Ваське вручили серебряное колесо с золотыми крылышками на каменной подставке, весом в полпуда — хорошо что в ее "экипаже" вторым был Африканыч, который тяжесть и принял. Оля получила "такое же, но без крыльев" — тоже колесо, но поменьше размером и весом килограмма в три-четыре: подставка была не каменная, а деревянная, и крылья, хотя и присутствовали, были не позолоченные. Ну а я принял колесо из благородной бронзы — и ее (то есть бронзы) немцы почти пуда не пожалели (по крайней мере мне так показалось), и вдобавок подставка была вообще чугунная. Затем всем нам вручили красивые значки "Победитель Гонки Века" — золотые, серебряные и бронзовые соответственно, а так же отдельно мне и опять Василисе (потом я выяснил, что это Африканыч комиссарам лапши на уши навесил) медальки "Конструктору лучшего автомобиля 1900 года". Церемония награждения длилась чуть ли не час, и в результате Евсеич по окончании церемонии доложил, что вся тысяча очков-сувениров распродана. Пятьдесят тысяч марок — очень неплохо. И это не считая будущих прибылей от продажи парусиновых "костюмов для шофересс": две журналюшки, получив в подарок по такому "за героическую помощь в гонках", тут же разразились хвалебными статейками — и модный магазин на той же Унтер ден Линден после небольшой (двадцать пять пар, разлетевшихся за полдня) пробы взял "на реализацию" привезенный заранее вагон разноцветных парусиновых штанишек и курточек по двести марок за комплект.
А в конце церемонии меня ожидало огромное потрясение. Ко мне подошел давешний русский старичок и, сообщив что он поставил на Ваську две тысячи марок, предложил взять половину выигрыша. Я отказался, но спросил, а почему он ставил именно на Василису, а не на Ольгу или меня.
— Видите ли, молодой человек, я уже довольно давно живу на этом свете. И кое-что понимаю в технике, так что больших сомнений в победе именно ваших авто у меня почти и не было. Но ведь вы приехали сюда не просто победить, мне показалось что победа для вас очевидна и даже неинтересна. А вот если маленькая девочка победит всех больших и сильных мужчин — это будет воспринято публикой совсем иначе, чем, скажем, победа вон того гиганта — и он показал на Африканыча. Тем более понятно, кого вы назначили победительницей, если она выступает под именем Василисы Прекрасной. Но на всякий случай я поставил столько же и на вторую вашу даму — от поломок не застрахован никто. Но так как ставки принимались один к пятидесяти, на госпожу Митрофанову я поставил и на выигрыш, и на второе место — и все равно тут выиграл впятеро. Так что это было очень просто, и я прошу вас принять половину выигрыша и разделить ее с вашими прекрасными девушками.
— Нет, огромное вам спасибо, но денег у вас я не возьму, а девушек я знаю, как отблагодарить. Это награда — ваша, за то, что вы поверили в отечественную технику, и взять ее у вас для меня просто неприемлемо.
— Понимаю и принимаю. А вы не познакомите меня с юной победительницей?
— Васька! — крикнул я, — Пойди сюда, познакомься с этим господином. Разрешите представить: Василиса Прекрасная. Это ее фамилия — Прекрасная — не удержался я от довольной улыбки.
— Надо же, а я думал, что это псевдоним такой… А я — Дмитрий Иванович Менделеев.
Вот это был удар! То-то он показался мне знакомым! Если бы я не опирался в этот момент на капот машины, то точно сел бы на мостовую…
— Профессор Петербургского университета — продолжил представление творец таблицы имени себя. — Я восхищен вашими талантами и, поскольку иным образом выразить свое уважение не могу — он кивнул в мою сторону, — то я хотел бы вас пригласить на учебу в мой университет. Бесплатно — у вас несомненный талант к технике. Вы уже закончили гимназию?
— Э… нет — как-то смущенно ответила Василиса.
— Ну, когда закончите — сразу же и приезжайте, вас примут безо всяких испытаний. А пока бы не соизволите подписать мне программку? — и он протянул Ваське брошюрку со списком участников гонок.
Васька резка спрятала руки за спину и, покраснев до корней волос, пробормотала:
— Я, э… Дмитрий Иванович, не могу… я и читать-то умею только по-печатному, ну по-письменному и на немецком могу, а писать ни по какому не умею…
Менделеев вопросительно посмотрел на меня.
— Видите ли, Дмитрий Иванович, Василиса — простая деревенская девочка, последний год работает у меня горничной. Я же, к стыду своему, сам про это только что узнал — занят был сильно, как-то внимания не обратил. Видел, что книжки читает — и, думал, все в порядке. Но — исправлюсь, обещаю. А ты, Васька, как вернемся — сразу же пойдешь в заводскую школу.
Менделеев был ошарашен не меньше чем я. Но я-то ладно, легенду встретил. А он — он что, неграмотных девочек не видел? Примерно с полминуты он обдумывал, что бы сказать мне не очень обидного — хотя, возможно, просто обдумывал ситуацию. Затем обратился к Василисе:
— Девушка, извините старика, если невольно обидел. Но все равно примите мое восхищение вашим… мастерством. И мое приглашение остается в силе — только теперь я вас приглашаю после окончания этой… заводской школы? — он повернулся ко мне. Четырехклассная или двухклассная? Но мы вас довольно быстро подготовим к поступлению в университет, я студентов своих попрошу. Грех таким талантом пренебрегать.
