Команда фрегата слонялась по берегу открытого ею материка. Её мучил голод, и вот-вот могла начаться цинга.
— Поднять паруса, черти драные! — внезапно услышали они хриплый окрик.
Оглядевшись, они обнаружили, что Колумба среди них нет. Зато перед ними стоял, оскалив зубы, капитан Флинт, гроза всех морей и океанов. Сами они неожиданно превратились в пиратов.
— Пусть меня проглотит кашалот, если мы не раздобудем пропитания! — рявкнул Флинт.
— Йо-хо-хо и бутылка рому! — горланили пираты, гребя длинными палкообразными вёслами, ибо царил штиль и паруса болтались, точно старые тряпки.
Капитан Джон Флинт стоял на носу шхуны и криво ухмылялся. Его не пугало, что на родине его ждал эшафот. Ведь ему строго-настрого было запрещено покидать пределы своей страны, а тем более заниматься разбойным промыслом. Но разве настоящего пирата остановят какие бы то ни было угрозы?
— Эй, Одноногий Джек! — крикнул капитан круглоголовому упитанному пирату, которого иногда ещё звали Вовиком. — Вглядись-ка получше вперёд.
Одноногий Джек вгляделся и увидел тёмную полоску суши.
— Земля! — запрыгал он на здоровой ноге так, что едва не опрокинул судно.
— Пусть мне отрубят башку, если это не Гаити! — воскликнул Флинт.
Пираты загалдели.
— Пусть отрубят вторую ногу Одноногому Джеку, если на Гаити нет плантаций бобов! — воскликнул Флинт.
Пираты загалдели ещё громче.
— Не быть мне Флинтом, если мы не устроим набег!
Пираты перестали галдеть и устроили набег.
Бобы росли почему-то в земле и оказались мелковатыми, но зато их было много. Флинт решительно стащил с себя пиратскую майку.
— Что жалеть это тряпьё! — воскликнул он презрительно.
Майку завязали снизу узлом, и получился очень даже отличный мешок с ручками.
— Клянусь нашей дырявой шхуной, если… — начал было капитан, но так и недоговорил.
— Полундра! — заорали в тот же миг пираты Сашка и Мишка.
Со стороны гаитянского селения к ним спешил хозяин плантации. Ничто не выдавало в нём дружественных намерений.
— Варвары! Разбойники! Ну я вам задам! — слышалось издалека.
Пираты бегали быстро, если не считать Одноногого Джека. Джек скакал, как тот абориген с батоном. Впереди него мелькали пятки друзей-пиратов, а сзади сопел землевладелец.
Чтобы хоть немного задобрить плантатора, пираты решили отказаться от бобов. Они бросили их вместе с замечательным мешком, который прежде был не менее замечательной пиратской майкой. Однако на преследователя эта жертва не произвела ни малейшего впечатления. Пнув мешок с бобами, он продолжил погоню. Тогда Флинт кинул ему свой великолепный перочинный кинжал, а пираты Сашка и Мишка — свои любимые очки для ныряния на глубину. Любой другой был бы счастлив от таких даров, но этот даже не взглянул на свои трофеи.
Беглецы достигли наконец бухты, и через минуту пиратское судно готово было отчалить. Однако капитан Флинт приказал стоять.
— Пусть лучше нам всем отрубят головы, чем мы бросим в беде Одноногого Джека! — отважно постановил он.
Джек сумел спастись. Еле живого, его подобрала проходившая мимо двухмачтовая яхта «Алкион» знаменитого исследователя океанов Кусто. Сам Жак-Ив Кусто, лицом немного похожий на Флинта, но гораздо менее свирепый, можно даже сказать, добродушный, назначил спасённого старшим аквалангистом. Капитан Кусто был решительным и бесстрашным исследователем, хотя временами он вспоминал своих почтенных родителей, которые не одобряли его рискованное увлечение. Ничего удивительного: все родители таковы.
Судно шло освобождать запутавшихся в браконьерских сетях морских котиков.
Браконьерские сети были поставлены возле зарослей тростника. Капитан нырнул с борта яхты и увидел под водой печальные глаза застрявших в сетях котиков. Они были некрупные, эти котики, почти детёныши, и всем им грозила неминуемая гибель. Вынырнув, Кусто махнул своей команде, и все они, набрав побольше воздуху, стали нырять и выпутывать несчастных животных. Спасая котиков, ныряльщики Сашка и Мишка сами едва не запутались в коварных сетях.
Несколько морских существ не удалось спасти: они были так замучены, что всплывали кверху брюхом. Старший аквалангист предложил пустить их на прокорм команде. Не акулам же их оставлять. Судно взяло курс к берегу, чтобы развести там костёр, но в этот момент воздух потряс яростный крик:
— Вон они! Вон кто чистит наши сети! Ну погодите!
Разрезая носом волны, к ним мчался вооружённый катер браконьеров.
— Вот я вас, вредители! — грозил кулаком главный браконьер. — Стойте, вам говорят!
Он требовал, чтобы спасатели морских животных сдались без боя. В ответ мотористы «Алкиона» так раскочегарили двигатели, что судно буквально зарывалось в волны. Пока совсем не зарылось. Его команда сидела в нём, точно в ванне с водой. Но скорее всего, их просто-напросто подбили…
Капитан Кусто и его команда оказались во власти волн. Во власти волн оказалась и вся их экипировка. А их обувь ушла на дно. На дно пошло и их чудесное судно, которое они сами соорудили из старой брошенной баржи.
