— Жюли, не прогоняйте меня! — попытался он притянуть ее в свои объятья.
— Уходите! — оттолкнула она его. — Уходите. Позже. Не сейчас. Мне больно видеть Вас!
Шеховской вышел из спальни, хлопнув дверью. Боже, еще и суток не прошло, а они уж рассорились, — невесело усмехнулся он. — Что ж дальше будет?
Юленька с головой накрылась одеялом и разрыдалась. Глупо было ожидать от него чего-то еще. Может быть, он и любил ее, но поступил так, как велел ему долг Хотя нет, не любил! Это было для него всего лишь вожделение, утолив которое, он пресытился ей.
Павлу не спалось. Слова, сказанные Жюли, жгли душу невыносимой обидой. Как же так — он ведь ради нее едва ли не всем рискнул, а она еще и попрекает его тем, что он не может каждый божий день подле ее юбок проводить! Шеховской перевернулся на живот с силой ударил кулаком по пуховой подушке, вымещая на ней, ни в чем не повинной, всю злость, что ощущал нынче на свою жену.
Утром он проснулся поздно и с больной головой — сказывалась вчерашняя невоздержанность в употреблении шампанского. Умывшись холодной водой, Павел с помощью Прохора молча оделся, накинул мягкий шлафрок и прошел в столовую. Жюли была уже за столом и на его хмурое "доброе утро" даже не подняла глаз от тарелки. Супруги завтракали в полном молчании, и ни один из них не желал пойти на уступки и первым сделать шаг к примирению, полагая, что именно противоположная сторона и виновна в произошедшей размолвке.
Жюли не прошла ни на Рождественскую всенощную, потому как почти до самого утра ожидала супруга, ни на утреннюю литургию: идти одна она не решилась, а Поль проснулся слишком поздно и не в самом лучшем расположении духа. Не то, чтобы она была ревностной прихожанкой, но службы на Рождество и на Пасху старалась не пропускать: ей всегда казалось, что в эти дни в храме Господнем витает некая особая атмосфера ожидания чуда, и она верила, что если в момент вознесения молитвы загадать самое сокровенное желание, оно непременно исполнится.
Вскоре после завтрака принесли записку от Софьи Андреевны. Княгиня Шеховская выражала надежду, что сын, простив отцу все обиды, присоединится к ним за семейным торжеством. Также Софья Андреевна писала, что привезла с собой дальнюю родственницу, очень милую и красивую барышню, и надеется, что ее единственный сын явит собою образец хороших манер не откажется сопровождать mademoiselle Мари на многочисленных Новогодних празднествах и увеселительных раутах столицы.
Прочитав записку, Павел задумчиво уставился на огонь в камине. Отказать матери он не мог, но благодаря ее стараниям устроить его семейное счастье нынче оказался в весьма и весьма двусмысленном положении: кузина Мари была хороша собой, но при это невыносимо глупа. Ее внешняя прелесть на какое-то время вполне могла компенсировать недостаток ума, но провести в ее обществе все Новогодние праздники было непомерно трудной задачей даже для него, человека, известного своей обходительностью и любовью к женскому полу. Но это было всего лишь полбеды: в то время, что он будет с Мари, его жена должна будет сидеть дома одна. Павел украдкой бросил взгляд на склоненную голову Жюли.
— Ma chИrie, — нарушил он тяжелое молчание, воцарившееся в столовой с самого утра, — я буду вынужден ненадолго оставить Вас.
Жюли подняла голову и взглянула на него абсолютно безразличным взглядом.
— Как Вам будет угодно, Павел Николаевич!
Шеховской от досады скрипнул зубами.
— Что сие означает, mon ange? — спросил он обманчиво спокойным голосом.
Юленька пожал плечами.
— Ничего, Ваше сиятельство! Вы вольны поступать, как Вам заблагорассудится, — ровно отозвалась она. — Вчера Вы явственно указали мне, какое место я занимаю в Вашей жизни, и впредь я постараюсь не забывать о том.
— Довольно! — Павел стукнул по столу кулаком. — Ваши обиды не имеют под собой никакого основания и просто нелепы, и смешны!
— Ну разумеется! — Юленька поднялась из-за стола и направилась к двери.
— Куда Вы? Мы еще не окончили наш разговор! — поднялся вслед за ней Поль и ухватил жену за тонкое запястье.
— А по мне, так он закончен! — твердо взглянула она в его горящие гневом серые глаза. — Нам больше нечего сказать друг другу!
— Это Ваше последнее слово, ma chИrie? — прищурившись, поинтересовался он.
Выдернув руку из его железной хватки, Жюли демонстративно потерла запястье и, бросив на супруга еще один обиженный взгляд, удалилась, шурша шелком прелестного утреннего платья цвета лаванды.
После этого разговора в особняк на Сергиевской Павел отправился в самом скверном расположении духа. Отца дома не было. София Андреевна встретила сына с распростертыми объятиями, но не замедлила попенять ему на то, что он не очень-то спешил вернуться в отчий дом, успев при этом отдать распоряжение, чтобы сервировали стол в малой гостиной и сообщили барышне, что ее ожидают к чаю.
— Я ненадолго, maman, к чему устраивать чаепитие? — целуя ее в щеку, улыбнулся Поль.
— Хочешь сказать, что не собираешься возвращаться домой? — огорченно заметила княгиня.
