Вечером двадцатого июня, за ужином она вдруг сделала мне очень странное предложение. Обычно все эти дни мы собирались на ужин всем "семейством" — включая и детей, и Ольгу Александровну — но двадцатого с утра дети отправились "на каникулы" в Крым, а Ольга Александровна умчалась по своим делам на "завод ядохимикатов" на пару дней — и мы остались вдвоем. То есть весь день провели на своих рабочих местах, но за столом встретились без посторонних, даже Анна Петровна и Васька отправились спать: с работы мы давно уже привыкли возвращаться после захода солнца. И "дочь наша" решила, что одиннадцать вечера — лучшее время для таких разговоров:
— Саш, я вот давно тебя хотела спросить… если мне вдруг денег на новый цех не хватит, ты мне сможешь добавить несколько миллионов?
— Смогу, а сколько надо?
— Ну два, три… я просто подумала…
— Хорошо, я завтра переведу тебе на счет три миллиона, а не хватит — скажешь, или просто счета на меня записывай.
— Не надо переводить, я не это хотела спросить… то есть я просто так, из интереса. Ты же даже не поинтересовался, зачем мне деньги — и ты всегда так поступаешь. Скажи, почему ты у меня даже не спрашиваешь? Ведь я говорила о МИЛЛИОНАХ!
— Маш, во-первых, я просто знаю, что ты зря ничего не потратишь. Ты девочка умная, всегда точно знаешь, что нужно делать, и если считаешь, что нужно для чего-то еще немного денег, то наверняка точно знаешь для чего.
— Но другим-то ты так денег не даешь!
— Во-вторых, я тебя очень люблю, я вас всех, Векшиных, люблю, и хочу чтобы у вас все было хорошо. Я же обещал, что буду заботиться о вас как родной отец.
— Вот это мне и непонятно: ты же нас вообще не знал когда обещал. Но я почти сразу поняла: ты действительно нас любишь… не так, как свою Камиллу, а именно как… как родной отец, даже больше.
— Машка, это сложно объяснить… скажем так: когда я вас увидел, то просто вдруг понял, что без вас — и именно без вас — мне будет жить очень плохо. Понял, что мне будет очень плохо если вам будет плохо — и понял, что должен сделать все, чтобы вам было хорошо. Я уверен, что и Камилла бы у удовольствием всех вас удочерила и усыновила…
— Ты ее так сильно любил?
— Я и сейчас ее люблю…
— Саш, я как раз и хотела об этом поговорить… ты уж извини, но мне кажется, что поговорить очень надо уже. Ты ее любишь, но на самом деле ты все же любишь не ее саму, а своё воспоминание о ней. Как ты сам нам говорил, когда отец умер: его нет, но вы должны жить дальше. И ты должен жить дальше…
— И что ты хочешь предложить? — я поглядел на Машку с улыбкой. Наверное, настолько кривой, что она даже отшатнулась — но все равно продолжила после небольшой паузы:
— Камиллы, к нашему общему и искреннему сожалению, с нами нет. А ты — есть, и мы все: я, Степка, Таня с Настей — все хотим, чтобы и у тебя все было хорошо. И Ольга Александровна, и Васька хочет, чтобы все было хорошо…
— Мне хорошо…
— Саш, раз уж ты меня любишь как родную дочь, то мог бы мне и не врать. Я тебя тоже как отца люблю, даже больше — и чувствую, когда ты стараешься обмануть… нет, не чтобы обмануть — она даже руками замахала, видя как я нахмурился, — а чтобы нас не расстраивать. И Ольга Александровна говорит, что ты иногда так посмотришь… А ты как к Ольге Александровне относишься?
— Хм… честно — как к доброй, но строгой тетушке.
— Честно — и мы так же. А к Ваське?
— К Ваське? Хорошо. Девушка она умная, я бы даже сказал — талантливая. Три языка знает, за четыре года курс гимназии изучила…
— Вот и женись на ней.
— Что??
— Женись на Ваське. Девушка она умная, талантливая. Да еще влюблена в тебя до безумия. А что не дворянка… Ольга Александровна ее и удочерить может, она говорила…
— Машка, ты соображаешь, что говоришь? Подумай хотя бы вот о чем: допустим, я на ней женюсь — и у тебя мачеха будет тебя младше, разве это нормально?
— Конечно нормально. Раз отец всего на семь лет старше меня, то чего тут-то ненормального — Машка радостно рассмеялась. — Женись, ты уже к ней всяко привык, тебе с ней хорошо будет. И вообще…
— Что — вообще?
— Саш, ты же не монах… я видела, как ты на девок заводских смотришь. А дура твоя, Дина эта, вообще рассказывает, что ты иногда так на нее смотришь, что она готова из платья выпрыгнуть. Не женишься на Ваське — выпрыгнет! И придется тебе с этой дурой потом жить! Так что сделай, что тебе говорит умная дочь, которая точно знает, что нужно делать. И подумай над моими словами… до утра подумай. А утром, если ничего хорошего не надумаешь, я сама Ваське скажу, что ты просишь ее руки.
— Машка, я же Камиллу до сих пор люблю…
— Это так. Но ещё ты нас любишь — как детей. Ольгу Александровну тоже любишь — как тетушку. Камиллу любишь, как самую любимую девушку. И будешь Ваську любить как жену. И не спорь!