Потерпевших крушение моряков долго носило разными океанскими течениями.
— Держитесь, — героически подбадривал своих соратников Кусто. — Мы бесстрашные исследователи и не должны сдаваться.
Хотя его самого временами беспокоила мысль: как он объяснит своим почтенным родителям пропажу обуви?
В конце концов их выбросило на незнакомый пустынный берег. Совершенно обессиленные, они повалились на песок у самой кромки воды. Они лежали, раскинув руки и ноги, точно старые черепахи.
Однако насладиться заслуженным отдыхом им не довелось.
— По коням! — прозвучал приказ.
Капитана Кусто среди них не было, а над ними возвышался одетый в кольчугу, с громадным копьём в руке воевода Евпатий Коловрат.
— Вставайте, мои верные дружинники! Не время отдыхать. Хан Батый осадил Рязань. Вперёд, на подмогу нашим братьям! — и он потряс своим внушительным оружием.
Через минуту по степной равнине в вихрях пыли мчалась на боевых конях, в кольчугах и шлемах, с копьями наперевес, русская дружина. Впереди виднелась полуразрушенная осаждённая крепость. Там ратников ждала жестокая, кровопролитная, но славная сеча. Они непременно должны были победить. И тогда, может быть, родители боярина Евпатия простят его за то, что он отправился на войну без их отеческого благословения.
…Поздним вечером воротившийся из долгих странствий путешественник Юрка, утомлённый и ужасно голодный, попытался пробраться на цыпочках в кухню, откуда тянуло чем-то восхитительно вкусным. Ему не хотелось беспокоить и так слишком беспокоящихся о нём родных.
Но родные, оказывается, не спали, а продолжали вовсю беспокоиться. И они сразу же кинулись к вернувшемуся, по которому, видимо, ужасно соскучились.
— Где ты пропадал, негодник?! — звенел женский голос.
— Босяк! — вторил ему голос мужской.
Обладатель мужского голоса, точно дикий индеец, настиг и схватил в охапку беззащитного странника, явно намереваясь содрать с него скальп. Но для начала его решили допросить.
— Где сандалии? — пытали несчастного. — Где майка? Отвечай! Только перестань врать. Про Гаити и морских котиков мы уже слышали. Вечно выдумываешь небылицы! Выкладывай начистоту: зачем вы забрались в чужой огород? У нас что, картошки дома нет? Как вы посмели вытаскивать рыбу из чьих-то сетей? Нам всё известно! Нам только что звонила Сашки-Мишкина мать. Это же уму непостижимо! Целый день ты пробезобразничал, а завтра первое сентября! Ты сделал то, что вам задали на каникулы? По географии, по истории и литературе? Ничего подобного! Вместо этого ты всё лето бездельничал…
Пленник Юрка поднял голову и обомлел. Перед ним колебались два странных полупрозрачных существа. Они смешно жестикулировали, двигали полупрозрачными губами и издавали какие-то непонятные булькающие звуки.
«Так и есть, — смекнул Юрка. — Я угодил на инопланетный космический корабль, и теперь он уносит меня в чужую галактику».
В большой квадратный иллюминатор был виден удаляющийся голубой шарик Земли. Юрка чувствовал себя одиноко.
Однако огорчался он недолго, поскольку заметил, что похитившие его инопланетяне не такие уж страшные, как кажутся на первый взгляд. Возможно, они не станут делать из него чучело и не поместят в межпланетный зоопарк. Возможно, даже наоборот — будут заботиться о нём и не давать никому в обиду. И точно: после того, как он оттёр от земных следов пол их звездолёта, они щедро накормили его и напоили чаем с неслыханно вкусным пирогом. В знак благодарности Юрка вызвался помыть после трапезы их космическую посуду. Эти два инопланетянина совсем смягчились и даже разрешили ему перед сном немного почитать.
В специальном отсеке их космического жилища, к великой радости Юрки, обнаружилась целая коллекция трофейных земных книг. Тут были Жюль Верн и Александр Беляев, Майн Рид и Василий Ян, Джеральд Даррелл и Кир Булычев; были книги про экспедиции Кусто, про Христофора Колумба и про капитана Флинта и про других любимых Юркиных героев.
…Юрка не заметил, как книжка выпала у него из рук и он мертвецки заснул. В своих снах он вновь плыл на каравелле «Санта-Мария» открывать неведомые земли, сражался с ханской ордой за русские города, спасал морских животных, погружался на подлодке «Наутилус» в пучину океана и летел на космическом корабле «Полюс» к далёким сверкающим галактикам.
ПОВЕСТИ
ПЛЕННИК ПАПУАСОВ
I. ПАПУАСЫ
Папуасами именовало себя немногочисленное, но грозное мальчишеское племя из маленького тихого городка на реке Ирше.
Река тоже была тихая, густо заросшая по берегам ольховником, а по заводям — осокой, камышами, оранжево-жёлтыми кувшинками и водорослями. Особую таинственность и живописность придавали ей бессчётные необитаемые острова, островки и протоки, порой узкие, хорошо замаскированные и известные, пожалуй, одним папуасам.
