Коротышка отхлебнул пива.
— Это будет в газете? — спросил он Катю.
— Как скажешь, — ответила она.
— Этого в газете быть не должно.
— Хорошо.
— Насчет Тольки я ничего не знаю, хоть и скорблю всем сердцем. А вот насчет Светы... Я так и знал, что добром ее визиты к этому геронтофилу не кончатся.
— К кому?! — Катя и Мещерский выпалили это в один голос.
— На Кузнецкий мост, в магазин «Писк моды». Вот к кому! Там показы тряпья бывают разного неординарного. Ничего, эффектно, стильно. Но есть там сволочь одна трухлявая. Так вот, как только Света с ней связалась, так сразу и пропала.
— Паш, ты нам толком скажи, — взмолилась Катя.
— В газете этого быть не должно, — многозначительно повторил коротышка. — Короче, пойдите на Кузнецкий, найдите магазин «Писк», спросите Артура и сами во всем убедитесь.
— А почему он геронтофил? — спросил Князь. — Я правильно тебя понял, ты его так называешь?
— Его-его! — Коротышка сплюнул с омерзением. — Я с ним два раза общался, так на всю оставшуюся, так сказать, хватило. Больше и близко не подойду. А геронтофил... Что вы скажете, увидев тридцатилетнего хлыща, облизывающего каргу лет этак восьмидесяти, а? Бабушку-Ежку из-за океана, у которой ни одного своего зуба, шея — как у той ящерицы, с которой я свою вещь делал, нос подрезанный, кожа на лице подтянутая? А он ведь с бабушкой-иностранкой не только в «Национале» виски дует, он с ней и еще кое-чем занимается да еще хвастается этим!
— Жиголо, что ли? Старух обслуживает? — спросил Мещерский.
— Жиголо ради денег пашет. А этот геронтофил. Тяга к старикам, понял? Извращенец чертов! У него и модели-то все с вывертом. Я Светку один раз на подиуме увидал — срамота!
— Так она, значит, помимо того, что натурщицей, еще и манекенщицей подрабатывала? — опешила Катя. — Как так? Она же маленькая, разве таких на подиум берут?
— Артурчик разных берет, старушек своих веселит, — ответил Могиканин. — Я ж говорю, геронтофил, с вывертом. У него и мода, и манекенщицы не такие, как у других. Да и не всякая согласится перед такой публикой выкаблучиваться. Светке деньги срочно были нужны — ремонт она хотела в квартире делать, у нее потолок тек. Вот и копила, металась туда, сюда. В «Рампе» — то гроши платят, я тоже не Крез. А Артурчик благодаря своим дряхлым шведкам да американкам всегда при деньгах. Вы думаете, к кому она от меня в тот четверг поскакала? К нему, на Кузнецкий! Голову даю на отсечение. А там — черт его знает, все могло произойти. Он же больной. Придушил — и баста. Вот она и пропала.
— Ты в милиции сказал про это? — спросил Мещерский.
— Про что? — Коротышка нахмурился. — Ну про Артура этого.
— Что я, идиот? Да они все равно никого слушать тогда не хотели. Шлепнули печать на бумажку, и все. Адье! Мне, Серега, молодость моя еще не надоела и эта конура тоже. У Артура денег много, наймет — приедут и сожгут весь наш «Улей» к чертовой бабушке. Вы на него ради любопытства пойдите взгляните. Потом сами со мной согласитесь, что такой с кем угодно и что угодно сотворить может.
— А где этот магазин расположен, я вроде Кузнецкий хорошо знаю, — сказала Катя.
— Угол Мокрого переулка. Не доходя до Архитектурного института. Нет, вроде доходя... Ну, в общем, угол Мокрого. Там еще буквы красные на вывеске и портрет Пако Рабана в витрине.
— А Лавровский туда вхож был? — спросил Мещерский.
— Не знаю. Вряд ли. Он при мне никогда об этом не говорил. И вообще... — Кролик-Могиканин взболтнул полупустую уже бутылку. — Мне иногда казалось, что Света от него скрывала эти свои посещения «Писка». У них в последнее время все как-то разладилось. Он ведь ее уже бросил почти. Или собирался бросить.
— Значит, она через тебя с этим Артуром познакомилась? — вставила Катя.
— Через меня! Скажешь тоже! Да буду я со всякой мразью...
— А через кого тогда?
Коротышка открыл было рот, чтобы ответить, но тут дверь затрещала от ударов.
— Павлушка, голубчик, открывай! — заорал кто-то зычно. — Это я! Я вернулся! С кем ты там заперся?!
— Открыто! — не менее зычно ответил Могиканин. — Не ломай дверь, кретин, толкни и входи!
Дверь едва не слетела с петель, распахнутая мощным пинком ноги. На пороге, качаясь и цепляясь за дверной косяк, стоял молодой человек весьма экстравагантного вида.
— Это наш Вовочка, — представил его Могиканин-Кролик. — Ну, ребята, держитесь, сейчас он всем поддаст жару!
— Так через кого Света познакомилась с «Писком»? — успел только шепнуть Мещерский.
Коротышка молча указал глазами на незваного гостя.
Глава 18ТРИ СПОСОБА УДОВЛЕТВОРИТЬ ЖЕНЩИНУ. ТЕОРИЯ
— Какая фраза, а? — Это были первые слова «нашего Вовочки». — Каков сакраментальный смысл! Это ж перл, Паша. Покупаю на корню.
Вошедший был высок, но сутул. Черные волосы сальными прядями рассыпались по плечам, длинные руки, непропорционально длинный торс, кривоватые ноги. Однако во всем его облике чувствовались недюжинная сила и этакая кошачья гибкость. Темные глаза его чуть косили, тонкогубый капризный рот кривился в саркастической усмешке.
