аких глаз, как у НЕГО. Ни у одного.
Она тяжко вздохнула: Господи, Господи, Катенька, о чем ты только думаешь. Мечты ведь это все, глупые мечты: роман о Наполеоне, писательница, слава... Все это — воздушные замки на облаках. А в реальности: твоя родная ментовочка, пресс-центр, статейки в газетах — все сплошь кровавики да крутизна, легкомыслие, с которым так удобно воспринимать все трудности жизни, и пустота... Пустота и одиночество. Собственно, что себя-то обманывать? Катя перевернула страницу. Ей ведь все — все равно, кроме одного — этой вот книги, воплощения собственной мечты. А остальное... Вот даже смерть Красильниковой, бедняжки, этот полоумный маньяк... Она ведь даже это воспринимает отстранение — вроде интересуется, хлопочет, суетится, а в душе-то... Ладно, хватит копаться в настроениях. Все равно это ни к чему. Она положила книгу и встала с дивана.
Итак, он был влюблен в нее (это, между прочим, спорно), а она была влюблена в Наполеона. Сюжет для романа. Впрочем, все дело в том, что Кравченко тоже уязвлен. Как это заметно! Только вот чем, интересно? Ее сегодняшним невниманием к его великолепнейшей персоне? А сам он разве не поступал с ней подобным образом десятки, сотни раз за это время, пока они знают друг друга? Не поступал, нет? Ладно. И это оставим. Чтобы прогнать меланхолию, надо просто разозлиться.
Она взяла с зеркала пилочку и начала полировать ногти. А разозлиться несложно, благо повод есть. Ну, НЕТОПЫРЬ с железным жалом, какое твое настоящее лицо? Кто ты, а? Тот скульптор? Вовочка-удовлетворитель? Хозяин магазина на Кузнецком? Или ты еще нам не известный мистер Игрек? Скорей всего — так оно и есть. Иначе все стало бы слишком просто. В жизни так не бывает. В жизни к любой цели ведет тернистый путь.
Ну и что же ты делаешь сейчас, в это вот воскресенье? Рыщешь в поисках новой жертвы? Или ты уже нашел ее — снова маленькую, нежную блондинку и сейчас измываешься над ней в своем вонючем логове? Тебе нравится смотреть на ее мучения? Тебя привлекает акт смерти?
Она подошла к окну. На улице лил дождь, съедавший последние остатки снега. На подоконнике тикали часы — круглый, черный с золотом циферблат, — Вадька забыл свои. Время шло: тик-так, тик-так... Вперед, вперед. Тик-так...
Часы отсчитывали мгновения не только для Кати. Кравченко, остановивший машину у светофора на Кропоткинской, в этот самый миг тоже смотрел на часы на приборной панели. Но ни он, ни Катя даже и не подозревали, что до странных событий, которые самым серьезным образом повлияют на все приключившееся с ними впоследствии, остаются считанные часы. Тик-так...
А все произошло на следующий день — в понедельник, 10 марта. В 12.00 на Митинском кладбище хоронили Красильникову и Лавровского. Катя, уезжавшая с Гореловым и фотографом в давно запланированную начальством командировку, в подмосковный Троицк, знала, что на похороны никак не успеет. До Троицка было добрых сто километров — два часа езды на машине в один конец.
Кравченко, до обеда дежуривший в своем офисе, отправился на Кузнецкий во второй половине дня. Оставив босса на попечение трех охранников, швейцара и секретарши, он взял его рабочий «БМВ» — синий «металлик», машину, на которой его наниматель ездил исключительно на деловые встречи. То, что он подъедет к «Писку» на иномарке, а не подойдет пешком, было им решено еще при разговоре с Катей, дальнейшее развитие событий он возлагал на волю случая. Славянская Вадькинадуша обожала полагаться на авось, и он ей (душе своей) в этом никогда не чинил препятствий.
«Писк моды» располагался в узком, заставленном машинами переулке на пересечении Кузнецкого и Рождественского бульваров. С трудом припарковав машину, Кравченко вальяжно направился к зеркальным дверям, украшенным прихотливой вязью красных неоновых букв «П-И-С-К МО-ДЫ». Он толкнул вращающиеся створки, над головой мелодично звякнул колокольчик.
— Добрый день, чем могу помочь? — Невысокий прилизанный менеджер-приказчик в желтой водолазке тут же выскочил навстречу. Кравченко неторопливо огляделся.
— Я, кажется, ошибся адресом. Женское царство, — кивнул он на вешалки, зеркала.
— Мужского у нас, к сожалению, нет. — Прилизанный в желтой водолазке бросил мимолетный взгляд на английское пальто посетителя и, решив, что покупатель солидный, пригласил:
— Приезжайте к нам с НЕЙ.
— Приеду. — Кравченко ответил ему улыбкой. — А могу я видеть Артура?
«Желтая водолазка» на мгновение задумалась.
— Сегодня его нет, но на днях обязательно появится. Ему что-то передать?
— Я бы хотел узнать насчет.., ах, черт, как это называется у вас? — Кравченко бросал свой первый пробный камень на совершеннейшее «авось» — куда упадет.
— Насчет очередного ПОКАЗА? Ах, это! — «Водолазка» оживилась— Заходите в среду, ровно в два. И обязательно с НЕЙ. — Он улыбнулся. — Как раз успеете к началу.
— Спасибо.
«Я попал пальцем в горшок с медом. Вот только какого сорта этот мед... — думал Кравченко, покидая магазин. — Будет показ, словечко найдено. Только вот показ чего и для кого?»
