И тогда Эвридика торопливо сплела чары крепкого сна, дополнительно обрушивая их на и так уже спящий замок. Она удовлетворенно понаблюдала за скрывшимися во флигеле змеями и крадучись пробралась обратно, в свою спальню, разом позабыв и о терзающем ее холоде, и о гневе на нерасторопных слуг. До подобных ли мелочей сейчас, если в замке творится такое… Такое! Эльфийка радостно хихикнула и довольно потерла ладони. Все складывается как нельзя удачнее! Кажется, теперь она навсегда избавится от Наследницы, постоянно мешающей личному счастью самой Эвридики. Избавится, ничем не запятнав свою репутацию. Видать, не зря она всегда верила, что самое полезное чувство – это зависть. Ведь именно зависть укрепляет веру в себя и помогает снисходительно относиться к успехам всех этих жалких и ничтожных людишек!
А утром она примется громче всех кричать и картинно заломит руки, оплакивая свою трагически скончавшуюся сестричку: «Ах, какое горе, Наследница умерла!» Но Эвридика о том ничего не знает, ничего не слышала – она ведь так крепко спала минувшей ночью. Впрочем, точно так же, как и все обитатели замка. А вот что касается фактов, подтверждающих причастность принцессы к совершившемуся злодеянию… Тссс! Об этом никто не должен знать!..
Блентайр спал… Нынешняя ночь выдалась необычайно темной и холодной. Даже и не скажешь, что на дворе уже весна. Я настороженно вглядывалась в наплывающий на город туман, сильно затруднивший мое продвижение по улицам. Ненормальный он какой-то – липкий, чрезвычайно плотный и белый, словно молоко. В таком запросто можно заблудиться. А еще в этом тумане присутствовало что-то нехорошее: почти разумное, враждебное и магическое. Я нервно схватилась за рукоять меча, но потом упрекнула себя в излишней впечатлительности и, посильнее надвинув на лоб капюшон пелерины, зашагала быстрее, спеша поскорее достичь задуманного места.
Толстая ткань капюшона избавила меня еще от одной весьма неприятной детали: иногда мне чудились чьи-то саркастичные смешки, перемежаемые змеиным шипением, доносящиеся из молочной пелены. Все эти звуковые эффекты создавали правдоподобную иллюзию присутствия в тумане некоего злобного существа, упорно меня преследующего. Признаюсь, мне стало здорово не по себе, хотя я и склонялась к тому, чтобы признать эти зловещие шумы плодом моего не ко времени разыгравшегося воображения, измученного усталостью и бессонницей. Блуждая по плохо освещенным улицам Блентайра, я неоднократно порывалась повернуть обратно, но каждый раз меня останавливало подсознательное предчувствие опасности, только и поджидающей моего возвращения. И опасность эта крылась в королевском дворце…
Наконец, изрядно натоптав ноги и промокнув от оседающего на одежде тумана, я достигла тихой окраины, где и располагался отлично запомнившийся мне домик, принадлежащий Ребекке. Я поднялась на покосившееся щелястое крыльцо, вынула из железных ушек простую палочку, заменявшую воительнице замо́к, и, толкнув гостеприимно распахнувшуюся дверь, без приглашения проникла в хибарку лайил. Внутри домика практически ничего не изменилось, лишь еще толще стал слой пыли, покрывающей мебель, да испуганно замолчал романтично поскрипывающий в углу сверчок.
– Свои! – вполголоса сообщила я, успокаивая насторожившееся насекомое. Доверчивый сверчок сразу же мне поверил и немедленно возобновил свои вокальные упражнения.
Я прошлась по комнате, окунувшись в шквал хаотичных воспоминаний, почти зримо закружившихся вокруг меня. Я снова видела Ребекку, заботливо скармливающую мне и Беониру свои скудные запасы пищи; видела наш тайный поход в подземелья города, а затем – и более масштабное путешествие к Зачарованному побережью. И вдруг страшное напряжение, неотступно владеющее мной весь этот вечер, вплоть до последнего момента, отступило и исчезло без следа. Я поняла – грозящая мне опасность миновала, здесь мне ничто не навредит, отныне я в безопасности. И сразу же после этого я опустилась в любимое кресло Ребекки, мягко покачивающееся на изящно изогнутых полозьях, беззаботно откинула голову на высокую спинку и забылась крепким, сладким сном…
Птички, неизвестно откуда взявшиеся в королевском саду Блентайра, едва успели завести свою утреннюю песенку, как вдруг их трели оказались нарушены самым вульгарнейшим и безобразнейшим образом, а именно – чьими-то паническими и истеричными воплями. Что парадоксально, доносились они из самого тихого уголка королевской резиденции, из отдаленного флигеля, спрятанного в неприметной части парка. Кричала женщина. Пожилая, полная и невысокая, она вопила отчаянно и самозабвенно, прижав ладони к своим пухлым щекам и выкатив горестно округлившиеся глаза. А громкость и тональность криков настолько не соответствовали скромным физическим данным женщины, что было совершенно непонятно, как такое огромное количество звуков помещается в столь небольшом горле. Но все-таки против очевидного не попрешь, а посему приходилось признать: страшные вопли издает именно эта женщина, едва ли хотя бы раз в жизни повысившая голос на кого-либо вообще, включая мышей, пауков и тараканов. И от этого ее вопли казались еще ужаснее.
– Спасите! Помогите! Убили! – надрывалась женщина, уже срываясь на визг и хрип. – Совсем убили!
– Кого убили? – растерянно осведомился Арден, ворвавшись во флигель. – Пиля, успокойся, тебе, наверное, кошмар приснился…
– Нет, не приснился! – всхлипнула нянька, прикрываясь фартуком. – Моя вина, недоглядела я, убили нашу деточку…
Лохматый щенок, сидящий у ее ног, вскинул мордочку и скорбно протяжно завыл.
