Трактирщик понял меня с полуслова — и когда мы через три часа пришли на вокзал, нас уже ждал посыльный с коробом, в котором кроме обычной "дорожной" еды были упакованы и две бутылки с рассолом. Впрочем, рассол не понадобился — бани Петру Григорьевичу хватило, чтобы выбить остатки похмелья. Так что на вокзал мы господин Синицын явился уже совсем другим человеком: все выстирано, выглажено… правда исподнее пришлось купить новое: прежнее у него совсем истлело. Но современный банный сервис за деньги и не на такое способен.
В поезде Петр Григорьевич почти сразу уснул, а я все сидел и думал. Думал, думал… Где-то далеко за полночь мой спутник проснулся, подскочил, озираясь, потом вспомнил где он и с кем он:
— Саша… извините, Александр Владимирович, а что делать-то нужно будет?
— Саша, мы теперь считай братья, так что зови меня Саша. А делать нужно будет очень много разного, просто не в два ночи об этом рассказывать. Давай все же поспим…
— Не смогу я спать — печально сообщил мой несостоявшийся родственник.
— И я не смогу, но надо. Поэтому мы сейчас с тобой кое-то съедим и уснем — я протянул ему захваченную на всякий случай таблетку мелаксена. — А завтра проснемся и займемся делами…
Ночью мне приснилась Камилла. Такая, какой она была… такой, какой она бы была сейчас. Я ей рассказывал, чем мы будем заниматься с ее братом, что и в какой последовательности я буду изобретать. Камилла слушала все это с привычной чуть ехидной улыбкой — а когда я вроде закончил рассказ, вдруг спросила: — А тебе зачем?
Глава 3
Не сказать, что жизнь у Василисы Голопузовой была очень тяжелой. Нормальная была жизнь. Конечно, когда родители померли — худо было пришлось, да, слава Богу, нашлись люди добрые, помогли. И пуще всех помогла тетка Дарья — хоть и не родная была, а вдова материного брата. Поначалу — просто приютила да подкормила, а потом и место нашла неплохое.
Немцы в Сарепте жили солидно, богато. И устроиться к ним горничной — большая удача. Тетка одну семью — херра Майера — обшивала, точнее дочь их, гимназистку, и договорилась о том, что племянницу ее возьмут Майеры к себе на домашние работы. Правда немцы к русским относились примерно так же как и к скотине своей: кормили и следили за тем, чтобы не болели. Хотя скотину все же кормили сытнее. Да и в отличие от тех же русских кулаков и сами от работы не отлынивали, было у них чему поучиться. Вприглядку — русских батраков к "механизмам" не допускали. Впрочем, зачем горничной механизмы?
А вот готовить — сами учили, и учили неплохо, хотя Василису — тоже "вприглядку". Потому как и сами ели то, что слуги сготовят. И за столом прислуживать учили — чтобы перед гостями за неумелых слуг не краснеть, и Василисе как раз выпало попасть во вторую категорию "учеников". Так что жизнь в Сарепте у Василисы была хорошая. Только уж очень много работы было — зато не голодно.
Но все хорошее когда-нибудь, да заканчивается. Решила хозяйка, что девица уж слишком подросла — как бы не начала головы кружить хорошим немецким мальчикам. На этом работа и закончилась. Пришлось снова к тетке Дарье идти — прочая-то родня кормить "чужую дармоедку" не собиралась. И тут плохо все получаться стало: путь от Сарепты до Царицыне не близкий, все ноги босые стопчешь пока эти двадцать пять верст пройдешь — летом-то не страшно, а нынче-то ночами бывает и лужи ледком затягиваются.
Да опять не забыл Господь рабу свою: тетка в тот же день перевезла Василису в дом к хозяину своему, там ее вымыли в горячей воде с мылом, в кровать с периной уложили, и пилюльки всякие кушать давали. И не только пилюльки: Дарья-то на хозяина и готовила, так что и Ваське вкусного перепадало от пуза.
А тетка и вовсе обрадовалась. Сказала, что будет теперь Василиса у хорошего господина работать, заботливого. Только надо уж очень хорошо работать, ну да работы Василиса не боялась.
Барин на работу Василису взял, хотя велел тетке за Василисой смотреть пока и помогать. Без помощи-то поначалу и не получится: все небось заморское, все узнавать еще придется. Один нужник чего стоит!
Хотя — может и не придется. Барин-то и вовсе в другой дом съезжать решил. Утром все на телеги сложили, мужики уехали. А барин на дверь доску медную, синим выкрашенную и с буквами золотыми приделал. Красивую! Не иначе, как постоялый двор для прочих бар решил устроить. Буквы — золотые которые по синеве — вроде понятные. А слова — понятные не все. Но, видать, барин и впрямь миллионщик какой — такую доску дорогую повесил, а через неделю уже менять придется. Зато такой может и денежкой одарить…
Своя денежка была заветной мечтой Василисы Голопузовой: за два года работы в Сарепте получила она от хозяев восемь с половиной копеек. А платок расписной, что продавался на ярмарке, стоил пятнадцать.