— Школа-семилетка — ответил я. А Василису я и сам подготовлю, за пару лет думаю уложиться, и особо прослежу, чтобы любого гимназиста посрамить знаниями смогла.
— Вот и отлично, ну а теперь, господин Волков, у меня к вам просьба. Я сюда, в Берлин, не просто так приехал, а как член русской комиссии Всемирной выставки. Она уже, конечно, скоро закончится, но если бы вы смогли свои авто и в Париже показать, то это было бы очень даже замечательно. Времени у нас до середины ноября, и ваши автомобили безусловно вызовут большое любопытство, которое, в том числе, поднимет интерес и к прочим российским экспонатам. И Русская комиссия официально просит вас посетить Париж хотя бы на неделю.
Всемирная выставка меня привлекала, и не только возможностью "бесплатной рекламы". Были у меня еще кое-какие планы на Париж. А при протекции Менделеева (точнее, правления русской экспозиции, или как там оно называется) планы мои наверняка исполнятся. Так что я — согласился. И даже уговорил Дмитрия Ивановича в Париж поехать с нами на машинах: поезд едет сутки, ну а мы, не спеша если, за столько же и доберемся. Зато — впечатления будут совершенно иные! После того, как я отвез Менделеева в его отель и он почувствовал удобство данного вида транспорта, долго уговаривать его не пришлось.
В понедельник мы провели техосмотр "Чаек". Ну что, могло быть и хуже: на одной машине сточились шестерни в коробке передач и она доехала до финиша практически на честном слове, на второй — шина полысела до корда, потому что повело крепления амортизаторов. Вдобавок на ней же лопнула одна из банок аккумулятора, и через резиновый чехол кислота — хоть и немного — протекла и почти что "съела" изоляцию проводов зажигания. У Васьки на машине люфт руля оказался такой, что я вообще с трудом представляю как она управляла машиной, да и передние тормозные колодки стесались почти полностью. Но кое-какие запчасти мы привезли, и за полдня (и следующую ночь) механики и инженеры из трех машин собрали две "нормальных" — а утром во вторник на одной из них мы выехали в Париж. Мы — это я, Васька и Дмитрий Иванович Менделеев.
Глава 6
Александр Николаевич в четвертый раз читал этот странный договор, пытаясь найти хоть какой-то подвох. Но — не получалось: в документе не было ни одной неясной фразы, ни одного даже слова, допускающего различные толкования. По всему получалось, что этот удивительный юноша просто дарит ему несколько миллионов франков. А если он не ошибается в своих прогнозах — то и десятки миллионов. Почему?
С другой стороны ведь ничего особо выдающегося этот молодой человек и не изобрел: просто взял фактически его, Александра Николаевича, изобретение — и с помощью каких-то вроде бы и неважных мелочей сделал его в разы, на порядки более удобным для использования. Да, с виду — мелочей, но кто знает, а сделал бы сам Александр Николаевич свое детище хоть отдаленно столь же совершенным, как это…
Он протянул руку и взял со стола маленькую лампочку, вставленную в небольшой латунный патрон. Несколько раз прокрутил в руках, вставляя и вынимая ее из крошечного цилиндрика. Действительно — удобно. И сама лампочка — крошечная, меньше дюйма в диаметре — а светит как огромная лампа из тех, которыми освещены павильоны выставки. Эта спиралька… как же она сделана-то? Хотя — какая разница, как — раз однажды ее сделали, то можно повторить. А какой эффект!
Он ещё раз поглядел на бумагу, лежащую на столе. Нет, нет в ней никакого подвоха. А если и есть — его не найти. Потому что человек, который вот так, буквально походя, может усовершенствовать то, над чем другие думали долгие годы — он, если пожелает, обманет любого. Так что и незачем искать скрытые смыслы — их, если они и есть, найти все равно не получится.
Александр Николаевич вздохнул, улыбнулся своим мыслям, и, взяв перо, поставил под договором подпись. Затем перевел взгляд на уже стоящий на бумаге автограф, и — поглядев на часы, приписал под подписью дату: двенадцатое сентября одна тысяча девятисотого года.
А через несколько секунд бой часов возвестил о завершении этих удивительных суток и наступлении новой календарной даты. "Успел" — подумал Александр Николаевич, и, довольный содеянным, отправился, наконец, спать.
Выехали мы с рассветом, поэтому до темноты успели пройти две трети пути. Маршрут наш пролегал через Лейпциг, Дортмунд, Дюссельдорф и Льеж, в котором мы остановились на ночевку. Дмитрий Иванович с огромным интересом расспрашивал меня про машину, в особенности его заинтересовало широкое применение в ней электричества. До Потсдама машину вел я, но там за руль села Василиса — было просто неудобно отвечать на вопросы Менделеева, сидящего сзади.
Васька довольно быстро освоилась с присутствием в машине "важного господина", и когда Дмитрий Иванович восхитился, к