— Я пошла в полицию и призналась в том, что являюсь его содержанкой, и что ту ночь, когда была убита mademoiselle Ла Фонтейн, он провел со мной. Мне пришлось назвать свое настоящее имя следственному приставу, — закончила она, сжимаясь под тяжелым взглядом Кошелева.
— Это осложняет дело, — хмуро ответил он. — В таком случае, завтра утром мы выезжаем в Кузьминки. Надеюсь, мы приедем раньше, чем до нашего уезда и до барона успеют докатиться слухи о Вашем скандальном поведении.
— Серж, умоляю! Не выдавайте меня за Четихина! — не сдержалась она.
Кошелев только вздохнул, глядя на нее, как на неразумное дитя.
— У Вас два выхода: или обвенчаться с Четихиным или к маменьке в монастырь, — жестко ответил он. — Выбирайте!
Жюли опустила голову, смиряясь с поражением.
Экипаж остановился, и Сергей, выйдя из кареты, подал сестре руку. Он не выпускал ее руки, даже когда поднимался по лестнице, и только втолкнув ее в квартиру и повернув в дверях ключ, отпустил, словно боялся, что она вновь попытается сбежать. На шум в прихожей выбежала Докки и, всплеснув руками, застыла, глядя на мужа и золовку.
— Полин! — позвала она. — Полин, идите же сюда. Невероятно! Серж нашел ее!
Юля стояла, опустив голову. Не было сил взглянуть в глаза сестре, вышедшей на зов Докки.
— Жюли! — бросилась к ней Полина и заключила сестру в объятия. — Жюли, где же ты была?!
— Не думаю, что ты будешь так же рада ей, когда узнаешь обо всем, что наша дорогая сестричка натворила! — заметил Серж со злым сарказмом в голосе.
— О чем ты?! — отмахнулась Полина. — Главное, что Жюли нашлась и с ней все в порядке…
— Да будет тебе известно, что именно ей мы обязаны тем, что Шеховской расторгнул помолвку! — ответил Кошелев.
— Я не понимаю тебя, — удивленно посмотрела на него Полин, но тотчас повернулась к сестре, оставляя разговор с братом на потом. — Жюли, — обратилась она к ней, — идем со мной, ты сама мне все расскажешь.
Серж только фыркнул на это и повернулся к Докки:
— Евдокия Дмитриевна, велите Григорию собрать мои вещи. Завтра я и Жюли выезжаем в Кузьминки, а на время моего отсутствия вас будет сопровождать Петр Степанович. Я заеду к нему и попрошу его об этом.
— Завтра. К чему такая спешка, Серж? — удивленно округлила глаза Докки.
— Юлия Львовна не оставила мне выбора: скандальные слухи имеют обыкновение слишком быстро распространяться, — вздохнул Кошелев. — Не хотелось бы, чтобы они дошли до барона раньше, чем я смогу ему все объяснить.
Сестры надолго уединились в комнате Полины. Юля, боясь поднять глаза на старшую сестру, рассказала ей обо всем, что случилось с ней с момента ее побега. Когда она умолкла, Полина поднялась с кресла и подошла к ней.
— Не кори себя! — погладила она сестру по растрепавшимся локонам. — В том, что Павел Николаевич разорвал помолвку, нет твоей вины.
— Полин, я не хочу замуж за Четихина, — подняла голову Жюли, глядя на сестру глазами, полными слез. — Уж лучше в монастырь!
— Господь с тобой! — нахмурилась Полина. — О чем ты говоришь? У тебя ведь вся жизнь впереди! Ты представления не имеешь, какая жизнь ждет тебя в монастыре.
— Господи, все зря! — всхлипнула Жюли, закрыв лицо руками.
— А может, вовсе и не зря… — тихонько отозвалась Полина, думая о чем-то своем.
Наутро тяжелый дорожный экипаж Кошелевых покидал столицу. Серж сделал только одну остановку у дома Лукомских — для того, чтобы попросить, как и обещал, Петра Степановича присмотреть за Полин и Докки на время его отсутствия. Кошелев рассчитывал к середине ноября приехать в Кузьминки, вручить Жюли барону, и к началу декабря вернуться в Петербург, чтобы спокойно заняться делами Полин.
Вернувшись домой, Шеховской сразу же направился в покои матери. О приезде княгини ему сообщил дворецкий, едва он переступил порог родного дома. Софья Андреевна тихонько ахнула и, отложив в сторону рукоделие, торопливо поднялась навстречу единственному сыну.
— Павлуша, мальчик мой, вернулся! — подставляя для поцелуя щеку, счастливо прошептала она. — Я Бога молила, я знала, что все обойдется. Ты ведь не мог…
— Не мог, маменька, конечно, не мог. Вы простите меня, но я сейчас ненадолго, — улыбнулся он виновато. — Боюсь, мое освобождение — не Божий промысел, и обязан я своей свободой, а, возможно, и жизнью, одному очень хорошему человеку. Теперь у меня есть перед ним обязательства, с которыми поспешить надобно. Я Вам позже обязательно все объясню!
Поль переодевался, когда Николай Матвеевич без стука вошел в комнату сына.
— Далеко собрался? — поинтересовался он, наблюдая как Павел, чертыхаясь пытается завязать галстук.
Обернувшись, сын встретился с хмурым взглядом отца.
— Мне сказали, что ты из крепости вернулся, и даже не удосужился зайти, — с укором продолжил он. — Я обиваю пороги кабинета Перовского в попытках уладить твои дела, мать приехала из Павлова, а ты, явившись домой, даже не счел нужным сообщить о своем освобождении?
