— Достаточно, я понял. И моя фамилия, как я понимаю, в этом списке присутствует?
— Нет. Она его возглавляет. Я воздержусь от объяснения причин подобного выбора, но отставленным офицерам для исполнения обязанностей требуется некий официальный статус, место работы — и именно вы выбраны на должность, если называть вещи своими именами, официального руководителя такой организации. Я предлагаю вам подать в отставку и возглавить в моей компании так называемую службу внешней разведки…
— Шпионить за границей? Нет уж, увольте.
— Отнюдь, шпионов у меня хватает. Задачей службы будет являться наблюдение за врагами России и превращению вот таких бумажек в настоящие доказательства. Когда точно известно, что искать и где — это несколько упрощает дело? Если им займется такой специалист, как вы… Ну а затем — перед физической ликвидацией Витте — нужно будет провести еще одну операцию, по возврату украденного России.
— А если, предположим, у меня будут иные виды на будущее?
— У нас был обговорен и иной кандидат, правда, имея в виду, что вас уже не будет в списках живых… Нет, это не угроза никакая, просто Вячеслав Константинович, вероятно, не предполагал отказа. Откровенно говоря, я надеялся, что он с вами имел беседу на эту тему.
— Я… мне необходимо подумать над вашим предложением.
— Безусловно. Когда надумаете, пошлите мне телеграмму. Адрес — Сталинград, Волкову. Содержание — дата вашего прибытия в город. И пока — вот, возьмите, тут десять тысяч. Вероятно вам нужно будет кое-куда съездить, кое с кем посоветоваться, кое-что уточнить и проверить — и мне не хотелось бы, чтобы материальные ограничения в этом хоть сколь-нибудь воспрепятствовали. Это не подкуп, не аванс — я просто случайно знаю, что некоторых офицеров отправили в отставку на просто неприличных условиях, и им тоже некоторая материальная помощь не помешает. Да и иные встречные, случается, оказываются обделенными мирскими благами. Еще раз повторю — безо всяких обязательств. Просто мне бы хотелось, чтобы наше сотрудничество — на которое я очень надеюсь — опиралось на полное доверие друг к другу. А проверить то, что в этой папке, бесплатно не получится.
Ротмистр встал, демонстративно убрал руки за спину:
— Я еще не принял ваше предложение.
— Я не закончил. Думаю, на проверку вам понадобится месяца два, возможно и больше. Раньше — лучше, но гораздо важнее, чтобы у вас не оставалось и тени сомнений. Эти бумаги вам принесут вечером, домой, а пока я попрошу взять вот эти, тут список лиц, возможно — я подчеркиваю — возможно занимающихся тут, в Пскове, изготовлением взрывчатых веществ. Они покупают весьма специфические химикаты — которые, впрочем, применимы и в иных целях. Я знаю, что ацетоном масляные пятна с одежды убирать легко — ну а вдруг в нем пироксилин растворяют? Проверить, думаю, стоит… — я улыбнулся, показывая, что и сам всерьез не принимаю эту чушь. — Эти бумаги я вам передаю официально, собственно для передачи их я вас сюда и пригласил. Думаю, что на сегодня мы закончим, да и дело у вас появилось…
Линорову я, конечно же, наврал. То есть не совсем: с Вячеславом Константиновичем мы действительно договаривались — но "в прошлой жизни", причем в присутствии самого Евгения Алексеевича. Да и помнил я от силы фамилий двадцать — но помнил тех, кто знал остальные имена из списка. Списка жандармов, которые никогда не продавались…
Когда ротмистр ушел, я вдруг поймал себя на странной мысли: почему-то мне было почти безразлично, станет он работать у меня или нет. Документы, доказывающие воровство Витте он, безусловно, раздобудет — хотя бы часть, достаточную для отдачи "премьера" под суд. И если эти документы передать тому же Дурново, то вопрос решится правильно: Петр Николаевич самого Витте ненавидел и сумел бы убедить царя на основании фактов убрать мерзавца. И сейчас мне это было важнее — хотя все же с "прошлым" Линоровым мы почти подружились и хотелось бы подружиться вновь. Ну а не получится… с возрастом цинизм нарастает, что ли?
Наверное все же нет. Векшины мне стали даже ближе, чем раньше, да и не только они… Скорее всего, просто ротмистр "в тот раз" все еще оставался близким, но все же сотрудником. Приятелем, а не другом.
Долго размышлять о "странностях восприятия людей в третий раз" не пришлось: семнадцатого мая взорвался завод в Старом Осколе и мне стало не до абстрактных размышлений. На металлургическом заводе теоретически может взорваться много чего, но гораздо больше шансов на то, что что-то все же сгорит. Однако и маловероятные события случаются…
Поначалу из-за масштабов разрушений возникла версия о диверсии: при взрыве пострадало почти две сотни человек, причем, говоря сухим канцелярским языком, больше семидесяти из них "пострадали с летальным исходом". А еще "пострадали" пять домен из шести и четыре кислородных конвертера. Однако мы — все, кто занялся расследованием аварии — просто, как оказалось, недооценивали уровень идиотизма отдельных граждан.
