Но и отечественный рынок давал пищу для ума более чем обильную — так что перед Рождеством года тысяча девятьсот десятого мы встретились у меня в кабинете за обсуждением некоторых аспектов "торговой политики компании". Тем более что и делать мне было как раз особо нечего — я только что вернулся из дальнего путешествия. Пришлось срочно сплавать в Восточную Республику, и, к сожалению, как и "в прошлый раз", по причинам сугубо медицинским.
Вера Григорьевна Ваграсова еще в середине сентября, жутко стесняясь, довела до моего сведения, что "еще два-три выкидыша — и ваша супруга уже никогда родить не сможет". Нет, я замечал пару раз, что Васька как-то слишком сильно расклеивалась, но относил ее состояние на обычные женские недомогания — а оказалось, что все было гораздо хуже.
— Василисе Ивановне просто необходимо какое-то время на полное восстановление. Год, может быть даже лучше полтора года любая беременность ей категорически противопоказана — растолковывала мне добрая тетя-врач. — И я бы порекомендовала ей вообще уехать куда-нибудь за границу: на Капри, или в Ривьеру.
Да, лучшие места для отдыха в условиях войны на Средиземноморье. Я, конечно, понимал и Веру Григорьевну: наверняка она имела тайную надежду, что и ее я отправлю с женой в качестве "личного доктора". Отправлю, это верно — благодаря ей был на самом деле создан настоящий клинический институт (хотя и небольшой), в котором очень серьезно занимались и акушерством, и младенческими проблемами. Так что заслужила тетенька нормальный отдых в приятном климате — но не на войне же! Так что Васька "и сопровождающие лица" были погружены на пароход и отправлены в уже достраивающийся Сьюдад Электрико. Ну и я заодно туда прокатился.
А на обратном пути навестил Хуана в Венесуэле — с ним было о чем поговорить. Президентом он "в этот раз" стал на год пораньше, причем благодаря моей существенной помощи: я просто убрал прежнего президента, Кастро. Нет, убивать его никто не стал, просто "экс" был приглашен (за мой счет, естественно) в успевшую сильно прославиться клинику в Швейцарии в качестве "благодарности" за содействие в организации промышленного центра на Карони.
Что же до Гомеса, то он очень серьезно воспринял мои предупреждения об опасности "тесного сотрудничества" с американцами. Нет, враждовать с США венесуэльский президент не стал, напротив, он активно приглашал на работу разных специалистов. Вот только предложения в части "помощи в геологоразведке" он принимал с очень большой оглядкой — а "оглядывался" он на карту, которую я ему передал три года назад. Так что пока нефть в Венесуэле никто не искал…
Собственно, это и было основной причиной нашей встречи. Хуан, получая через мои компании весьма приличное количество разных ништяков и более чем приличное количество денег, все же недоумевал, почему "больше денег будет хуже", и пришлось ему пояснить, что если сейчас нефть начать качать, то денег сильно больше не будет. Точнее, будет, но очень недолго, а если заняться несколько иным бизнесом, то доходы даже превысят нефтяные. Убедить его получилось, но убеждения пришлось подкреплять инвестициями. Выгодными — но для того, чтобы что-нибудь ненужное продать…
Вот мы и засели с "главным экономистом" за планирование работ по "интенсификации удоев". Причем как "доить" — было понятно, нужно было решить где заняться "дойкой" чтобы максимизировать "удои" на каждый вложенный рубль.
— Если доверять их статистике, то наибольшей рентабельности мы добьемся на розничном рынке Германии — внушал мне Станислав Густавович. — Сколь ни странно, именно весьма низкие текущие розничные цены позволят очень быстро захватить рынок: рентабельность большинства торговых компаний столь невелика, что опускание цены на рынке всего процентов на семь уже приведет их к разорению. Вдобавок, колониальные товары там на рынках представлены не в изобилии, и выйдя с ними хотя бы в мебельный сектор мы будем получать прибыли более пятидесяти процентов с оборота.
— А пошлины?
— Не думаю, что правительство их поднимет, ведь формально компании будут германскими же и все это будет по бумагам выглядеть как колониальная экспансия именно Германии, что правительством наоборот крайне поддерживается.
— Ну хорошо… но, Станислав Густавович, представьте: началась война Германии с Россией — а это вполне возможно, и довольно скоро. Скажем, года через три — и тогда выходит, что мы финансировали вражескую торговую сеть?
— Если так ставить вопрос… а, пожалуй, вы с такой точки зрения тем более неправы. Вот, взять, например, Гамбург — он открыл одну из принесенных папок. — Гамбург, Гамбург… вот! Поскольку у нас не будет необходимости ставить отдельные фасовочные фабрики так как можно использовать и варшавские, которые сильно недогружены, то расходы на создание всей сети в городе составят всего девять миллионов марок…
— Больше четырех миллионов рублей.
— Да, больше — но уже через полгода оборот сети превысит два миллиона марок в сутки, при рентабельности в двадцать-двадцать пять процентов с оборота. Ладно, возьмем двадцать — и получаем, что вложения окупятся меньше чем за две недели.