Большую часть времени племя проводило в дальних плаваниях по Ирше на своём двухвёсельном судне или в разбоях. На реке они охотились на водоплавающую дичь, в изобилии водившуюся вблизи раскинутых по берегам сёл, а в сухопутных разбойничьих вылазках добывали всякое иное продовольствие.
Перед очередной вылазкой вождь папуасов Слава Козякин проверял боевую готовность команды. Он усаживался обычно на спинке дворовой скамейки, водрузив ноги на сиденье, где располагались его приближённые — загорелый, как мулат, крепыш Вовка Дран и толстый, со складками на боках папуас Валерка по прозвищу Фигля. Перед скамьёй сидели или возлежали на травке ещё два соплеменника — братья Тетери — разные по возрасту, но в одинаково грязных майках, шортах и с одинаково остриженными затылками.
На этот раз по соседству с Тетерями устроился щуплый веснушчатый паренёк Алёшка Вершев. Алёшка не так давно переехал с родителями в это местечко, и здешняя ребятня ещё не признавала его своим.
Вождь придирчиво оглядел племя.
— Вот ты, Тетерь, — кивнул он на Тетеря-старшего, — своровал бы ты картошку у злой бабки?
— Своровал бы, — чистосердечно признался тот.
— А у доброй?
— Не своровал бы.
— Плохо. А ты? — указал вождь на Тетеря-младшего.
— Я своровал бы у доброй. А то злая уши надерёт.
— А ты? — толкнул командир коленом толстяка Фиглю.
— Жрать захотел — украл бы у любой, — пробубнил тот.
— А я, у какой приказано, у той и своровал бы! — отчеканил Дран и хмыкнул: — Даже у Фигли украл бы, если б надо было.
— Дран — настоящий папуас! — похвалил Вовку Славик. — Эй, Лопух, а ты что скажешь?
Алёшка Вершев встрепенулся. Он давно мечтал быть принятым в папуасы и понимал, что ему лучше было бы ответить, как Дран, но вместо этого, робко глядя на могущественного вождя, он промямлил:
— Мне папа говорил, что красть нехорошо…
Папуасы захихикали (им даже стыдно было слышать такую глупость), и все посмотрели на Славика. Вождь сохранял положенную вождям степенность.
— Это твоему папе красть нехорошо, — поучительно изрёк он. — А для нас, папуасов, грабежи и налёты — главное дело жизни.
— И для завтрашнего плавания нужен провиант, — добавил Фигля.
— Я бы мог принести картошки из дому, — нетвёрдо предложил Алёшка.
— Из дому! — передразнил его Вовка. — Ты ещё папу из дому возьми и маму заодно!
Толстый Фигля мелко затрясся в притворном смехе, тыча в Алёшку пальцем, но мигом присмирел, получив от вождя щелчок.
— Сегодня, как стемнеет, — вполголоса молвил Славик и огляделся по сторонам, — у нас налёт. На огород той бабки, что в прошлый раз малому Тетере надрала уши.
— Она надрала уши, а мы надерём у неё картошки! — схохмил Вовка Дран.
— … Каждый должен знать свою задачу… — продолжал Славик.
— Чур я на стрёме! — выпалил Дран.
— Я на стрёме, — спокойно возразил вождь. — А ты, Дран, будешь в разведке.
— А кому картошку красть? — спросил Тетерь-младший.
Славик слегка повёл глазами на Алёшку.
— Пошлём Лопушину! — сию же секунду подхватил Вовка. — Ему надо привыкать. Пусть тренируется.
— На фига он нам? — проворчал Валерка Фигля. — Только всё дело испортит. Знаю я этого Лопуха.
— Вот и будет ему проверка. Испортит — не видать ему плавания, — небрежно бросил Козякин.
Алёшку в плавание не брали ещё ни разу, и ему казалось, что нет на свете ничего более замечательного, чем путешествовать по реке на лодке.
— Лопуха, значит, вперёд, — окончательно постановил вождь, — а Тетерей и Фиглю — в подкрепление.
2. НАЛЁТ
Темнота стояла разбойничья. Папуасы совершили лихой марш-бросок через рощицу, показавшуюся Алёшке настоящими джунглями. Главной его задачей было не отстать. Тем более что в шуме их бега ему неотвязно слышался топот по меньшей мере ещё десятка чьих-то ног (или лап).
Он слегка обрадовался, когда они очутились на открытом пространстве и над головой заблистали звёзды. Но тут папуасы разом плюхнулись на землю и поползли на животах по влажной щетинистой траве.
Алёшка не понимал, почему они ползут, а не идут ногами, когда в округе ни души. Но решил, что папуасам, видимо, иначе нельзя. Порой среди бурьяна попадалась крапива, однако он не замечал её жгучих прикосновений. У него и так было ощущение, словно всё его тело горит в огне. Дело в том, что он ещё никогда в жизни не воровал. И хотя ему лестно было сознавать, что папуасы взяли его с собой в такое опасное предприятие, всё же его не оставляла мысль, что дело, в котором он сейчас участвует, — дурное. Трудно было даже представить, как он сможет смотреть в глаза родителям, сестре, если им станет об этом известно. А что скажет он в своё оправдание, когда вернётся сегодня домой так поздно?..
