент оказаться подальше от дома номер восемь по улице Школьной! А заодно и от соседних домов, ведь шустрая Фаня легко домчала до Иркиного малинника!
То есть змея должна была цапнуть Аделаиду в отсутствие убийцы… Тут у меня концы с концами никак не сходились. Побуксовав немного, я поняла, что ни до чего не додумаюсь, пока не увижу своими глазами место преступления. Ну-ка, вспомню-ка я, как выглядит дом на Школьной, восемь… На окнах первого этажа решетки, это точно, а вот насчет второго я не уверена!
Я снова отцепила с пояса мобильник и набрала номер Ирки.
— Ириш, у тебя есть длинная лестница? — спросила я.
— Четырехметровая стремянка. А тебе зачем?
— Да так, просто подумала: «А нет ли случайно у Ирки четырехметровой стремянки?» — Я уклонилась от ответа. — Ты никуда не собираешься? Побудь дома еще с полчасика, пожалуйста, я к тебе сейчас приеду!
Вернув трубку сотового на ее законное место, я покинула балкон, забрала с рабочего стола свою сумку, попрощалась с коллегами и поспешила на трамвайную остановку. Было начало пятого, и я полагала, что успею с помощью Иркиной стремянки забраться в дом на Школьной, быстренько там оглядеться и вернуться к себе еще до прихода с работы мужа. Няне, правда, пришлось бы на часок задержаться, но я готова была заплатить ей сверхурочные.
Однако уже в пути я сообразила, что не учла одно важное обстоятельство, а именно то, что в данное время года световой день заканчивается уже после двадцати часов. Стало быть, запланированное мной на сегодняшний вечер незаконное вторжение в дом покойной гражданки Титоренко придется перенести на более позднее время. Не полезу же я в чужой дом при свете дня! Не хочется, чтобы кто-нибудь из бдительных соседей принял меня за грабителя и вызвал милицию.
Поэтому я внесла в первоначальный план действий некоторые коррективы и сделала определенные приготовления.
— Держи, это тебе! — сказала я Ирке, протянув ей первый из тех свертков, которые принесла с собой.
— Это что такое? — удивилась подруга, развернув цветную бумагу.
Под шуршащей розовой фольгой обнаружился стеклянный сосуд, начиненный сиреневыми гранулами, в которых помещался крупный глянцевый желудь — проросший, с задорно торчащим красно-зеленым побегом.
— Это декоративная композиция, которую по моей просьбе наскоро соорудили флористы фирменного магазина «Любоцвет», — ответила я, забирая фужер у оторопевшей Ирки.
Пальцем я аккуратно умяла в рюмке влажные сиреневые бусины, которые немного растряслись, пока я несла композицию, поставила фаршированную одиноким желудем емкость на середину кухонного стола и отступила на шаг, любуясь оригинальным произведением флористов.
— А зачем мне этот проросток? — спросила Ирка.
— Это символ! — поправила ее я.
— Символ чего? Я не понимаю! — Подруга заметно напряглась. — Уж не намекаешь ли ты на то, что я дуб? То есть тупая, как пень?
— В философии даосизма это называется «неотесанное бревно», — сообщила я ей. — И ничего обидного в этом нет, потому что бревно — это вещь, прекрасная в своей первозданной простоте. Впрочем, это так, к слову пришлось. На самом деле я принесла этот дубовый шедевр, чтобы сегодня вечером украсить им наш праздничный стол.
— А какой у нас сегодня праздник?
— Три года с того дня, как мы окрестили вашу с Моржиком фирму!
— Разве? — Ирка сморщила лоб, припоминая.