— Отец, поверьте, сейчас у меня действительно нет времени, я позже Вам все объясню, — попытался уйти от разговора Поль.
— Позже!? Изволь сейчас же объясниться! По какому случаю такая спешка?!
Вздохнув, Павел отбросил измятый галстук.
— Что ж, я объяснюсь. Я собираюсь сделать предложение mademoiselle Кошелевой.
— Это, видимо, дурная шутка?! — перебил его Николай Матвеевич. — Признаться честно, я был рад, что ты одумался и разорвал эту помолвку. Хотя девица привлекательна и недурно воспитана, и я даже готов был смириться с твоим выбором, но, тем не менее, Кошелевы Шеховским не ровня!
— Я не о Полин говорю сейчас, — возразил Поль.
— Павел Николаевич, — вздохнул Шеховской-старший, — все это ужасно напоминает мне глупый фарс, и я решительно не понимаю, к чему Вы ломаете эту комедию?
— Я серьезен, как никогда. Именно Жюли Кошелевой я обязан своим освобождением. Она дала показания о том, что ту ночь, когда была убита Элен, я провел с ней.
— Да уж, яблоко от яблони недалеко падает, — ворчливо заметил Николай Матвеевич. — Неужели я должен тебе рассказывать, что есть немало иных возможностей отблагодарить ее? А касательно женитьбы могу сказать одно: я никогда, — слышишь, никогда! — не дам благословения на этот брак.
— Не понимаю Вас, папенька! Вы были согласны, чтобы я женился на Полин, хотя и не одобряли этого. Жюли ее сестра. Так в чем же разница?
— В силу своей молодости ты, конечно, можешь и не знать этой скандальной истории, — вздохнул Шеховской-старший. — Разница в том, что младшая дочь Льва Алексеевича прижита им от дальней родственницы его супруги.
— Жюли незаконнорождённая? — не смог скрыть своего удивления Поль.
— Верно, хотя ее и удочерили официально, а потому пока я жив, эта девица не станет следующей княгиней Шеховской!
— Для меня все это не имеет значения, — решительно ответил Павел, — потому что я ей жизнью обязан.
— Что ж, я тебя предупредил: я не дам тебе своего благословения! — пригрозил Николай Матвеевич. — Только посмей ослушаться, и наследства лишу, и содержания! Вот как Бог свят, все перепишу на Александра! — вспомнил он про племянника.
— Воля Ваша, батюшка, — остановился Павел перед отцом, — но и я от своего намерения не оступлюсь!
Николай Матвеевич смерил сына пристальным взглядом.
— Посмотрим, как ты на жалованье штабс-капитана проживешь, с молодой-то женой, — не сдавался князь.
— Не извольте беспокоиться, папенька, проживу! — бросил Поль, выходя из комнаты.
— Вернись! Прокляну! — крикнул ему вслед князь Николай.
Но Павел даже не обернулся. Николай Матвеевич тяжело опустился в кресло, схватившись за сердце.
— Прохор, бренди подай, — прошептал он побелевшими губами.
Денщик Павла бросился исполнять указание барина, на ходу качая головой: где же это видано, чтобы сын посмел выйти из воли родителя своего?! Ох, не доведет молодого барина до добра девица эта! Ох, не доведет!
Павел, узнав от швейцара, что Жюли еще с утра ушла из дому, всю ночь провел в экипаже под ее домом, но девушка так и не появилась. За ночь он промерз до костей, все мышцы онемели от попыток как-то устроиться на неудобном сидении наемного экипажа, усталостью сказывались дни, проведенные в крепости, но, снедаемый беспокойством, наутро он отправился к Гедеонову. К его великому огорчению, Александру Михайловичу также не было ничего известно о судьбе Жюли. В отчаянии Павел подумал было поехать к Кошелевым, но он тотчас отмел эту мысль: если бы Жюли приехала в Петербург с братом и сестрой, то едва ли стала бы скрываться под чужим именем и уж точно не подалась бы в актрисы. К тому же не хотелось лишний раз напоминать Полин о своем недостойном поступке. Весь день он колесил по городу, вглядываясь в лица прохожих, но попытки разыскать девушку в столице ни к чему не привели.
Когда же вечером он вернулся домой, то в который раз убедился, что Николай Матвеевич никогда не бросался пустыми угрозами. Двери родного дома оказались закрытыми для него. Пришлось проситься на постой к Горчакову, пока он не уладит все свои дела. Подобное положение для Шеховского, привыкшего за последние два года жизни в столице ни в чем себе не отказывать, было хоть и терпимо, но весьма неприятно. Самое большое беспокойство у него вызывало загадочное исчезновение Юли. Зная, какие опасности могут подстерегать одинокую девушку в столице, он не находил себе места и не прекращал попыток найти ее, хотя и понимал всю их тщетность.
Михаил, видя его состояние, изо всех сил пытался помочь. Именно Мишель вспомнил о Лукомском и предположил, что Юленька могла бы обратиться за помощью к Петру Степановичу.
— Все это, конечно, маловероятно, — говорил он Шеховскому, — но стоит попытаться.
— Я склонен уже рассматривать любые варианты, — устало согласился Поль, сидя в уютном кабинете Горчакова за рюмкой бренди поздним вечером, — а потому согласен нанести визит Лукомским.
— Ты уверен, что поступаешь правильно, mon ami? — осторожно задал вопрос Мишель. — Может, пока не поздно, стоит отказаться от этой затеи и примириться с отцом? Кажется, сама судьба против твоего решения — иначе с чего бы Анне, то есть Жюли, — поправился он, — так стремительно исчезнуть?