Металлургический завод — это, кроме печей всяких, еще и трубы. Много труб, десятки и сотни километров, и по этим трубам качается к печам газ, подается вода… С водой все довольно просто, а вот с горючими газами сложнее. Когда трубу только что сделали, в ней находится воздух, и просто начать закачку светильного газа очень опасно: вокруг же печи, горячо — а труба какое-то время оказывается наполненной вообще гремучкой. Поэтому на заводе была отработана простая технология: в трубу забивали резиновый мячик, разделяющий воздух и газ. Ну а чтобы мячик проще проскакивал (он же очень плотно в трубу вбит), его сначала проталкивали внутрь на несколько метров, затем эти метры забивали солидолом и сзади ставили второй мячик — получался такая самосмазывающаяся пробка. Что же до солидола — то он потом потихоньку испарялся и сгорал вместе со светильным газом в печах…
Единственное, что комиссии не удалось установить точно, так это кто именно из инженеров — Сергей Семенович Блондинов или Иона Иванович Мущенко распорядился привычным способом провести заполнение нового трубопровода к шестой домне… кислородного трубопровода. При взрыве обоих разорвало на куски: все же "пробка" успела проскочить по трубе почти на полкилометра. А осколками были пробиты ещё с дюжину труб — как газовых, так и кислородных, так что мало не показалось никому. Хорошо еще, что некоторые из инженеров и мастеров все же не растерялись и подачу газов в трубы перекрыли за пару минут — но завод все же практически встал на две с лишним недели. А в четвертой домне образовался "козел" на полтораста тонн застывшего чугуна: факелом из двух лопнувших труб (одна с кислородом, другая — со светильным газом) с нее как гигантской сварочной горелкой просто срезало элеваторы и пока искали способ подкинуть угольку на высоту в сорок метров, металл остыл…
Мне пришлось в этой комиссии проторчать до сентября, и вовсе не потому, что был экспертом: разбираться приехала туча народу аж из столицы, и некоторые из них (явно с подачи конкурентов из Продмета) даже выкатили требование "закрыть опасное производство". Действительно опасное, тут спорить смысла нет. Да и семьдесят пять человек погибших — это очень много. Ну а когда рабочие гибнут, как в Юзовке, по одному-два человека в день круглый год, то это, конечно, мало, такие производства почти что вовсе не опасные.
В свете всего случившегося несколько мелких аварий на шахтах и вовсе прошли практически незамеченными. А в сентябре я, наконец, получил то, к чему так долго готовился: состоялась встреча с большевиками. Настоящими…
Сталинград рос быстро, даже очень быстро. Что было вполне объяснимо: уж больно много заводов успело там разместиться ещё до объявления его "городом", вдобавок чуть ли не еженедельно возникала "острая необходимость" начать производство чего-нибудь нового и интересного. Обычно это "интересное" создавалось в одном из "модельных цехов", затем потихоньку перемещалось в свежевыстроенную мастерскую-времянку, которая начинала быстро обрастать своими складами, подсобками, техплощадками и прочими "времянками второго порядка". Ну и собирало новых рабочих — которых нужно было где-то селить, как-то кормить…
Весной волевым решением большая часть этих "ну совсем уже временных заводов" была разогнана по городам и весям. К столь мудрому решению меня подтолкнул Борис Силин, занимающий должность главного инженера судостроительного завода в Царицыне. Человек очень спокойный и бесконфликтный, обычно он решал все возникшие проблемы на своем заводе самостоятельно. Но тут и его достало до печенок:
— Александр Владимирович, я думаю, что надо как-то порядок наводить на территории. Вчера закатили секцию в цех на покраску, а сегодня обратно выкатили, а на ее месте уже чьи-то балки-склады стоят. Я бы договорился, чтобы убрали — так ведь непонятно, чьи они! Безобразие сплошное творится!
Действительно, безобразие — того и гляди заводы друг с другом драться за территорию начнут. Я даже представил, как собираются команды рабочих, и стенка на стенку идут, волоча за собой на веревках сараи… Так что пришлось срочно всем мелким (и не очень) заводикам подыскивать места попросторнее. Самое смешное в этом деле было то, что балок, с которого все началось, велел поставить заместитель Силина — но это было уже не важно.
Важно было то, что Гаврилов со своим турбинным заводом поехал в Калугу. То есть собрался ехать — нужно же и жилье для рабочих построить, и цеха новые возвести, так что поначалу туда отправилась бригада Морозова из "Промстоя"… не совсем бригада, а новое подразделение, получившая название "Калугапромстрой". Две тысячи человек, которым предстояло за лето все нужное выстроить. А Калуга — город купеческий, своего производства в городе почти не было (то есть производства стройматериалов). Морозов — исключительно для обеспечения сырьевой базы — купил пару местных "кирпичных заводов", и поставил там нормальные печи. Вот только для нормальных-то печей нужны нормальные же рабочие — а вот всякие счетоводы и прочая офисная шелупонь была аккуратно выставлена за дверь пинком под зад.