Впереди Лопуха полз Фигля, сопя и покряхтывая, точно трактор, вспахивающий целину. Позади двигался Дран.
— Давай-давай пошевеливайся, — то и дело тыкал он Алёшку хворостиной в голые пятки.
— Что, Лопух, страшновато? — прошептал, приостановившись, Валерка. — Небось поджилки трясутся и скелеты кругом мерещатся?
Алёшка замер и осторожно покосился по сторонам. Местность вокруг была с трудом различима и неузнаваема, точно они попали в какой-то другой мир, может быть даже в подземный. Или, скорее, в пропасть, потому что вверху видны звёзды…
В следующий миг Вовка Дран больно кольнул его хворостиной:
— Ползи не тормози!
Фигля и Алёшка поползли дальше.
— А мне хоть бы хны, — возобновил прерванный разговор Валерка, обращаясь к новенькому, — нисколечки не страшно. Привычен. Не то, что ты.
— Молчал бы, — прошипел сзади Вовка. — Кто в прошлый раз первый драпал?
— А ты не драпал? — огрызнулся Валерка. — Все драпали.
Впереди послышалась тихая ругань. Потянуло гнилью. Как оказалось, это вождь заполз в мусорную яму.
Наконец добрались до места. В темноте различим был забор из провисшей металлической сетки. Дальше, за купой кустов, высился тёмный угловатый силуэт дома.
— Разведка, вперёд, — последовал негромкий приказ.
Братья Тетери, слившиеся во мраке в одно двухголовое существо, привстав на колени, отогнули нижний край сетки, и разведчик Дран пролез под неё. Просунувшись наполовину, он полежал так какое-то время и попятился назад:
— Всё спокойно, — доложил он.
— Лопух, готовься, — распорядился вождь.
— Ну, Лопух, давай. Не подведи, — нащупал Алёшку и хлопнул его по заду Вовка.
Алёшке было не по себе. Он с радостью убежал бы отсюда, от этой тьмы и опасности домой, где так светло и уютно, где в эти минуты вся семья, наверное, собралась за столом пить чай и ждут его. Но он боялся прослыть трусом, маминым сынком и потому, обречённо вздохнув, вслед за братьями Тетерями полез на огороженную территорию.
3. ПАПУАСЫ НЕ ДРЕЙФЯТ
Стараясь не глядеть по сторонам, Алёшка торопливо рылся в ещё тёплой и сухой, как порошок, земле. Он ждал, что вот сейчас или в следующую секунду его схватят за руку: «Попался, воришка! А ну пойдём к родителям!» — и поволокут, точно разбойника, через весь городок. Но пока лишь звёзды на небе являлись свидетелями его преступления, глядящими на него с холодным укором.
Верно, срок собирать урожай ещё не пришёл: из попадавшихся клубней самые крупные были размером с конский каштан.
— Мелочь одна, — недовольно проворчал Славик Козякин, когда ему доставили добычу. — Надо попробовать на соседнем участке.
— Там свет горит. И собака у них, — предупредил Валерка.
— Это Фигля специально говорит, чтобы тебя, Лопух, напугать, — объяснил вождь. — Свет они из хитрости оставляют. А собака та не бодрее моей покойной бабушки.
— Я знаю, какая у неё кличка, — подал голос Тетерь-младший.
— У кого? У бабушки? — хмыкнул Дран, но тотчас прикусил язык.
— У собаки. Её звать Грот. Она и лает так: «Грот-грот-грот». Своё имя вылаивает.
— Хорош трепаться. Мы зачем сюда пришли? — напомнил вождь.
— За картошкой.
— Может, хватит того, что набрали? — со слабой надеждой пролепетал Алёшка. — Мне вообще-то домой пора…
— Я же говорил! — презрительно процедил Фигля. — Дать ему по шеям, и пусть проваливает.
— Дать всегда успеем, — заверил Славик.
— Не бойся, Лопух, вместе полезем, — подбадривал Тетерь-старший. — Дело же плёвое: раз-два — и готово!
— Папуасы не дрейфят. Ты же хочешь стать папуасом…
Алёшка обречённо опустил голову.
В заборе соседнего участка Валерка оторвал узкую деревянную рейку, и Алёшка боком протиснулся в образовавшуюся щель.
Огород густо и сочно пахнул всевозможной зеленью — стручковым луком, картофельной и морковной ботвой, петрушкой, сельдереем… Перемещаясь на четвереньках, Алёшка шарил одной рукой по грядкам, пытаясь угадать, где высажена картошка. По мере того как он двигался, слева то появлялось, то исчезало за тёмными кронами деревьев пятно света. Складывалось впечатление, будто свет загорается и гаснет, подавая какие-то зашифрованные предупредительные сигналы.
— Лезь дальше, — подгонял его сзади нетерпеливый шёпот. — Там огурцы. Дери огурцы! И картошки побольше!
«Мы надерём картошки, а нам надерут уши», — вспомнились Алёшке слова Драна, но только уже в другом порядке. «Хватит с меня», — твёрдо решил он и попятился назад. И в ту же минуту почувствовал, будто одна из штанин зацепилась за что-то. Он легонько поддёрнул ногу. В настороженной тишине раздалось громкое металлическое бренчание. И почти сразу, точно по сигналу, прозвучало басисто: «Грот-грот-грот».