На вид Вовочке можно было дать лет тридцать, а если бы не отечные мешки под глазами, то и того меньше. Катю поразила его одежда: на шее наверчен шелковый платок, клетчатая байковая «американка» расстегнута, а под ней — белая майка, густо усеянная пятнами.., крови.
— Ой!
— Ого, да тут дама. Целую ручки и губки. Катю обдало водочным перегаром, она быстро отвернулась. Мещерский встал.
— Сергей, будем знакомы.
— Володимер. А вы тут празднуете, да? Я к вам тоже присоединюсь, только пузырь возьму.
Вовочка нетвердой походкой направился к двери. Первой мыслью Кати было тотчас же уйти, однако вид крови на одежде ее просто парализовал.
— Паш, он что, поранился или дрался с кем? — спросила она Могиканина. — Почему он в крови весь?
Откуда она?
— Куриная, — ответил тот, плотоядно ухмыляясь.
— Куриная?!
— Он ташист.
— ???
— ТАШИСТ. Создает композиции пятен. Использует для этого исключительно куриную кровь.
— Ой! — Катя вспомнила, что она слышала кудахтанье в коридоре.
— Он их на Птичьем покупает, когда деньги заводятся, — рассказывал Могиканин, — сносит башку и тушкой потом оперирует. Работает по любому материалу: по холсту, по дереву, по сырой штукатурке. Лишь бы площадь поверхности была большой. Майку-то он себе специально разукрасил, символически, так сказать.
— Значит, это он свел Свету с Артуром, да? Этот душегуб?
— Он. Артурчик одно время устраивал его показательные выступления для узкого круга ценителей:
«Уничтожение предметов культуры и кур» — УКК, короче. Собиралась группка болванов и начинала колотить в щепки рояль и курам головы сворачивать.
Утверждали, что таким образом из организма выводятся все агрессивные эмоции. Я на один сеанс попал — меня чуть не стошнило.
— Он садист, что ли?
— Ташист, я же сказал. Только сейчас мода на куриные оргии уже прошла. Пресытились. Теперь он другим зарабатывает.
Вовочка вернулся с бутылкой водки.
— Серж, Паш, сто грамм. Даме не смею предлагать.
— Я за рулем, спасибо, — отказался Князь.
— А я мешать не хочу, — поддержал его Могиканин. — Пива уж надулся до предела.
— Ну а я хлопну. Ваше здоровье, Прекрасная Незнакомка. — Вовочка сощурился на Катю. — Кто ты, не спрашиваю. Твое здоровье. — Он лихо хлопнул граненый стаканчик, принесенный с собой. — Я, Паш, богат сегодня! Вот. — Он полез в карман «американки» и вытащил мятую пачку «зеленых». — Двести за два часа. И она хочет, чтобы я приходил к ней каждую среду. Она так одинока, бедняжка.
Мещерский и Катя молчали. Кролик-Могиканин незаметно подмигнул им.
— Да ты так столько бабок наколотишь, Вова. Пожалуй, в миллиардеры скоро выскочишь. Один из всех нас — миллионеров и тысячников.
— Я? — Вовочка мигнул по-совиному. — Я стану богатым? Нет, я... Блаженны мы, нищие, ибо мы не станем царями. Блаженны печальные, ибо они никем не утешены, — прочел он с чувством. — То, что мы ищем, лежит далеко за морями. То, что мы знаем, тяжелыми солнцами взвешено. Девушка, не надо смотреть на меня так. Я пьян и неспокоен сердцем. Вы красивы, а я...
Мы соль океанов — плывущая в небо ладья. Вчерашнего утра больные, бесцельные пленники. Мы часто з-з-заики, и нас презирает семья. Мы — неврастеники.
— Как самокритично! Вы неврастеник? — усмехнулась Катя.
— Я? — Вовочка с трудом заложил ногу на ногу. — Я.., ваш приятель смотрит на меня ревнивым взором. Чувствуется, что ему не терпится послать меня к черту, нет? — обратился он к Мещерскому. Тот вспыхнул.
— Катя, нам не пора?
— Да-да, сейчас идем. — Катя переглянулась с Могиканином. Тот снова подмигнул. — Вы, говорят, очень необычный художник, — сказала она тихо.
— Я? — повторил Вовочка в который уж раз и пьяно рассмеялся. — Я был им когда-то, но я уже умер, милая девушка, сдох. Сдох! Остались только мой скелет и череп с пустыми глазницами. Искусство никому не нужно. Оно раздражает, оно злит.
— Но ведь не всякому приятно смотреть, как вы откручиваете курицам головы и пятнаете их кровью стены, — заметила Катя. — У кого-то просто не выдерживают нервы.
— Я, неврастеник, нарисовал этот этюд, — Вовочка ткнул в свою майку, — собственной кровью. Надрезал вот здесь на предплечье и рисовал. Я был счастлив, я мог выразить себя, отдать частичку себя, как некий Бог, распятый за нас с тобой. А сейчас... Нет, искусство умерло. Мое умерло. И я — труп. Я гнию на корню.
— Неужели то, чем ты сейчас занимаешься, вызывает в тебе такое отвращение?! — воскликнул Могиканин. — Брось, не заливай нам тут.
Вовочка дернулся.
— Я говорю о трагедии своей души с милой и умной девушкой, — просвистел он придушенным шепотом. — Я никогда не заливаю в такой ситуации, а когда меня слушает дама, особенно. Мне честь не позволяет. А то, чем я сейчас занимаюсь, получая по сто баксов в час... Девушка, кстати, хотите знать, чем я занимаюсь? Хотите знать, кто я такой?