Юля проснулась поздно — сказались тревоги и усталость прошедшего дня. С трудом разлепив глаза, она села на постели и потянулась, разминая затекшие спину и плечи. Что ни говори, а вычурный диванчик для дамского будуара — не самое комфортное ложе. Поднявшись, девушка прошлась по комнате. И что теперь делать? — вздохнула она. Ушел ли гость Ирэн? Но тут, предварительно постучав, в комнату вошла вчерашняя горничная, держа в руках довольно милое домашнее платье.
— Проснулись? — улыбнулась, сделав книксен, девушка. — Ирина Михайловна ждет Вас в столовой. Позвольте, я помогу Вам одеться!
Спустя полчаса Юля входила в небольшую столовую. На столе дымился пузатый самовар, от теплых булочек исходил восхитительных аромат. Сглотнув слюну, девушка присела за стол и улыбнулась хозяйке. В ярком свете утра Ирина в простом и скромном платье ничем не напоминала вчерашнюю кокотку.
— Ну, вот, теперь Вам известно, кто я, — грустно улыбнулась она уголком полных губ. — Не удивлюсь, если прямо сейчас Вы пожелаете уйти и никогда более не вспоминать обо мне.
— Как я могу осуждать Вас? — вздохнула Юля. — Впрочем, чем я лучше? Не появись вы вчера так своевременно…
— Не будем об этом, — ответила Ирэн. — Смотрю, столица встретила Вас неласково. Право, я удивлена была, увидев Вас в такое время, да еще в подобном одеянии. Вы уж меня извините, но Ваше вчерашнее платье — верх безвкусицы! Так что же все-таки с Вами случилось? Впрочем, я постараюсь сдержать свое любопытство: сначала завтрак, все разговоры оставим на потом.
Улыбнувшись друг другу, девушки принялись за завтрак. А потом, устроившись на уютном диванчике, Юля рассказала Ирэн обо всех удачах и злоключения прошедшего дня.
— Рада, что Вам удалось поступить в труппу, — заметила Ирэн. — Не стоит, конечно, сразу ожидать многого, но если сам Гедеонов заинтересован в Вас, Вы можете много добиться.
— Спасибо Вам огромное, — тепло поблагодарила Юля свою нечаянную спасительницу, — но мне, пожалуй, пора. А где платье, в котором я была вчера? Оно ведь не мое, думаю, его надо будет вернуть.
— Конечно! Я попрошу Дуню сложить его в коробку, — отозвалась Ирина и, прикоснувшись к рукаву Юлиного платья, добавила, — а это оставьте себе, что-то я не заметила, чтобы у Вас было много багажа.
— Благодарю Вас!
К вечеру, забрав свою одежду и ключи от квартиры из дирекции императорских театров и отдав Елизавете Андреевне злополучное платье, Юля наконец-то вернулась в свою квартирку. С Александром Михайловичем ей увидеться в этот день не удалось, но ей передали записку от Гедеонова, в которой он просил ее завтра утром прибыть в Александринский театр на репетицию новой постановки.
Засыпая вечером уже в своей постели, Юленька была полна самых радужных надежд на будущее. Утром, надев доставленное прачкой платье и позавтракав в кофейне напротив, она отправилась в театр. Извозчик высадил ее на площади перед зданием театра, и девушка замерла в восхищении. Боже! Какое огромное здание! Дворец, да и только! Неужели здесь ей предстоит играть?! И сколько же народу приходит сюда на постановки?! Сердце забилось неровными толчками. Взяв себя в руки, Юля поднялась по ступеням. В дверях ее встретил пожилой швейцар.
— Доброе утро, сударыня, — приветливо улыбнулся он. — Чем могу служить?
— У меня назначена встреча с Александром Михайловичем Гедеоновым, — не сдержала ответной улыбки Юля. — Где я могу его найти?
— Его превосходительство на репетиции нынче. Ступайте прямо в зал, — открыл перед ней двери швейцар.
Все было ей в новинку: высоченные потолки, роскошный интерьер. По пути к залу она то и дело останавливалась, рассматривая афиши прошлых постановок. Перед большими дверями, ведущими в зал, девушка замерла. В зале слышались голоса, играла музыка. Вздохнув, чтобы унять волнение, Юля потянула на себя массивную створку.
Внутри царил полумрак, только сцену довольно ярко освещали специальные керосиновые лампы. Осторожно ступая по проходу и глядя себе под ноги, она начала спускаться туда, где, как ей показалось, увидела Гедеонова. Юля не обманулась он действительно сидел в первом ряду и увлеченно глядел на сцену.
— Доброе утро, Александр Михайлович, — подала голос Юля, привлекая его внимание.
Гедеонов повернулся, и тотчас его лицо осветила улыбка.
— Анна, как я счастлив видеть Вас! Стало быть, Вы получили мою записку?
— Аристарх Павлович еще вчера мне ее передал, — улыбнулась Юленька.
— Господа, прошу минутку внимания, — хлопнул он в ладоши останавливая репетицию.
Действо на сцене замерло, музыка стихла, и все повернулись в его сторону.
— Прокофий Семенович, голубчик, подите сюда, — обратился он к постановщику спектакля Загоскому.
Пожилой человек, спустившись со сцены, приблизился к ним.
— Прокофий Семенович, я Вам Любушку привел для "Аз и Фет", — улыбнулся Гедеонов. — Это mademoiselle Анна Быстрицкая.
Поднеся к глазам монокль Прокофий Семенович повернулся к Юле.