«Точно, имя вылаивает», — успел подумать Алёшка.
В доме хлопнула дверь, послышались голоса. Алёшка обернулся назад, но услыхал лишь быстро удаляющийся шорох, хруст и дрожащие подвывания маленького Тетеря:
— Толян, ты де-е-е? То-о-оли-и-ик!..
— Опять шпана огород вытаптывает! — донеслось со стороны дома. — Ну я им задам! — и дальше негромко: — Васька, беги наперерез, а я в обход, за рощу.
Алёшка лежал между грядок, уткнувшись лицом в ладони, вдыхал сухой картофельный запах земли и с тоской в сердце ожидал расправы.
Между тем голоса взрослых сперва звучали почти рядом, затем где-то сбоку, а потом уже далеко за забором, в той стороне, куда побежали папуасы.
Алёшка, наподобие колорадского жука, что, поджав лапки, притворяется мёртвым, пролежал без движения ещё какое-то время. Затем, переборов страх, приподнял голову и прислушался. Было тихо. Осторожно он освободился от вцепившейся в штаны колючей проволоки и почти беззвучно, замирая при малейшем шорохе, выбрался из чужого огорода.
4. ПЛАВАНИЕ
На другой день Алёшка сидел на корме пустой железной лодки, соединённой цепью с берегом. Он знал, что скоро здесь появятся папуасы, чтобы отправиться в путешествие по реке. Алёшка горестно вздохнул. После вчерашней истории на огородах вряд ли стоило надеяться, что его возьмут в плавание… А может, всё-таки возьмут?
Но постепенно он забыл и про вчерашнюю неудачу, и про папуасов. Блики от мелких волн чередой пробегали по его щекам, веснушчатому носу, по оттопыренным, обгорелым на солнце ушам. Река частыми складочками набегала на лодку, а мальчишке чудилось: это лодка скользит вперёд кормой и тянет за собой на цепи весь берег.
Если вообразить, что речная рябь — это не рябь, а широкие морские волны, то лодка вполне сойдёт за эсминец или линейный крейсер. И вот уже звучит команда капитана (капитан, само собой, Алёшка): «Пр-раво руля!» — «Есть право руля», — отвечает штурман (в роли штурмана также Алёшка). — «Лево руля!» — «Есть лево руля!».
Лодка будто и вправду слегка повернула влево и закачалась с борта на борт, как на океанских волнах.
«Полный вперёд!».
В это мгновение лодка на самом деле дёрнулась вперёд, да так, что он едва не рухнул на ржавое днище.
— Попался, Лопух? — загоготали сзади. — Не ждал?!
Алёшка обернулся: лодка была полна мальчишек. Некоторые ещё не впрыгнули и висели на бортах, полоща ноги в воде. Это были папуасы.
— Ага-а-а! Ха-ха-ха! — непонятно чему радовались они.
На середине лодки, удерживая равновесие, стоял Слава Козякин. Видно, неспроста он был вождём: на шее у него на длинном кожаном шнурке болтался ключ от отцовской лодки — той самой, на какой они все теперь находились. Славик единовластно решал, кого взять в плавание, а кого нет. Как бы в напоминание об этом он время от времени крутил ключ на пальце, как пропеллер, задевая порой головы своих подчинённых.
Сейчас вождь приставил к нижней губе трубчатую ножку ключа, пронзительно свистнул и кивнул на растерянного Алёшку:
— В плен его.
— В плен! В плен! — обрадованно подхватило племя. — Будет знать, как огурцы красть!
— Из-за него малому Тетерю опять уши надрали.
— В плен Лопуха!
Братья Тетери, оба в одинаковых чёрных трусах, живо приладили вёсла. Между лодкой и сушей быстро расширялась зыбкая полоса воды.
Глядя на удаляющийся берег, Алёшка не знал, радоваться ему или огорчаться: он вроде бы участвовал в плавании, но участвовал не как папуас, а как пленник.
Тетери гребли, как на состязаниях. Младший вскакивал вместе с веслом, затем снова падал на скамью и откидывался на спину, так что казалось, это не он двигает веслом, а весло таскает его за собой. Лодка раскачивалась, визжали уключины. За кормой бурлило, и даже брызги взлетали фонтаном. Оказалось, это Вовка Дран плыл сзади и подпихивал лодку.
— Что, Лопух, не ндравится? — высунулась над кормой его мокрая черноволосая голова. Минутой позже Вовка набрал в рот воды и пустил её тоненькой струйкой в Тетеря-младшего.
— Што-о-орм! — заорал он и принялся так усердно раскачивать судно, что даже капитан присел и схватился за борта.
Славик нахмурился — Вовка сразу перестал дурачиться и полез в лодку, шумно отдуваясь и тряся головой, в результате чего обрызгал Тетерей, Алёшку и сваленную на корме одежду.
— Дран, теперь ты греби, — сказал Тетерь-старший, вытирая красное лицо, и при этом осторожно покосился на Славика.
— Какое «греби»?! Не видишь — пленного стерегу! — И Дран для убедительности поставил на скамью рядом с Алёшкой загорелую в царапинах ногу, перепачканную ниже колена голубовато-серым вонючим илом.
