– Кусается! – уважительно усмехнулась она, намекая на противодействие моего меча, попавшего в чужие лапы. – Наверное, ты не собиралась умирать от своего клинка? – съехидничала она.
– Лови, дочка! – вдруг тоненько взвизгнул король, по-мальчишески дав петуха.
Я вскинула руку и на лету поймала королевский меч.
«Не Лед, конечно, но тоже великолепен!» – объективно оценила я, сжимая рукоять тяжелого полуторного меча.
– Ну что же, начнем, пожалуй! – предложила Лаэгра, кончиком Льда прочерчивая в воздухе свистящую линию и подступая ко мне.
Ударила прежде гхалия. Йона отбила. Движения все убыстрялись, так что мечи образовали вокруг поединщиц сверкающий свод. Лаэгра стояла почти неподвижно, только ее рука летала в невероятном темпе, а Наследница будто и в самом деле танцевала вокруг, без малейшей натуги. Танец нападений и защиты: было в нем что-то и от старинной пляски стерхов – священных журавлей, а еще – от брачного дархэмского хоровода, венчающего сейчас обеих фехтовальщиц не с жизнью, а со смертью.
«Клинок для нее вроде бы тяжел и привычки нет, но в каждом движении Йоны чувствуется мастерство, и оно все возрастает», – думал король Кантор, внимательно наблюдая за поединком своей дочери и гхалии и терзаясь от бессильной ярости.
Сражающихся окутывал плотный кокон магической энергии, не позволяющий никому из эльфов приблизиться к двум гибким фигурами, перемещающимся неуловимо быстро и напоминающим парные всполохи грозовых молний: черную и белую. Сначала Йона только отбивала атаки Лаэгры, да и та нападала как-то нехотя, словно прощупывала возможности девочки. Потом обе разошлись… Кантор Эврелий сам был опытным бойцом и знал, чего стоят эти малозаметные обманные движения, прыжки, повороты, выпады, мимолетные касания стали о сталь. Он видел, что меч Лаэгры все чаще как бы проваливался в пустоту, теряя другой клинок. А Наследница вдруг начала наступать, легко, как в пляске, будто обрела второе дыхание! Король уже почти перестал волноваться за дочь. И тут она ударила по клинку гхалии сбоку, потянув свой вперед, так что Лед пролетел над ее головой и хлопнулся оземь сзади. Наследница отпрыгнула, держа острие на уровне глаз противницы, и пропустила ее, чтобы та взяла оружие.
– Убей ее! – взмолился король, но Йона упрямо мотнула головой, отметая такой исход сражения.
– Что за тайна? – спросила она у гхалии сбивающимся от напряжения голосом. – Открой мне тайну, и я подарю тебе жизнь!
– Нет! – игриво рассмеялась Лаэгра и подняла меч.
А дальше стало происходить нечто уже совсем непонятное для короля. Гхалия явно начала уставать, покрываться испариной, однако Наследница щадила ее жизнь, все еще пытаясь склонить противницу к переговорам. Ее клинок мельницей кружился в руке, точно притягивая лезвие Льда. Девочка разгорячилась – до Кантора донесся ее запах, вроде того, каким тянет весной от тополиной почки и клейкой молодой листвы.
Гхалия что-то вполголоса произнесла на чужом языке, будто про себя. И еще раз, порезче… В ее голосе звучала горечь поражения… И тут Йона, вместо того чтобы отбить очередной выпад Лаэгры, нацеленный ей в правое предплечье, как бы подбила ее меч кверху. Лед взлетел к потолку зала и стремительно рухнул вниз, прямо на тварь. Лаэгру спасло то, что она, хотя уже почти выдохлась, все-таки успела откачнуться назад всем туловищем. Однако царапина на горле, у самой подключичной ямки, была глубокая: кровь залила темную чешую твари. А Йона стояла неподвижно, полузакрыв глаза и опустив к полу руку с клинком. Она ждала…
– Признание! – потребовала Наследница.
Эльфы оцепенели, пожирая глазами это завораживающее, разворачивающееся перед ними зрелище, абсолютно не укладывающееся в сознании.
– Признание! – настаивала Наследница, медля с последним ударом.
– Нет! – нехорошо усмехнулась Лаэгра. – Ты получишь мою смерть, но и тайна умрет вместе со мной. Ты стала неимоверно сильной, Наследница!..
И тут звенящую тишину зала прорезал дикий, полный неконтролируемой ненависти крик:
– Умри, дрянь! – Эвридика, все это время копившая силы для создания нужного заклинания, сумела прорвать энергетический щит сражающихся и метнула кинжал. Ее клинок падающей звездой пронесся через зал и вонзился в правый бок Йоны. Эльфы издали громкий панический стон…
Наследница покачнулась, роняя свой меч…
Воспользовавшись удобным моментом, гхалия гибкой змеей метнулась назад, подобрала Лед и остервенело вонзила его в спину Йоны, угодив между лопаток. По залу пронеслось ледяное дуновение смерти, ибо меч насквозь пробил стройное тело девушки: острие клинка вышло наружу, на целых три ладони высунувшись из ее груди.
