Катя потрогала роспись Вот можно еще различить Иродиаду в золоченых одеждах, вот сам Ирод Антипа, тетрарх Иудеи, сидит на высоком троне, а вот плывущая по воздуху отрубленная голова Крестителя на блюде. Глаза пророка закрыты, страдальческая складка у губ, кровавое ожерелье вокруг шеи... Дальше все осыпалось — краски, штукатурка. Смутно можно было еще узнать только чью-ту руку в браслетах и часть развевающихся одежд, взвихренных словно бы неистовым танцем...
Катя отвернулась. Ей отчего-то стало вдруг страшно, сердце глухо билось в груди.
— Здесь, наверное, была изображена дочь Иродиады? — спросила она. Женщина кивнула.
— А вы не знаете, что с ними потом случилось? Ну, с убийцами Крестителя?
— Знаю, как же. Батюшка нам тут проповедь читал обстоятельную. По грехам и кара им воздалась. Ирода разбил царь Аравийский, сгинул он в странах чужедальних, жена его нечестивая погибла, а дочь ее, грешницу, ждал конец мучительный и страшный. За злодеяние и поделом. — Она вздохнула и поправила свечи.
— Дайте мне три, пожалуйста, — попросила Катя, подавая деньги. — А это вам на ремонт храма. Можно свечки сейчас поставить?
— Ставь, милая, ставь, — закивал «черный платочек». — И помолись за упокой души младенца безвинного да девицы убиенной. И за здравие свое помолись тоже. Креститель услышит. Сегодня праздник его. Сегодня он к нам светлый лик свой обращает.
Катя взяла свечки. Зажгла одну от неугасимой лампадки, другие две от нее. Окровавленная голова Крестителя плыла в пронизанном солнцем воздухе храма. Иродиада загадочно улыбалась, смотря прямо на Катю. Она быстро поставила свечки и вышла из церкви. Мимо по направлению Троицка проехала «Скорая помощь». Утопленниц — мать и дочь — увозили в морг.
Глава 22КУЗНЕЦКИЙ МОСТ
Во второй раз в «гости к Артуру» отправились в полном составе. Катя с одобрением оглядывала своих кавалеров — ну просто очень приличные мальчики! Кравченко действительно смахивает на Даниэдя Ольбрыхского, особенно в этом синем плаще (это она ему выбирала в «Ирландском доме», сам бы купил какое-нибудь страхолюдство), а о Мещерском и говорить не стоит, что бы ни надел: порода, манеры... Эх, только рост вот. Да, ей, наверно, крупно повезло... Она улыбнулась. Вадька подмигнул ей. От воскресной размолвки и следа не осталось. По крайней мере, и он и она при Мещерском старательно делали вид, что это так. А еще эта машина!
— Где ты украл ее? Я не поеду в ней! — воскликнула потрясенная Катя, увидев у своего подъезда темно-синий, под цвет кравченковского плаща «БМВ».
— Порядок, — усмехнулся Вадим, — карета для Золушки подана.
— Тебя остановят у первого светофора, — ворчала Золушка, садясь в машину. — И сошлют на галеры в вечную каторгу, и передачи не разрешат. Босс твой хоть знает, что ты взял его «Кадиллак»?
— Плевал я на него. — Кравченко потыкал в кнопки на приборной панели, и из динамиков полилась музыка — Чайковский, Шестая симфония. — Он свое место знает. А будет возникать, вообще пристрелю.
Катя качала головой.
— В нашем деле главное выгленд, как говорят поляки, — смеялся Мещерский, усаживаясь рядом с ней. — А ничего, удобно. Хорошая машинка, уютная.
— Чучело-то, наверное, если б знало, никогда б ему не позволило на такой ехать. — Катя потрогала мягкие кожаные сиденья. — Он же водитель аховый.
— Кто? Я? — Кравченко спесиво раздул ноздри. — Да я ездить начал на папашиной «Волге», прежде чем ты на горшке сидеть научилась. И напрасно ты за Чучело волнуешься! Оно у меня сейчас в меланхолии пребывает, доброе, безропотное. Сидит себе на Квартире в Крылатском (оно там от старой жены прячется) и виски глушит. Шотландское. Скоро взбрыкивать начнет, как Белая Лошадь.
— Почему оно тоскует? — Рассказы о кравченковском Чучеле Катя отчего-то воспринимала с известной долей грусти.
— Достиг я высшей власти — вот почему. — Кравченко вздохнул. — Деньги есть — счастья нет. И скука нас все одолевает, такая скука... Сидел он тут раз в офисе и говорит мне: «Сил нет — хоть вешайся». Я ему:
«Василь Василич, что такое?» А он: «Все ведь, все, Вадя, в кармане, а здесь, внутри, пусто. В Думу, что ль, податься депутатом?» Я ему: «От какой фракции, Василь Василич?» — «Все равно, — говорит. — Хоть поругаешься там с кем, за народ полаешься, закон какой-никакой примешь. А то ведь — болото, болото здесь, Вадя. И нет мне из этой тины хода ни взад, ни вперед».
— Клетка золотая, — молвил Мещерский без тени иронии.
— У него семья есть? — спросила Катя.
— Три. Три семьи и незаконная дочь от одной случайной гражданки в Батайске. Только счастья нет.
— Да. — Князь улыбнулся. — Выходит, не так уж и славно быть богатым. Он у тебя миллиардер, Вадя?
— Мульти, — ответил Кравченко, и они с шиком тронулись в путь.