Впереди кто-то коротко просигналил. Он увидел припарковавшийся возле «БМВ» красный «Форд», сигналил его водитель.
— Извините, на секунду можно вас? — Он открыл дверцу и высунулся из машины — мышиного типа блондинчик, весь какой-то серый, словно подернутый пеплом, в серой замшевой куртке и зеленом шелковом кашне. Красный «Форд» был для него слишком ярким. — Извините, вы не сын Василия Васильевича Чугунова? — спросил он, мягко улыбаясь.
Василий Чугунов — так звали кравченковского босса, которого сам он никогда не называл иначе как Чучело.
— Это ведь его машина, да? — осведомился блондин.
— Я начальник его личной охраны, — ответил Кравченко с достоинством.
— Ах вот оно что.., я, видите ли, знаком с ним. Мимолетно. Машину эту помню, в одном салоне покупали. Моя фамилия Арсеньев.
— Рад. — Кравченко хотел было сесть за руль. — Я вам место парковки сейчас освобожу.
— Да не беспокойтесь, я просто мимо проезжал. А вы, я видел, из этого магазина выходили...
— Я ошибся дверью.
— Я так и думал — вряд ли такого человека, как вы, могло заинтересовать тамошнее барахло. — Блондин Арсеньев тихонько захихикал.
Кравченко изумленно воззрился на собеседника. Чем-то он ему сразу не понравился — слишком мягкая улыбка, слишком настойчивый взгляд — липкий какой-то.
— Вы спортом, наверное, занимаетесь...
— Что? — Кравченко нахмурился.
— У вас дивные плечи...
Он все уже понял.
— Отвали.
— Грубость тебе к лицу.
Кравченко сел за руль, с силой захлопнул дверь. Арсеньев быстро наклонился, а затем высунулся из машины, чуть не выпав из салона на тротуар. В руке его была.., белая лилия.
— Грубый, грубый, — зашептал он. — Я же ничего у тебя не прошу. Я же сам тебе в этом признаюсь! — Лилия и что-то маленькое и белое перелетели через опущенное стекло «БМВ» и спланировали на руль.
Кравченко прорычал нецензурное ругательство и рванул машину с места.
— Я ничего не прошу! — крикнул ему вслед блондин. Лилию Кравченко выбросил сразу же. Ее раздавила ехавшая за «БМВ» «Волга». «Маленьким и белым» оказалась визитная карточка, где славянской вязью значилось: «Иван Арсеньев, Ботанический Сад Души». Телефон. Факс. «Баб снимают на Кузнецком, сам делал, грешен, но чтоб вот так среди бела дня внаглую снимали мужика. Меня! Ах ты, хорек лупоглазый!» Кравченко скрипел зубами. Нет, этого так оставить нельзя. Он внимательно посмотрел на визитку. «Выпадет свободный вечерок — установим адресок по телефону, наплачется, хорек, кровавыми слезами, будет помнить день, когда попытался снять Кравченко!» — подумал Вадим.
Командировка в Троицк являлась обычной рабочей поездкой за материалом. Катя не ждала от нее ничего экстраординарного. Начальник местного ОВД встретил гостей из пресс-центра радушно и тут же начал хвастаться своим хозяйством. Вызванный к нему в кабинет начальник штаба, энергичный и фатоватый мужчина, тут же взял инициативу в свои руки.
Прессу провели по всем службам, показали недавно отстроенное новое здание ИВС и служебной столовой, автопарк и автоматизированную систему «ПОИСК» в розыске.
Катя после всех этих красот отправилась в дежурную часть — ей надо было подготовить статью о работе следственно-оперативной группы в дежурные сутки. Горелов вместе с фотографом из «Щита» уехал в территориальный пункт милиция в деревеньку Стасове. Они делали фоторепортаж о сельских участковых.
Катя поговорила с дежурным. Усатый степенный майор рассказывал обо всем обстоятельно и неторопливо. Его помощник, юный лейтенантик в отутюженном заботливой мамой кителе, напротив, отвечая на вопросы Кати, волновался и поминутно вспыхивал точно маков цвет.
Время текло плодотворно. В дежурке бубнила рация — перекликались посты ППС: «Саш, я на маршруте», «Где Седьмой»?" «Седьмой, ответьте...», «Я Седьмой, отвечаю, Слав, это ты, что ль? А кто второй напарник, что-то голос не узнаю». Сутки шли тихие, несуетные. Заявили ДТП на 101-м километре — без жертв, к счастью. Затем позвонила заведующая продуктовым магазином — из подсобки пропали продукты и несколько бутылок водки.
— А вот, помню, был случай, — вещал майор, поглаживая усы. — Дежурили мы на пару с Алексеем Михалычем, это наш прежний начальник паспортного стола, на заслуженном сейчас, и заявляют нам разбойное нападение на палатку в Горобцах — есть тут поселочек рабочего типа, да... Катенька. Ну, высылаю я, как и положено, группу на место, а сам с Михалычем...
Резко и настойчиво зазвонил телефон. Лейтенант снял трубку.
— Троицкий ОВД, помощник дежурного Павлов слушает... — Он внезапно осекся на полуслове. — Где?! Сейчас передаю трубку дежурному.
Катя сразу поняла — что-то случилось. И случилось серьезное и страшное — лицо майора побагровело.
— Ну, дождались! — Он быстро нажал кнопку на пульте. — Опергруппа, на выезд. Двойное убийство в Никольском. Убит ребенок!