Я никак не ожидала, что Эвридика решится на подобную подлость – нанесет этот вероломный удар, отвлекший мое внимание. Да, я должна была предвидеть все возможные неожиданности, но утратила бдительность, сосредоточившись на собственных мыслях и чувствах. Я отдалась во власть эмоций, изменив главному правилу бойца: руководствоваться во время боя лишь холодным рассудком. А ведь поначалу все шло просто замечательно: поединок с гхалией дался мне непросто, но я чувствовала, что перевес на моей стороне. Уже не раз я могла запросто убить Лаэгру, но тайна, упомянутая хитроумной тварью, целиком завладела моими помыслами, вызвав жгучее желание проникнуть в ее суть. И тут случилось непредвиденное: подлая принцесса метнула кинжал, неглубоко вонзившийся в мышцы в моем правом боку. Я вздрогнула скорее от неожиданности, чем от физического дискомфорта, и выронила меч… А в следующий же миг все тело пронзила вспышка жуткой боли, и я с удивлением увидела острие Льда, выступающее из моей груди! Перед глазами поплыл белесый туман, во рту возник солоноватый привкус крови, а ноги вдруг начали непроизвольно подгибаться, перестав меня слушаться…
– Ты, глупая девчонка! – Лицо гхалии приблизилось, сверкая победно оскаленными клыками. – Неужели ты поверила, что сможешь меня победить?
– Нет, – как бы оправдываясь, прошептала я, сосредоточившись на том, чтобы не потерять сознание. – Но у меня тоже есть секрет, который умрет вместе со мной. И ты его уже не узнаешь!
– Секрет? – Лаэгра придвинулась ко мне еще теснее, ее глаза заинтригованно прищурились. – Какой секрет?
– Ближе… – всхлипывающим голосом просила я, ощущая на губах теплое дрожание покидающей меня жизни. – Подойди еще ближе…
– Хм… – Лаэгра вытянула лапу и приподняла мой безвольно клонящийся к груди подбородок. – Говори, ведь еще миг – и ты умрешь!
– И заберу тебя с собой! – неожиданно прорычала я и, собрав воедино все оставшиеся силы, внезапно схватила гхалию за плечи, притягивая к себе и буквально нанизывая на торчащий из меня клинок.
– Как?.. – Тварь подавилась собственным изумлением, а из ее приоткрытой пасти выплеснулся фонтанчик черной крови. – Ты… – Ее глаза медленно тускнели, словно два затухающих светильника. Плоть охотницы постепенно утрачивала четкие очертания и обвисала, будто стремительно пустеющий бурдюк.
Мы продолжали стоять в центре зала королевского совета, обнявшись, словно верные соратники, опираясь друг на друга и уподобившись двум бабочкам, сколотым одной булавкой. Наша кровь, текущая из ран, смешивалась, дыхание сливалось. Интуитивно я догадалась, что у гхалии все-таки имелась одна уязвимая точка, ранение в которую становилось смертельным даже для такой выносливой твари. И этой точкой было ее сердце, в эту минуту пронзенное острием Льда.
И вдруг в почти остекленевших глазах гхалии вновь возродилось осмысленное выражение. Она глянула на меня с мучительной тоской существа, осознавшего близость своего смертного часа, и вскрикнула, жалобно и просительно:
– Это ты помогла родить мне сына, чародейка! Я тебя узнала!
– Королева Эвника? – растерянно пробормотала я, не смея поверить в свершившееся чудо. Не подлежало сомнению, что перед своей кончиной Лаэгра утратила контроль над душой королевы и та сумела вырваться на свободу!
– Обещай мне! – шептала Эвника, судорожно хрипя и хватая ртом воздух. – Обещай…
– Все, что угодно, ваше величество! – согласилась я, придавленная чувством вины за отнятую жизнь.
– Моя дочь Эвридика! – Голос умирающей королевы становился все тише. – Обещай мне, чародейка, что ты никогда ей не навредишь и не станешь мешать ее счастью.
«Мать всегда остается матерью! – уныло подумала я. – И даже перед смертью она в первую очередь заботится о благе своего чада…»
Я намеревалась малодушно промолчать, понимая, что клятва, данная умирающему, является нерушимой и ляжет на мои плечи неподъемным грузом, но королева не отступала. Она вцепилась в мои плечи и стонала так душераздирающе, что я не выдержала.
– Да! – нехотя пообещала я, заранее предчувствуя, в какую страшную ловушку себя загоняю. – Да, клянусь! Я никогда не помешаю счастью Эвридики!
– Накладываю на тебя зарок, – шептала королева, и ее затихающий голос впитывался в мою кровь точно так же, как совсем недавно влился в мои вены яд змея Нага. – Зарок последнего желания умирающей. Ты никогда не сможешь нарушить данное мне обещание. Обрекаю тебя на эту ношу!
«Забери ее Тьма! – сердито думала я. – Ну я и влипла…» Сейчас я была готова убить уже саму Эвнику, но, увы, своих врагов принято прощать. Причем так, чтобы они плакали. А от счастья или от горя, это уже неважно…
Эвника издала вздох удовлетворения и вяло обвисла на клинке. Ее глаза потухли, веки смежились. Отягощенная весом скончавшейся королевы, я не удержалась на ногах и грузно упала на пол, ощутив, как меч неловко повернулся в моей ране, ударившись рукоятью о мраморные плиты… Боль стала нестерпимой и поглотила меня целиком. Я еще пыталась как-то контролировать свое уплывающее в небытие сознание, но не смогла и с головой погрузилась в глухую страшную черноту…
– Нехорошая рана! – Ворчливый голос Лаллэдрина ворвался в мое сознание, разрывая тенета смертного сна. – Очень нехорошая…
Я сглотнула, с трудом проталкивая вниз комок горькой слюны, застрявший в горле. Веки никак не желали подниматься, словно каждое из них весило никак не меньше самих Запретных гор. Наконец я через силу приоткрыла сначала правый глаз, потом левый – и обнаружила чародея, озабоченно склонившегося над постелью, где в настоящий момент и распростерлось мое полумертвое тело. Выяснилось, что я опять нахожусь в той комнате, которую уже привыкла мысленно называть «своей спальней», что бы там ни утверждала зловредная Эвридика. Время, судя по всему, сильно перевалило за обеденное неизвестно какого дня, потому что в окно беспрепятственно вливался целый пот