— На фига нам эти пленные? — промычал с носа корабля толстяк Фигля (он держал на коленях большущую закоптелую кастрюлю с мелкой, наворованной вчера картошкой). — Ещё и корми потом этих пленных дармоедов.
— Ничего ты, бамбук, не смыслишь, — повернулся к нему вождь. — Пленные нужны для работы.
— На работу его! На вёсла! — гаркнул догадливый Дран.
Алёшка почувствовал на своих плечах множество рук. В следующую минуту он уже сидел на гребной скамье вместо братьев Тетерей. В ладони ему вставили рукоятки вёсел. Со всех сторон раздались крики:
— Пошёл! Давай! Живей!
5. НА ВЁСЛАХ
Высунув от напряжения язык и облизывая трещинку на губе, Алёшка грёб, подаваясь вперёд и откидываясь назад, почти как Тетерь-младший, и ещё громче, чем тот, скрипел уключинами.
— Лопух, пр-раво руля, — цедил сквозь зубы Славик, вращая воображаемый штурвал.
Гребец усиленно соображал, каким веслом ему работать, чтобы было «право».
— Не тем! — тыкал его в спину Дран.
— Правым работай, левым табань, — учительски наставлял Тетерь-старший.
— Вот как — смотри! — подсказывал Тетерь-младший, двигая перед собой кулачонками.
— Давай-давай! Вперёд! — перекрывал других горластый Дран.
— Тоже мне гребец, — елозил на носу лодки Валерка. — Корми его потом…
— Вперёд! Разом!
— Так держать!
— Лево руля!
— Нажми!!!
У Алёшки в ушах все эти команды слились в общий гам, и он уже не разбирал отдельных слов. Глаза его следили, как вёсла, закручивая струи, колеблют и искажают отражённые в воде облака. Он поднимал голову — и там стояли, словно в ясной голубой реке острова, пухлые белые облака. Если не замечать тенистых зелёных берегов, то можно решить, будто река и небо сливаются где-то впереди, и если хорошенько взмахнуть вёслами — лодка приблизится к облакам.
Алёшка и впрямь гребнул что было сил — и тотчас упал на спину: судно врезалось носом в кусты. Посыпались листья и всякая мелкая шелуха, а Славику на шею шлёпнулась и скатилась на дно лодки жирная изумрудная гусеница.
— Тоже мне нашли гребца, — проворчал из-под веток Фигля. — Сто раз ему кричали «стоп».
Вовка Дран двумя пальцами бережно подобрал гусеницу и, оттянув резинку, кинул Алёшке в трусы.
Вся команда заухмылялась, даже вождь слегка искривил губы, показывая своё одобрение.
— Швартуемся, — распорядился он.
Алёшка устало опустил руки, намереваясь отдохнуть.
— Не рассиживайся! — хлопнул его по спине Дран. — Пойдёшь рыбу добывать.
— Какой из Лопуха рыбак? — презрительно скривился Валерка. — Он и плавать-то не умеет.
— Это кто же плавать не умеет? — с оскорблённым видом оглядел всех вожак.
— Лопух не умеет.
— Лопух, ты ПЛАВАТЬ не умеешь?! — выкатил глаза Вовка, будто слышал об этом впервые. — Мы тебя сейчас в два счёта научим! — и он как-то особенно посмотрел на Славика.
— Что ж, можно и научить, — кивнул тот.
6. ЛОПУХ УЧИТСЯ ПЛАВАТЬ
— Не трусь, Лопух, — ободряли пленного братья Тетери.
Дран дружески подмигивал. Даже Фигля бубнил что-то миролюбивое, и Алёшка доверчиво улыбнулся в ответ.
— Согласен! — крикнул за него Дран.
Лодка закачалась. Это папуасы вскочили со своих мест. Алёшка ничего не успел сообразить, как его ухватили за руки, за ноги, вскинули и давай раскачивать. Кусты, река, небо сорвались с места и понеслись! В одну сторону… замерли, опрокинутые… Понеслись в обратную! Снова. Всё быстрее, быстрее!
— Ну… хватит, — с трудом выдавил из себя Алёшка. Он всё ещё принимал происходящее за шутку, пробовал улыбаться, как вдруг…
Ему вдруг сделалось легко и невесомо. Всё поле зрения заполнило небо. Однако через секунду мир перевернулся, и вместо неба перед глазами встала шершавая, отвердевшая река. Она оглушительно лопнула, рассыпалась, острые осколки вонзились в ноздри…
За внезапно наступившей тишиной и прохладой последовало шипение и звон, словно кто-то ссыпал рядом пригоршни битого стекла. Медленно перевернувшись через голову, Лопух погружался куда-то вниз, всё ниже, сквозь бело-зелёное кипящее облако. Рой золотистых блёсток клубился у него перед глазами и уносился вверх. А Алёшка проваливался всё дальше в пучину. Искрящийся вихрь сменила равномерная зелень. В какой-то миг он увидел свою ногу, почему-то бледно-зелёную, расплывшуюся, и у него мелькнуло подозрение, что его утопили.
