— Вообще-то ваш Господь говорил по-арамейски.
— С вашей милостью, может, и по-арамейски. А со мной так по-английски.
— Или на жаргоне Ист-Энда. Как ходебщики.
Призрак отрывисто рассмеялся и покачал головой.
— Должно быть, я слышал это слово от матросов. А что оно значит, я не сумел бы ответить даже ради собственного спасения.
— Вряд ли вас надо спасать, мистер Малви. По крайней мере, пока.
Он устало вздохнул и недоуменно нахмурился.
— Надеюсь, вы объясните мне, в чем дело, сэр. Вы говорите загадками.
— Когда я только приехал в Лондон, газеты писали об одном деле. Оно меня очень заинтересовало, сам не знаю почему. Дело мелкого воришки из Ньюгейтской тюрьмы, который убил надзирателя и сбежал. Вы, наверное, помните. Его фамилия была Холл. Его прозвали Ньюгейтским чудовищем.
— Я ни разу не слышал о деле, о котором вы говорите.
— Ну конечно. Не слышали. Вы же тогда были в Белфасте.
— Именно, сэр. Я был в Белфасте. Славном городе на реке Лаган.
— То есть о деле вы не слышали, но помните, где именно были, когда не слышали о нем.
Малви холодно посмотрел на него.
— Я провел немало времени в Белфасте.
— А я провел немало времени в Лондоне.
— Вам повезло, сэр. А теперь позвольте пожелать вам спокойной ночи.
— Я тогда сотрудничал с одной лондонской газетой. «Морнинг кроникл». Либеральная газета. И я задался целью узнать больше о пресловутом мистере Холле. Отправился в тюрьму, изучил его личное дело. Поговорил с обитателями притонов в той части города. Несколько недель прочесывал Ист-Энд. Познакомился с разговорчивым джентльменом по фамилии Макнайт. Он шотландец. Пьяница. Так вот он рассказал, что дурачил народ в Ламбете в компании некоего ирландца по фамилии не то Мерфи, не то Малви. Из Коннемары. Жил неподалеку от Арднагривы. Как ни странно, он называл себя Холлом.
— То-то вы, наверное, обрадовались, сэр.
— Да. Этот Мерфи или Малви отсидел семь лет в Ньюгейте. Я уже говорил?
— Там полно ирландцев, сэр. Нашему брату в Англии приходится нелегко.
— Немногих посадили в тот же день, что и Чудовище. Девятнадцатого августа тысяча восемьсот тридцать седьмого года. По тем же обвинениям. Возможно, с той же внешностью.
Диксон раскрыл репортерский блокнот и достал потрепанную газетную вырезку. Дырявый листок пожелтел, как старое кружево, его слишком часто мяли и сгибали. Диксон аккуратно развернул заметку, придерживая, чтобы не улетела. Черная рамка. Двадцатый кегль. Жуткий угольный взгляд Фредерика Холла: убийца.
— Как вы сказали, — произнес Грантли Диксон, — у каждого есть двойник.
Малви медленно моргнул, но ничем не выдал вол нения. Не убрал руки с планширя. Белые, малень кие, как у девицы. Даже не верится, что они способны сделать такое.
— Чего вы хотите? — пробормотал он еле слышно.
— Это зависит от того, чего хотите вы сами.
— Вряд ли вы обрадуетесь, услышав, чего я сейчас хочу. Такой кошмар вы вряд ли забудете.
— Пожалуй, нужно поставить капитана в известность, что у него на борту убийца.
— Так бегите к нему. Удачи.
— Думаете, я на это неспособен?
— Думаю, такой холуй и блудник, как вы, способен на все. Капитану можно рассказать многое. И о других людях тоже, если вам будет угодно.
— Извините, мистер Малви, я вас не понимаю.
Малви презрительно рассмеялся.
— Если утонет один корабль, фертик, утонут и остальные. Надеюсь, ваша графиня плавает так же ловко, как раскачивает лодку.
— За прелюбодеяние не вешают, мистер Малви. А вот за убийство — да.
— Так беги за ним, если смелости хватит. Ты знаешь, где меня искать. — Глаза его сверкали ненавистью, губы кривились. — Беги, малыш. Пока не получил.
— Я не хотел вас обидеть.
— Катись к чертям, сучонок трусливый. Поцелуй меня в задницу. Я и не о таких, как ты, ноги вытирал.
— Я слышал о надзирателе. И сколько вы от него натерпелись.
— Думаешь, ты сейчас делаешь что-то другое?
— У меня нет оружия.
— Только перо.
— Перо не камень, им голову не размозжишь. Но если угодно, можете побеседовать об этом с судьей.
Малви плюнул ему под ноги. Диксон направился было прочь. За спиной его раздался голос, ледяной, как клинок:
— Повторяю вопрос. Чего вы хотите?
Диксон медленно вернулся к жертве, встал рядом с ним.
— Я репортер, мистер Малви. Я хочу услышать историю.
Убийца не ответил. Руки он держал в карманах.
— О том, как вы жили в Лондоне. Почему сделали то, что сделали. Как именно вы сбежали. Куда пошли. Ваше имя я не упомяну, а вот все остальное — да. В противном случае я сию минуту иду к капитану.
— Вот, значит, какие нынче цены. История за жизнь?
— Можно и так сказать.
— А когда мы приедем в Нью-Йорк?