— Великий боже! А зачем я вообще занимаюсь каким-то производством?
— Затем, что вы тут пропустили капитал оборотный, каковой должен составить уже более ста двадцати миллионов марок. То есть в общем объеме выйдет все те же триста процентов годовых…
— Но чем Франция-то плоха? Или та же Англия?
— Да ничем, если не принимать во внимание иную структуру потребления. Француз-горожанин от трети до половины продуктов получает от родни из деревни, а зеленные и овощные лавки, которые вообще чаще всего являются семейными предприятиями, получают продукты на продажу от хозяйской родни и друзей деревенских в количествах более девяноста процентов. Да, бананы там продаются ваши, но это пожалуй все. В принципе мы можем занять изрядную часть на рынке кофе и чая, но для этого создавать целую сеть… Того, что у нас во Франции есть, уже достаточно.
— Ладно, у меня есть кое-какие идеи, но они несрочные. А с Англией?
— Расчеты показывают, что в принципе до трети розничной торговли можно попробовать захватить. Но в силу консерватизма населения и и без того невысоких цен, в особенности на колониальные товары, чистая рентабельность будет невысока. А сроки создания сети, напротив, окажутся гораздо большими, нежели в других странах. И если мы говорим о наискорейшей окупаемости, то остается лишь Германия и, с несколько меньшим уровнем важности, Австро-Венгрия…
— Ясно. Я вам очень благодарен, Станислав Густавович. Пожалуй, Германией и займемся сейчас. Раз уж не оказалось большевиков поблизости…
— А зачем вам большевики, позвольте полюбопытствовать? — в голосе экономиста прозвучала искренняя заинтересованность.
— Ну как зачем? Это ведь их руководитель, если мне память не изменяет, писал что "нет такой крепости, которую не взяли бы большевики". А тут у нас несколько "крепостей", которые было бы неплохо "взять".
— Не помню такого…
— Что не помните?
— Чтобы Ульянов писал такое.
— А вы-то откуда знаете?
— Ну, как вам сказать… вообще-то я и сам член РСДРП. Правда, не большевик, но все же и с ними хорошо знаком. Но, должен сказать, в результате бесед с вами я все более склоняюсь к мысли, что в руководстве партии представления об экономической науке несколько… ошибочное, что ли.
— Как ошибочное? В чем?
— Видите ли, Александр Владимирович, вы, как я вижу, экономику в марксистском понимании представляете более чем неплохо. Но дела ведете в значительной степени отрицая подходы, которые вытекают из рекомендаций Маркса, Энгельса, Ульянова. Однако вы преуспеваете, при том, что если рассматривать картину через призму марксова "Капитала", вы просто обязаны были уже давно разориться — что наводит на мысль, что у Маркса в рассуждениях вкралась какая-то ошибка. Я, откровенно говоря, сильно поспорил — и лично, и в статьях — по этому поводу с Ульяновым… В общем, сейчас я всерьез думаю о выходе из партии.
— Но не вышли?
— Нет еще… однако какой-либо деятельности в ней не веду уже.
Вот ведь досада-то какая… Потратил несколько лет для того, чтобы выйти на большевиков — и вдруг оказывается, что мой же начальник экономической службы не просто член этой партии, а человек, весьма близкий к руководству. Знать бы раньше… Только вот не помню я такого "знатного большевика". Может, этот Струмилло-Петрашкевич до революции и не дожил? Хотя и Мартов, который оказался Цедербаумом, тоже вроде не дожил — а про него я знал. А может он в "моем будущем прошлом" и не помер? Уверенности в этом у меня не было — как и уверенности в том, что мой экономист не сменил фамилию на какую-нибудь партийную кличку. А было только раздражение по поводу бездарно потраченного времени и не менее бездарно потраченных денег. Ведь всего-то и нужно было своему экономисту зарплату, скажем, установить тысяч в двадцать в месяц… ну и намекнуть, почему столько. Впрочем, чего уж теперь-то жалеть?
Возникшую было идею через Станислава Густавовича дополнительно подкормить большевиков пришлось отбросить. Не потому что не нуждались они в лишних деньгах, а потому что Струмилло-Петрашкевич сразу после нашего разговора официально объявил о выходе из партии. О чем сообщил и мне, объяснив свой шаг очень просто:
— Мне не нравятся экономические воззрения социал-демократов — что большевиков, что меньшевиков. Но это хотя бы могло бы являться предметом дискуссии. Однако еще больше мне не нравятся способы ведения дел и те, с кем партия активно сотрудничает… если бы я узнал об этом раньше, то давно бы вышел из нее. Надеюсь, вы не будете меня спрашивать, что конкретно мне не понравилось: мне не хотелось бы отвечать вам отказом…
Одним марксистом меньше… может быть именно поэтому я про него раньше не знал? А почему вышел — допустим, быть в одной партии с Сашенькой Коллонтай ему религия не позволяет. Я бы тоже постеснялся с этой дамочкой на одном гектаре… но она-то вроде вообще не большевичка? И мне пришлось все же задуматься: а кому же я на самом-то деле помогаю?