Но вот мало-помалу его повлекло наверх. Вместе с говорливыми пузырьками воздуха он проткнул какую-то плёнку и зажмурился от яркого солнца. В ушах хлопнуло, и в ту же секунду в них проник голос Драна:
— Лопух, да ты брехун! Ты лучше меня плаваешь!
— Настоящий спортсмен! — вторил ему Тетерь, подтягивая пловца веслом. И Алёшке подумалось, что, быть может, он действительно сейчас плавал, а не тонул.
…С берега донёсся резкий металлический свист. Подталкивая друг друга, ломая ветки, племя ринулось на зов вождя.
— Марш-марш! — подгонял Вовка рядовых папуасов.
В лодке остался один мокрый Алёшка. Из-за кустов до него долетали отдельные выкрики.
— Чур я ищу место для костра! — гремел голос Драна.
— Нет, я найду место для костра, — поправил его вождь. — А ты наберёшь воду в котелок.
— А пленный где? — вспомнил кто-то.
Послышались неразборчивые приказания Славика и тихое ворчание Валерки. Вскоре ветки кустарника зашуршали, потом зашевелились, потом заходили ходуном, и, наконец, показалась недовольная физиономия Фигли.
— За мной, — вяло мотнулась его голова.
7. ПАПУАСЫ РЫБАЧАТ
— Как ловить, знаешь? — лениво справлялся Валерка дорогой.
Папуасы промышляли без удочек. На то они и дикари. Мысленно Алёшка представлял себе, как это делается. Подбираешься тихонько к подводному камню или бревну и медленно, погружаясь иногда по самый нос, а то и с головой, подводишь под него растопыренные напряжённые пальцы. Каждый палец ждёт холодного скользкого прикосновения. Вдруг словно током пронзает — разом смыкаешь руки! Рыба зажата в развилках коряги. Вздрагивает. Запускаешь палац под крышечку жабр, и тут уж она твоя. Правда, у самого Алёшки так никогда не получалось, хотя в одиночку он не раз пробовал. В последний миг добыча выскальзывала, и самое большее, что ему удавалось, — это схватить одной рукой другую…
— Ты, главное, держи за жабру, чтоб не удрала, — поучал мимоходом Валерка. — Я — другое дело. Я, когда ловлю, могу пальцем пробить рыбу насквозь, — похвастал он. — Раз я один словил сорок штук. А налим попался — во! — И он хлопнул себя ладонью по пухлой ляжке.
— Трепло! — раздался из-за кустов голос Драна. — Никогда ты столько не ловил.
Дран, расплёскивая, тащил кастрюлю с водой. Дождавшись, когда он протопает мимо, Валерка с небрежным видом уточнил:
— Это когда Драна не было, я наловил столько рыбы. Дран не видел. Столько, сколько я могу наловить, тебе сроду не споймать.
Но вот кусты впереди расступились, и за ними широкой плоскостью блеснула река с разбрызганным по ней солнцем. Только сейчас Алёшка сообразил, что они на острове. Друг за дружкой носились над водой стрижи, отодвинулась в сторону и снова зависла в воздухе полупрозрачная стрекоза.
— Лови здесь, — указал Валерка. — Только на глубину не лезь. А то ещё утонешь, отвечай потом за тебя, — и он отправился дальше.
Алёшка осмотрелся. Место было тихое, с торчащей из воды сочной осокой и, наверное, с множеством подводных камней и коряг, где, как известно, любит днём отсиживаться рыба. Алёшка зримо вообразил, как она стоит сейчас там, в глубине, сонно пошевеливая плавниками и глядя немигающими глазами.
Он уже забыл, что он пленник. А вдруг повезёт? Он забрёл в мелкую воду и запустил пальцы в гущу травы и водорослей.
— Стой! Получишь у меня! — прозвучало где-то неподалёку.
Алёшка остановился, думая, что это относится к нему. За травянистым мыском он разглядел братьев Тетерей. Старший сидел по горло в воде, почти прижавшись щекой к здоровенной чёрной колоде. Младший, плавая рядышком, то и дело надувал щёки и нырял. И как только он скрывался под водой, старший отчаянно ругался:
— Отстань! Уйди, я сказал! Получишь сейчас! Куда полез?! Спугнёшь! Спугнёшь, дурында!
Алёшка снова нагнулся, но в это время уже в противоположной стороне, у камышей, что-то громко и увесисто бултыхнулось. Быстрые круги смешались с речной рябью. Прошло с полминуты, и над водой показался ворсистый бугорок. «Ондатра», — решил было Алёшка. Однако бугорок высунулся больше и превратился в целый шар, который оказался головой Валерки. Голова держалась на поверхности, точно надутая.
— Держу-у-у! — внезапно завопил Валерка. Затем примолк, и лицо его сделалось задумчивым и напряжённым, как если бы он подкладывал мину. В следующее мгновение мина взорвалась у него в руках, Фигля подскочил с тучей брызг, и на берег полетело что-то серебристое.
— Есть! Ура-а-а!!! — истошно завопил рыбак. — Лопух, ты видел?! Видел?!! Как я её, а?!
— Где? Где? Покажь! — неслись по берегу мокрые братья Тетери. Они на двоих поймали уже с десяток рыб, но, обеспокоенные победным криком Фигли, бежали, опасаясь, что тот одним рывком опередил их. С трудом они отыскали в траве корчившуюся рыбёшку с указательный палец величиной.