— Что ж, я доверяю Вашему чутью, Александр Михайлович. Но Вы не забыли, что постановка музыкальная, и у актрисы всенепременно должен быть хороший голос?
— Уверяю Вас, голос не просто хороший — он дивный! — улыбнулся Гедеонов.
— Но как тогда быть с mademoiselle Ла Фонтейн? — развел руками постановщик.
— Элен сыграет Марфу, — отрезал Гедеонов.
— Как скажете, Ваше превосходительство, — согласился с ним Прокофий Семенович.
— Сударыня, — повернулся он к Юле, — Вам уже положили жалованье?
— Нет, еще нет, — смутилась Юленька.
— Как начинающей актрисе, Вам будет положена тысяча рублей в год, — начал Загоский.
— Полторы тысячи, — перебил его Гедеонов и бросил многозначительный взгляд на Элен. — Мы не можем считать начинающей актрису, которая с успехом заменила нашу приму mademoiselle Ла Фонтейн на музыкальном вечере у графа Радзинского. Проследите, пожалуйста, за этим!
Загоский кивнул.
— Прошу, сударыня, — указал он рукой на сцену. — Для начала я хочу познакомить Вас с участниками труппы, занятыми в постановке.
Поддерживаемая его рукой, Юля поднялась на театральные подмостки и подошла к довольно представительному мужчине и очень красивой женщине.
— Знакомьтесь: Мартынов Александр Евстафьевич, в постановке будет играть Вашего папеньку Мордашова; Елена Леопольдовна Ла Фонтейн, будет играть Марфу, Вашу мачеху.
Рыжеволосая красавица смерила ее надменным взглядом.
— Это будет ясно после первой репетиции с mademoiselle — как там Вас, Анной, кажется? — парировала она.
— Полагаю, Вы правы, Элен, — вздохнул Прокофий Семёнович.
Юля сразу почувствовала неприязнь, исходящую от mademoiselle Ла Фонтейн, но виду не подала. Никто и ничто не сможет сегодня омрачить ее настроения, ведь для нее начинается новая жизнь!
После того, как она познакомилась с труппой, Прокофий Семенович выдал ей экземпляр сценария с ее ролью, попутно отметив в сценарии сцены, которые ей следовало выучить, и попросил явиться завтра к десяти часам на первую репетицию.
Единственным из всей труппы, кто отнесся к ней благожелательно, был ведущий актер театра Мартынов. После репетиций он часто приглашал ее в чайную, чтобы поговорить о предстоящей постановке. Александру Евстафьевичу на вид было лет тридцать — тридцать пять, и на Юлю он произвел весьма благоприятное впечатление. Он не был красавцем, но лицо имел довольно приятное, однако ж более всего Юлю поражала его улыбка: когда он улыбался, казалось, в нем появлялся какой-то внутренний свет, лицо становилось одухотворенным и почти красивым. Они беседовали о постановке, и Мартынов охотно делился с ней секретами актерского мастерства, а однажды поинтересовался:
— Анна, Вы очень привлекательная девушка, и к тому же в Вас чувствуется особа утонченная, получившая хорошее воспитание. Что же заставило Вас податься в актрисы? Ведь это такой неблагодарный труд!
— Уж лучше в актрисы, чем замуж за старика! — помрачнев, честно ответила Юля.
— Жалованье актрисы не так уж велико, — покачал головой Александр Евстафьевич, — впрочем, с Вашей красотой Вы легко найдете себе богатого покровителя.
Юля вспыхнула от его слов.
— Никогда! — с жаром ответила она. — Я никогда не стану чьей бы то ни было содержанкой!
Мартынов улыбнулся гневу, сверкавшему в темных глазах. Сколько раз ему доводилось слышать подобные речи и уверения! Увы, итог, как это ни печально, всегда был один и тот же. Хотя эта девушка чем-то зацепила его душу: ее жесты, манеры, все выдавало в ней натуру страстную и увлекающуюся. Сколько в ней было жизни, настоящего огня! Из нее действительно могла бы получиться великая актриса, но почему-то Мартынову казалась, что ее ждёт совершенно иная судьба.
Кошелев, выяснив, что сестра его предпочла браку с Четихиным побег в Петербург, не стал откладывать отъезд в столицу. Не дожидаясь, когда слухи о побеге Жюли расползутся по округе, он на следующий же день отправился к Четихину и попросил перенести свадьбу на более позднее время, поскольку Жюли якобы была вынуждена срочно отправиться к тяжело больной родственнице. Александр Алексеевич не заподозрил обмана и согласился отложить венчание. Серж, Докки и Полин, выехали из Кузьминок спустя неделю после побега Жюли. И хотя Полин волновала судьба младшей сестры, в свете ожидающих ее светских развлечений эти тревоги как-то незаметно уступили место куда более приятным думам и переживаниям. Семейство Кошелевых путешествовало с комфортом: Кузьминки были одним из самых больших и богатых имений в уезде, даже Ильинское Шеховских уступало ему в размерах и доходах. Конечно, у Шеховских Ильинское было далеко не единственным имением, но все же Кошелевы были отнюдь не бедны. По размеру своего приданого и Полин, и Жюли вполне могли составить нешуточную конкуренцию столичным девицам на выданье, и потому Полина возлагала большие надежды на сезон в Петербурге. Ехали на долгих, на ночь останавливаясь на постоялых дворах. Докки, которой ни разу за всю жизнь не посчастливилось побывать в Петербурге, пребывала в страшном волнении. И хотя Серж заранее постарался устроить все так, чтобы по приезду в столицу его жена и сестра ни в чем не испытывали неудобств, она все же очень переживала по этому поводу.