— Последний раз я видел вас в Белфасте полтора года назад. Когда вас хоронили. За неделю до смерти вы дали мне интервью.
На верхнюю палубу вышли капитан с коком. Они смотрели на паруса и, кажется, смеялись. Капитан повернулся к ним в редкой пелене тумана, весело помахал рукой. Поманил их к себе.
— Решать вам, мистер Малви. Как бы то ни было, у меня все равно будет история.
— Не в Белфасте, — пробормотал тот, плотнее запахивая шинель. — Меня похоронили в Голуэе. Рядом с братом.
Левый борт, близ кормы 3.15 ночи
— Что же я за человек?
— Вы больны, Мерридит. Вот и все.
— Скверный, вы хотите сказать. Хуже всякого зверя.
Доктор с профессиональным сочувствием коснулся руки лорда Кингскорта.
— Скверну не увидишь под микроскопом. Все, что можно увидеть, имеет название. Morbus Gallicus. Это не чума и не кара. Оно делает то же самое, что и мы с вами изо дня в день.
— Что же?
— Старается выжить любой ценою.
Флаг громко захлопал, обвил мачту. Неподалеку от них две пассажирки третьего класса молились, завидев благословенный свет маяка на острове Коффин:
Ave mans Stella, Dei Mater alma; atque semper Virgo, felix caeli porta[98].
— Чего мне ждать?
— У сифилиса выделяют четыре стадии. Вы сейчас приближаетесь к концу третьей. Мы называем ее поздней латентной стадией.
Мерридит выбросил за борт окурок сигары.
— И что это значит?
— Болезнь уже проникла в ваши ткани. И лимфоузлы. Возможно поражение глаз. Увеит. Пурпура. Папиллоэдема.
— Говорите как есть. Не приуменьшая.
Доктор вздохнул, посмотрел на свои руки, точно вдруг рассердился на них.
— Скорее всего, вы ослепнете. И довольно скоро. Вы уже слепнете.
— Продолжайте.
— После того как инфекция проникает в организм, она поселяется в нем и принимается стремительно размножаться. У вас разовьются гуммозные язвы — сыпь — по всей коже. А еще в костях и жизненно важных органах. Мы полагаем, что инфекция поражает внешнюю оболочку артерий. Фактически разъедает ее.
— Разъедает, говорите?
— Образно выражаясь.
— А потом?
— Лорд Кингскорт, вы расстроены. И это вполне естественно: вас огорчило известие о болезни. Я…
— Я хочу знать, Манган. Я готов.
— Что ж… болезнь поражает нервную и сердечно-сосудистую систему. В первом случае могут быть серьезные изменения личности. Возможно, даже ПП.
— Что это?
— Прогрессивный паралич.
Перед ним, точно призрак, явилось воспоминание детства. Сумасшедшая в Голуэе с визгом рвет на себе одежду, демонстрируя прохожим наготу. Его няня, мать Мэри Дуэйн, дабы оградить его от этого зрелища, ведет его прочь по грязной улице. Опьянение ужасом. Руки его в варенье.
— И лечения нет?
— Можем лишь немного облегчить симптомы с помощью ртути. Разумеется, мы не хотим, чтобы вам стало хуже до прибытия в Нью-Йорк. Следующие сорок восемь часов вам необходим полный покой.
— А что в Нью-Йорке?
— Там есть частное заведение для пациентов, кто страдает от той же болезни, что вы. Как только прибудем, я могу договориться, чтобы вас приняли туда.
— Кажется, такие заведения называют лечебницами для сифилитиков.
— Не важно, как их называют: медсестры там хорошие. В некоторых научных работах высказывают предположение — имейте в виду, пока только предположение — о том, что удалось отыскать новое средство, внушающее надежду: иодид калия. Но пока что оно малоизучено. И результаты крайне неубедительны.
— Значит, сделать ничего нельзя?
— Если бы у вас была первая или вторая стадия, можно было бы побороться. И мы будем бороться конечно же. Но шансы невелики.
— Как думаете, сколько мне осталось? В худшем случае?
— Полгода. Может быть, год.
Solve vincula reis, prefer lumen caecis,
mala nostra pelle, bona cuncta posce[99].
Накатившая волна обдала их желтыми брызгами. Густые полосы белой пены плескались о борт. Мерридит вытер глаза рукавом.
— Спасибо вам за смелость, Манган. Наверное, это трудно. Такие вот ситуации.
— Мне очень жаль, сэр. Я желал бы вас обнадежить.
— Нет-нет. Я должен пожать вам руку. Палач не виноват, он лишь исполняет свой долг.
— Скажите, сэр, бывали ли у вас неприятности такого рода?
Лорд Кингскорт не ответил. Доктор тихо добавил:
— Я уже стар, Мерридит. Меня трудно чем-либо удивить.
— В молодости я подхватил гонорею. — Слово повисло в воздухе, точно плывущий камень.
Доктор кивнул, уставился вдаль, точно силился рассмотреть что-то движущееся в темноте.
— Видимо, вы захаживали в определенные заведения?
— Раз-другой. Много лет назад.
— М-м. Конечно, конечно.
— Первый раз еще в Оксфорде. Отправились развлекаться с друзьями. Второй, когда служил во флоте. И третий раз в Лондоне.
— Раньше считалось, что сифилис и гонорея — разновидности одной болезни. Близкие родственники, если угодно. Теперь мы знаем, что это не так. Несколько лет назад профессор Рикор[100]