Миллионы зарабатывать особой нужды не было — то есть они нужны были, эти миллионы, но не срочно. На сытую жизнь хватает — и хорошо. А что такое — сытая жизнь? Это не когда на столе "хлеба ситного от пуза", а когда это ситный — всего лишь привычное дополнение к супу, котлеткам с гарниром… когда есть что одеть и обуть, думая лишь о погоде, когда скучным осенним вечером можно просто щелкнуть выключателем и, усевшись в удобном кресле, можно почитать интересную книжку — время от времени хрумкая чипсом со вкусом чипса, идентичного натуральному…
Машка с огромным интересом занялась прокаткой и огневой полировкой огромных — аршин на полтора — стекол для окон в выстроенной рядом с домом стекольной мастерской. Землебитной, конечно, а "прокатный стан" был изготовлен на заводике Барро — причем Павел Никитич был искренне убежден, что делает какой-то очень крупноформатный офортный станок. А как же иначе-то? Ведь Александр Волков не только буквы в книжках пишет, он еще и картинки рисует замечательные — так как же ему без офортного станка-то?
В середине сентября были открыты сразу две "пончиковые" — на вокзале в Царицыне и на вокзале в Саратове. Когда знаешь, к кому и с чем подойти… в Саратове хватило новенькой книжки с автографом "автора" для дочери начальника вокзала. А десять процентов от прибыли — это мелочь: как правильно эту прибыль считать, я хорошо уже знал. И еще хорошо знал, как ее получать…
Строительство "механического завода" началось в последние дни сентября — как раз после пуска заводика цементного. С печкой "конструкции Николая Волкова" — то есть точно такой же, какую в свое время дед в Ерзовке поставил. Как раз пончиковые павильоны денег и давали столько, чтобы за перевозку этого цемента (а так же песка и камней) на стройку платить. Ну а оборудование "завода" я уже один раз покупал — в Ростове, у "парижских владельцев" — только на этот раз станков удалось купить целых пять, потому что на "распродажу" я прибежал первым и купил сразу всё. Ну а так как мой "завод" из себя представлял всего лишь большой каменный сарай двенадцать на пятьдесят метров, в ноябре в нем уже и работа началась.
Рабочих было немного: кроме Васи Никанорова и Оли Мироновой еще человек двадцать, причем половина из них были вообще плотниками. Опыт — штука великая, и на основании этого опыта "зимний транспорт" претерпел некоторые изменения: теперь "трактор" формой и размером напоминал автобус Павловского завода — или сарай на колесиках. На деревянной раме, собираемой этими самыми плотниками из дубовых и сосновых двухдюймовых досок, а мотор… мотор сразу ставился четырехцилиндровый. Цилиндры — "квадраты" сто сорок на сто сорок миллиметров, два с лишним литра каждый, изнутри "вымазанные" свинцовистой бронзой. Поршни — с бронзовыми (но уже из марганцевистой бронзы) кольцами, картер — литой чугунный (Поль Барро был счастлив потоку заказов).
За месяц таких моторов вышло изготовить целых четыре штуки — и четыре "сарая" к середине декабря приготовились таскать ценные грузы по Волге. Немного по сравнению с "прошлым разом" — вот только каждый "сарай" теперь должен был тащить пять саней-"вагонов" грузоподъемностью по десять тонн. Грузы к перевозке принимала "Компания зимних перевозок Волкова и Синицына", в которой Петя Синицын и заправлял, и принимала неплохо — в сутки благодаря "сараям на колесиках" денежки в карманах прибывало по полторы тысячи с каждого. А число их ровно так же каждую неделю увеличивалось…
Илья, глядя на то, как сокращается число машинистов на железной дороге, только посмеивался: во-первых, сокращалось оно не на "его" Грязе-Царицынском отделении, а во-вторых, мы с ним вместе "в свободное время" занимались "модернизацией мотора" для установки его на будущий катер. Ну, не только на катер — но это уже "проект следующего этапа", а пока я тупо зарабатывал денежки. Удачно зарабатывал — ведь каждый "сарай" сам по себе обходился мне всего-то тысячи в две — это учитывая, что почти все "запчасти" для моторов и трансмиссий заказывались на стороне. А на первые восемь "сараев" денежка пришла из-за океана: первый, пятнадцатитысячный тираж Альтемус продал еще на книжной ярмарке в июле, а в октябре уже ушла и половина второго, двадцатипятитысячного тиража книжки плюс десять тысяч экземпляров "Урфина Джюса". Если не спешить, что хорошая сказка обеспечивает очень неплохой "стартовый капитал"…
Остался без ответа только один вопрос, тот, который во сне задала мне Камилла — "а зачем". Пока все — ну, почти все — что я делал, делалось как-то машинально: когда заранее знаешь, что "если сделать это — то получишь вот это", сама работа мозги не напрягает. Просто делаешь себе обычную, до автоматизма знакомую работу, а голова занята совсем другими мыслями. И основная мысль была "как бы в своем прогрессорстве людям не навредить". А то ведь как получалось в прошлые-то разы: на каждого "облагодетельствованного" человека раз в двадцать больше народу почему-то обездоливалось. Вроде бы прогресс — дело хорошее: народ от голода и болезней помирать стал гораздо в меньших количествах. Но почему-то в результате этот же народ стал в гораздо больших количествах помирать от болезней и голода. Парадокс…
В первый раз попрогрессорствовал в сельском хозяйстве, урожаи выросли — ведь это хорошо? Но упали цены на продукты, зерна стали вывозить гораздо больше, народу его оставалось гораздо меньше — и в результате голод в первую же засуху стал более ужасным, чем это случилось бы без моего вмешательства. Но тут-то хоть понятно: мой "прогресс" гораздо быстрее "двинул" экономику более развитых стран, а Россия, как всегда, оказалась в заднице — потому что царь и экономический расцвет, как выяснилось, несовместимы.