Я и не спорил. Все же Машка на самом деле на редкость разумная девушка. Несколько цинична… но если с десяти лет содержишь сумасшедшего родителя и троих братьев и сестер, поневоле станешь циником. Нет, все же прагматиком: циники — они злые, а дочь наша очень добрая девушка. И — несмотря ни на что — еще и романтичная. Хорошо, что она мне встретилась. Нет, хорошо, что мы встретились и смогли не потерять друг друга.
И конечно же Машка на самом деле думает, что так будет лучше. Может быть, она и права. Хотя слегка и ошиблась в отношении интеллекта моей секретарши: через два дня после сделанного мною предложения Дина, сжимая в потном кулачке двадцать пять тысяч долларов, "отряхнула прах российских дорог со своих ног". Причем город она покинула вместе с каким-то французом, приехавшим в городок на неделю за контрактом на поставки запчастей к машинам… одновременно с ним — и "весь город видел", как иностранец поддерживает ее под локоток при посадке в вагон. На делах ее убытие никак не сказывалось — я давно уже очень неплохо освоил "Ундервуд", что же до "личной жизни" — то… я просто не стал спорить с дочерью. Тем более, что Машка обещала "за мачехой присматривать и утирать ей сопельки".
И все же да, Машка немного ошиблась в главном: она думала, мне нужно создать свою семью. Но она, Степка, Настя и Таня — они уже были моей семьей. Хотя если я — "отец семейства", то наверное неплохо будет заполучить и "мать". Так что наверное эта свадьба будет полезна для всех нас. А венчались мы в новенькой, выстроенной Мешковым церкви — в русском городе без церкви же нельзя, и новый храм подоспел как нельзя более вовремя. Церковь святого Иосифа, в городе Сталинграде…
Глава 12
Христо Никодиевич, оставшись вдовцом, все свободное время посвящал единственной дочери. И учил ее всему, что знал сам. Радуясь, что девочка уже в семь лет умеет читать и писать… и даже не задумываясь о том, что дочь капрала сербской армии еще лучше умеет стрелять и махать офицерским кортиком, заменявшим ей саблю.
Но когда девочка подросла, Христо понял, что гарнизон пограничной стражи — не лучшее место для дочери, и, смирившись с неизбежной разлукой, оправил ее к своей сестре, вышедшей замуж за русского унтер-офицера. Так внезапно Даница очутилась в небольшом поместье на Ставрополье, где муж тетки держал конный завод.
Поместье — небольшое, народу в нем мало… Даница, помогая тетке по хозяйству, русский язык-то освоила, но говорила еще не очень хорошо. Зато хорошо стреляла: табун все время приходилось охранять от волков и цыган, причем к последним девушка относилась так же, как к османам из банд, частенько шаставших через границу в родную Сербию. Теткин муж, пару раз имевший "сурьезный разговор" с исправником, все же пришел к выводу, что "грозная репутация", защищающая табуны от конокрадов, стоит дороже пары четвертных билетов, и в родственнице претензий предъявлять не стал. Но вот окрестные женихи, поначалу слетевшись на очевидную красоту сербки, еще быстрее разлетелись по самым дальних хуторам.
Да и тетка стала к племяннице как-то настороженно относиться — поэтому, когда девушка получила предложение поработать в другом поместье, "счастью родственницы" никаких препятствий ставить не стала. Даже помогла выправить бумаги на опекунство…
"Опекуном" (и новым хозяином, как думала девушка) стал старик, отставной фельдфебель, воевавший еще с османами — но бодрости духа и крепости рук не утративший. И задачу он своим воспитанницам — коих, кроме Даницы, у него оказалось трое — он поставил простую: владеть оружием так, чтобы без ошибки в толпе народу метко попадать точно в избранные "мишени", не зацепив никого из посторонних. Для тренировок девушкам были выданы хитрые пистолеты, стреляющие желатиновыми шариками с краской — и с ними тренировки проходили раз в неделю, когда на полигон в поместье приезжала специально нанимаемая в окрестных деревнях "толпа". Остальное же время посвящалось стрельбе в специально выстроенном тире, имитирующем городскую улицу, или на том же полигоне, но по деревянным мишеням — уже настоящими патронами из настоящих пистолетов. А время от времени девушки выезжали в города, где их задачей становилось гулянье по улицам и наблюдение за прохожими…
Макар Климыч не уставал повторять, что "когда работу работать будете, стрелять вам вряд ли придется, но вы обязаны быть готовы стрелять в любой момент". А потому велел каждый божий день отстреливать по мишеням в тире самое малое по пять десятков патронов.
Через два года изнуряющих тренировок Даница вместе с Лизой и Алёной приступили, наконец, к работе. Знать бы, что работа эта заставит ещё и науки зубрить — может и отказалась бы она от нее еще в самом начале. Ну а теперь-то поздно кочевряжиться… но тир пропускать никак нельзя. Тем более, что это занятие ей доставляло странное удовольствие. Странное, потому что руки после стрельбы все же уставали, а удовольствие… Даница вспомнила, как оказавшийся настоящим хозяином молодой человек вручал им новые пистолеты. Много она повидала разного оружия, ведь Макар Климыч учил их стрелять "из всего, что под руку подвернется". Но этот, грозно сияющий темным хромом, был просто великолепен.