Ax, КУЗНЕЦКИЙ МОСТ! То еще местечко в Москве. Хорошее местечко, теплое, суетное, пестрое. Моды, тряпочки, обувь прямо из Парижа. Едва выскочишь из метро, сразу — бац, вывеска: «Итальянская мода», «Модный магазин», «Европейская мода», «Эскада». В глазах рябит от шика и блеска. А там, чуть пониже, — салон «Бурда моден», «Левис», ЦУМ — старичок, Петровский пассаж в зеркалах и пальмах.
Катя любила заглядывать на Кузнецкий только тогда, когда нацеливалась купить что-нибудь новенькое. Вон тот магазинчик — там все сплошь итало-французские вещички, черные, словно южная ночь. А вон в том стеклянном бутике — чудесные сумочки. А вон к тому лучше не подходить, там сумочки «безумные» — крокодиловая кожа. Ив Сен-Лоран, две тысячи с полтиной баксов. Мда-а... А вон в том магазинчике даже самой лютой зимой продают исключительно летние вещи: шелковые тройки, туники, платьица на бретельках. Ручная вышивка, кружева. Ах, ах, ах! Увы, от всего этого выставленного в витрине великолепия дрожь пробирает — март на дворе, а для такой покупки морально созреешь только к июлю.
Остановили «БМВ» прямо у зеркального подъезда. Катя тут же узнала место по описанию Паши-скульптора: багряная вывеска, задумчивый Пако Рабан в витрине.
— Это очень дорогой магазин, — резюмировала она.
— Мы в дешевые не ходим. — Вадька предупредительно открыл дверь.
Звякнул колокольчик. Катя оглядела торговый зал: бельгийские ковровые покрытия, искусственная зелень, множество драпировок, примерочные, зеркала, зеркала, зеркала, невысокие вешалки-стенды с разноцветной одеждой.
— Простите, Артур здесь? — с ходу осведомился Кравченко у молодого человека в желтой водолазке, отметив про себя: «Водолазка та же, а приказчик другой. Это, видно, здешняя униформа».
— Он в другом зале, занят с клиенткой, скоро придет, чем могу помочь? — «Водолазка» выпалила все без запинки и взмахнула рукой, приглашая Катю к стендам. Ей, видно, померещилось, что пришли «настоящие» покупатели. Катя только фыркнула: «Ну-ну, заблуждайся, заблуждайся».
— Можно сначала посмотреть все?
— Пожалуйста. — Гибкая, словно бескостная рука снова описала круг в воздухе. — Деловые костюмы, пиджаки, вечерние платья.
Катя тут же направилась к вечерним. Иметь платьице до пола с очень крутым декольте — открытой спинкой — это, знаете ли... Шарман, как говорили во времена Бонапарта.
Она задумчиво перебирала вещи, на бирки с ценами даже не смотрела. Какая, собственно, разница?
— Здесь приятные духи.
— Обычно мы пользуемся «Ма Грифф» или «Жоли Мадам», но сегодня в виде исключения решили попробовать «Кузнецкий мост».
— Наши? — удивилась Катя.
Приказчик только улыбнулся. Она вспомнила:
«Кузнецкий мост» в узких граненых флаконах продавался в «Подарках» на Тверской.
— Вот это красивое. — Катя начала было снимать с вешалки легкое шелковое платье цвета слоновой кости, но вдруг со вздохом повесила обратно: 44-й размер, на нос не влезет.
— Извините, совет... — «Желтая водолазка» тактично кашлянула. — Для таких высоких девушек у нас есть размеры побольше.
Катя высокомерно улыбнулась: высоких! Скажи уж лучше — не худых.
— Нет, эти мне совсем не нравятся. А это костюмы?
— Прошу вас.
Катя с восхищением разглядывала шоколадно-коричневый деловой костюм. Кравченко и Мещерский вдохновляли ее своими глубокомысленными советами «померить и показать им», как вдруг драпировка отдернулась и в зал вошла удивительная пара: он и она.
Он был стройным ярким брюнетом. Многие сочли бы его красивым, Кате, однако, этот латиноамериканский брутальный тип «идальго» не импонировал: слишком жгучие глаза, слишком смуглая кожа, слишком волнистые блестящие волосы. Идальго, как его тут же окрестила про себя Катя, был с ног до головы в черном. На шее его болталась серебряная цепочка с шипами.
Но в первую минуту «она» заинтересовала Катю гораздо больше. На вид ей было лет семьдесят, и это при том, что она щеголяла в брючном костюме канареечного цвета. Серо-седые волосы, элегантная стрижка, в морщинистых ушках — овальные золотые клипсы, на морщинистой шее — золотая «гривна», рот ярко накрашен алым, длинные ногти на сухих жилистых руках тоже. Глаза ее скрывали узкие модные очки с дымчатыми стеклами. Идальго нес за ней оливкового цвета пальто-свингер, на воротнике которого распушились оранжевые перья.
«Желтая водолазка» кивнула в его сторону, но этого и не требовалось. Мещерский и Катя мигом сообразили, что перед ними тот, коего в «Улье» так непочтительно обозвали геронтофилом... «И ничего он не противный, парень как парень, почему этот авангардист так на него взъелся?» — подумала Катя.
— Я, пожалуй, померяю этот. — Она забрала шоколадный костюм и двинулась к примерочной. Там она повесила вешалку с костюмом на крючок, сняла шубу и прильнула к щели в занавесе.
Артур-Идальго прощался со старухой в канарейках. Вот подал ей пальто. Вот поцеловал руку. Она потрепала его по щеке. Снова поцеловал. Ну и ничего особенного...
Кравченко вальяжно двинулся к Артуру. Они о чем-то говорили. Идальго улыбался. Катя взяла шубу, костюм и вышла из примерочной.
— А вот и она, — объявил громко Мещерский. Артур обернулся с улыбкой и.., улыбка внезапно сменилась кислой-прокислой миной.