— Совершенно верно! — кивнул Поль.
— Не думала, что Ваши разногласия с отцом зашли так далеко! Я, пожалуй, лучше всех знаю, что Николай Матвеевич порою бывает слишком упрям, — грустно улыбнулась она, — но все же я полагала, что Рождество мы, как положено, встретим вместе всей семьей.
— Сожалею, что огорчил Вас, — вздохнул Павел.
Взяв мать под руку, Поль направился в малую столовую, где расторопная прислуга уже заканчивала сервировать стол. Отодвинув кресло для княгини, Павел обернулся на звук открывшейся двери. В комнату легко впорхнуло чудное видение: льняные волосы Мари были уложены в замысловатую прическу, голубые глаза восторженно взирали на него. Присев в реверансе, Мари грациозно выпрямилась и очаровательно покраснела, когда, целуя ее тонкие пальцы, Павел произнес пару дежурных комплиментов.
Направляясь в отчий дом, Павел уже готов был рассказать матери о женитьбе, но появление кузины сделало этот разговор совершенно невозможным. Он нервно улыбнулся, не зная, что ответить на просьбу Софьи Андреевны сопровождать Мари на был к Шуваловым, что будет дан в Новогоднюю ночь. Молчание слишком затянулось, и чувствуя, что попал в ловушку, Поль все больше злился, но в конце концов все же заверил дам, что будет рад сопровождать свою очаровательную кузину на вышеупомянутый бал.
Софья Андреевна остро чувствовала, что сын что-то скрывает от нее, и даже отослала под благовидным предлогом Мари, чтобы иметь возможность беспрепятственно поговорить с ним, но благоприятный момент был упущен, и Поль уже не пожелал открыться ей.
Возвращаясь домой, Шеховской думал о том, что, как муха в паутине, все больше запутывается в той лжи, что сам же и создал вокруг себя, но более всего его огорчала ссора с женой. Как же ему хотелось примириться с ней, но он не знал, как подступиться к этой новой для него Жюли, безразличной и холодной. Неужто так быстро прошла ее любовь? Стоило ей только ощутить венчальное кольцо на своем пальце — и тотчас появились претензии, по его мнению, совершенно не обоснованные.
Однако сейчас он возвращался к ней, к своей жене — на квартиру, которую на удивление легко стал считать своим домом и намеревался встретить Рождество именно там, а не в особняке Шеховских, как того ждали от него. На Рождество принято дарить подарки, — подумал он и смутился: ведь он не побеспокоился о том. Стукнув в стенку кареты, Поль велел вознице ехать Большую Морскую, в народе зачастую называемую Бриллиантовой из-за обилия ювелирных лавок, расположенных на ней.
Зайдя в первую же лавку, Поль остановился в растерянности — он совершенно не знал вкусов своей жены. Приказчик, опытным глазом заметив выгодного покупателя, угодливо улыбнулся и предложил свою помощь замершему в нерешительности гвардейскому офицеру:
— Ваше благородие, подарочек, никак, ищете-с?
— Можно и так сказать, — отозвался Шеховской.
— Не угодно ли будет взглянуть? — ловким движением извлек он из витрины шикарный бриллиантовый гарнитур, состоящий из серег и колье.
Гарнитур был великолепен, но скорее подошел бы более зрелой женщине, нежели юной девушке, да и денег таких, как вынужден был огорченно заметить князь, у него, увы, уже нет.
— Нет, не то! Что-нибудь нежное, что подошло бы девушке лет восемнадцати, — задумчиво произнес он, разглядывая соседнюю витрину.
Его внимание привлекла нитка жемчуга с застежкой в виде инкрустированного бриллиантами диковинного цветка, и он уже более не сомневался. Расплатившись, Павел забрал покупку и вышел на улицу. Вот теперь можно и домой! — улыбнулся он своим мыслям, забираясь в карету.
Каково же было его удивление, когда, вернувшись, он не застал Жюли. Перепуганная Тася сбивчиво объяснила, что после его ухода барыня собралась куда-то, но ей ничего не сказала и с собой не взяла. Поначалу Павел не больно-то обеспокоился: ну, вышла куда-то, не вечно же ей в четырех стенах сидеть, скоро вернется, — размышлял он, уговаривая себя, что Юленька просто решила пройтись или что-то прикупить в лавках, что были неподалеку. Но Жюли не появилась к обеду, и он постепенно начал терять спокойствие. В голову лезли самые нелепые и одновременно страшные мысли: а вдруг с ней случилось что? Аппетит пропал. Обед в одиночестве не принес никакого удовольствия. Выпив только бокал вина, Поль отодвинул нетронутую тарелку и поднялся из-за стола. Пройдя в кабинет, он попытался было читать, но, едва взяв в руки газету, в раздражении отбросил ее в сторону и подошел к окну. Из кабинета он перебрался в гостиную, где продолжил метаться от камина к окну, то и дело поглядывая на улицу в надежде заметить знакомую фигурку.
Смеркалось, а его жены все не было дома. Беспокойство переросло в настоящую панику, но Павел просто не знал, куда бежать и где искать ее. На улицах уже зажигали фонари, когда во входные двери тихо постучали. Поль каким-то внутренним чутьем определил, что это вернулась Жюли, и метнулся в прихожую, на ходу отодвинув Прохора, который уже собирался открыть дверь.