– Деточку? – обмер Арден, бледнея от нехорошего предчувствия. – Убили? Где она?
– Там! – Пиля махнула рукой, указывая в сторону спальни. – На кровати лежит!
Молодой король на негнущихся ногах вошел в комнату, затененную плотно задернутыми шторами, склонился над кроватью… и пронзительно вскрикнул…
Без сомнения, распростертая на меховом одеяле девушка был мертва. Причем, судя по холодной коже и общему одервенению всего тела, смерть настигла свою несчастную жертву уже давно, часа три назад. Лицо покойницы распухло и почернело до неузнаваемости, но граничащая с худобой стройность, тонкий носик и волнистые черные волосы показались Ардену настолько знакомыми, что он горестно застонал и упал на колени.
– Неназываемые! – навзрыд сетовал он, прижавшись щекой к холодной руке покойницы. – Как допустили вы подобное? Кто смог и посмел погубить Наследницу, последнюю надежду нашего мира?!
– Что тут случилось? – На пороге комнаты появилась старательно позевывающая Эвридика. – Орут, ревут, не дают мне спать… Ой! – Она уставилась на мертвую. – Что это с Йоной?
– Умерла! – нехотя процедил Арден, с ненавистью косясь на невесту. – И если я узнаю, что ты причастна к ее смерти, то…
– Да я же спала сном младенца! – невинно захлопала ресницами Эвридика.
– Пропустите нас! – В спальню бесцеремонно протиснулись Элали и Пиолина, первая – безупречно одетая и причесанная, вторая – наспех замотанная в коричневый плащ, накинутый поверх ночной рубашки. Они настойчиво оттеснили короля от кровати и склонились над покойницей…
– Это явно насильственная смерть! – авторитетно констатировала целительница, ощупав шею мертвой. – Я нашла две крохотные ранки, оставленные острыми клыками. Она умерла от змеиного яда!
– Банрах! – заскрежетал зубами Арден, размеренно молотя кулаками по дверному косяку. – Это ее месть! Я даже и подумать не мог, что змееликая подошлет своих змей во дворец!..
– Разнылся, будто девчонка! – презрительно оборвала его речь Элали. – С богиней мы еще поквитаемся, будь уверен. А пока распорядись насчет похорон. Я дам для нее свою белую рубашку, сойдет за саван. А в саду много укромных мест, прикажи выкопать могилу и прочитать над бедняжкой пару молитв. Нам некогда устраивать траур, и без него дел невпроворот…
– Да ты что, с ума сошла? – вне себя от горя истошно заорал Арден, замахиваясь кулаком на куртизанку. – Хоронить нашу бесценную Йону в саду, в твоей рубашке?!
– Йону? – охнула Пиолина, хватаясь за грудь в области сердца. – А с нею-то что? Надеюсь, она в здравии? Куда вы ее запрятали?
– Йону? – выпучила глаза Элали. – Арден, ты что, рехнулся?
– Да вот же она, лежит перед вами мертвая! – трагически провозгласила Эвридика, принимая эффектную позу. – Холодная, бездыханная, окостеневшая!
– Сама ты дура окостеневшая и бездыханная! – уничижительно скривилась Элали. – Пришибить бы тебя или драконам скормить, чтобы нервы нам не мотала!
– Что?! – возмущенно завизжала принцесса. – Казнить немедленно эту шлюху!
– Сама ты шлюха! – рявкнула блистательная куртизанка. – Совсем сдурела!
– Я не сдурела, – обиженно напыжилась эльфийка. – Я всегда такая…
– Оно и видно! – язвительно усмехнулась Элали.
– Тихо, всем молчать! – зарычал совершенно запутавшийся Арден. – Бабы, хватит мне голову морочить! Это – Йона! – Он указал на мертвую девушку. – Волосы, рост, фигура – все ее!
– Глаза разуй! – саркастично посоветовала ему порхающая. – У тебя они совсем от горя ослепли. Да, эта девушка внешне довольно сильно похожа на Наследницу. Но она не Йона!
– Э? – остолбенел Арден, от шока способный лишь мычать. – Не она?
– У нее нет крыльев! – тихонько добавила рассудительная Пиолина. – Арден, успокойся, это не Йона…
– А кто тогда? – недоуменно завопил вышедший из ступора и близкий к истерике юноша.
– Мила, дочка моя приемная! – прорыдала из-за его спины Пиля. – Я ее горничной к Наследнице приставила!
– А где тогда Йона? – не сдавался окончательно сбитый с толку Арден. – Где она?
– Я здесь! – неожиданно раздалось из коридора, и в спальню, мягко отстранив Пилю, так и порывающуюся кинуться ей на грудь, ступила стопроцентно живая и абсолютно невредимая Йона. – Что тут произошло?
Я замечательно выспалась в домике Ребекки, а затем с удовольствием прогулялась по просыпающемуся Блентайру. Практически все встречающиеся на улицах люди узнавали меня, приветствуя поклонами и пожеланиями здоровья. Без раболепия, но с искренней доброжелательностью и вполне очевидным уважением. Я отвечала улыбкой и вежливыми словами. Потайная калитка на задворках королевского дворца оказалась заперта, но я легко перелетела через стену и зашагала к флигелю, сильно озадаченная шумом, доносящимся из-за приоткрытой двери. Я вошла в прихожую и остановилась, почти испуганная творящимся внутри кошмаром. Да-да, именно кошмаром, потому что назвать иначе то, что происходило под крышей флигеля, не поворачивался язык.