— Это разве рыба? Червяк какой-то, — успокоившись, братья снова поспешили на своё место.
Алёшка принялся энергично бродить взад-вперёд, прощупывая пятками дно. Попадались пока что одни только ветки да мелкие скользкие камешки. Постепенно он отходил всё дальше и дальше от берега. Дно сделалось вязким. Вода уже достигла плеч, когда он ударился ногами обо что-то твёрдое и большое. Что это? Бревно? А может, затонувшая лодка? Наверняка там полно рыбы! С этой мыслью он набрал побольше воздуху и опрокинулся вниз головой.
И вновь, как в тот раз, когда его бросили с лодки, плотная вода заложила уши и всё пространство заполнил жёлто-зелёный сумрак. Лопух видел свои руки с нечёткими, похожими на тени пальцами. Дальше краска густела. И из этой зелёной гущи внезапно выплыло что-то тёмное, ветвистое… Осьминог!
В одно мгновение Алёшка очутился на поверхности. Конечно, он понимал, что осьминоги в речке не водятся. «Да это всего лишь коряга», — убеждал он себя. Однако нырять ему расхотелось. К тому же он слышал от кого-то, что бывают такие коряги, которые хватают людей…
— Держу-у-у! — донёсся тем временем знакомый вопль.
«Опять Фигля что-то поймал», — подумал Лопух. Он поскрёб пальцами мокрую спину, облизал болячку на губе и снова нырнул.
В зелёном сумраке перед глазами предстал пень с корнями. Тёмный, разлапистый, он раскорячился на дне, словно властелин подводного мира. Ныряльщик обхватил его руками, чтобы не всплыть, и повис в невесомости.
В глубине коряги затаилась тень. Алёшка простёр туда руки, стараясь не касаться корней. Ещё на расстоянии пальцы уловили подозрительные движения воды. Вдруг что-то ударилось в них и забилось. «Рыба! Много!» Сердце как будто выскочило из Алёшкиной груди и стучало где-то возле самого уха. Он пускал пузыри и хватал растопыренными пальцами мечущиеся рыбьи тельца. Он напрочь забыл все правила и хватал как придётся. Только бы скорее! Хоть глоточек воздуху!.. Всё. Наверх!
Когда он нырнул в третий раз, под корягой уже было пусто. Рассеянно клубилась муть и блёстки рыбьей чешуи. Странно: теперь пень не пугал его. Мальчишка осмотрел его со всех сторон и даже заглянул под брюхо. Он увидел то, что видела рыба, прячась здесь: масляные лоскутки света, пронизанные солнцем, между чёрными извилистыми столбами. Уже кончался воздух. Лопух подался вверх… Но что это? Щупальца сомкнулись! Лопух дёрнулся — нет. Дёрнулся сильнее. Нет! Голова не проходила, она застряла внутри коряги…
8. ПЛЕННИК
Твёрдые и слизкие щупальца крепче и крепче стискивали шею. Зелёные пятна света сузились и бесовски заплясали перед глазами. Руки пленника словно отделились от тела и мыкались сами по себе, как потерянные, хватаясь за всё подряд — за корни, за ил. Странный мелодичный звон заполнил уши. Алёшка уже готов был открыть рот и набрать полную грудь этих музыкальных звуков, как вдруг пень разжал объятия. Как это вышло, Алёшка не понял. Скорее всего, он случайно сунулся ниже, где проход между корнями расширялся. Освобождённый, он пулей вылетел из-под воды и принялся взахлёб глотать воздух. Вода плюхала у него под мышками, а он всё дышал, дышал и не мог надышаться.
Наконец он медленно, словно во сне, побрёл к призрачному берегу острова. И не сразу обратил внимание, что левая рука, опущенная в воду, странно отяжелела. Алёшка приблизил кисть к поверхности. Какое-то многоногое существо впилось в палец. Да это же рак! Настоящий живой рак болтался у него на мизинце.
Через несколько минут Алёшка стоял на берегу, окружённый дикарями.
— Дай-ка его сюда, — протянул руку Вовка Дран.
Зря он это сделал: рак тотчас повис у него на пальце.
— Ай! — Вовка мотнул рукой, и обидчик улетел в кусты, так что его не сразу и отыскали.
Теперь Дран уже держал зверя за бока. Собственно, это был даже не рак, а рачок-подросток. Он поджал хвост, согнулся крючком. Воинственно, но безуспешно водил в воздухе клешнями.
— Что, не ндравится? — гнусавил Дран, вытаращив на рака глаза, как бы передразнивая его.
— Хорошо, что взяли Лопуха, — значительным тоном проговорил Славик. — Раки на Лопухов клюют, как на тухлятину.
Папуасы захохотали. Дран так хохотал и раскачивался от смеха, что стукнулся головой с Фиглей. А Тетерь-младший, не совсем понимая, отчего такое веселье, носился кругами и визжал.
Славик поднёс к губам ключ и свистнул. Все мгновенно смолкли.
— В лодке литровая банка, — указал вождь. — В банку его!
— Пленного в банку! — рявкнул Дран.
Алёшка съёжился: ему почему-то взбрело в голову, что это его, а не рака-пленника хотят посадить в банку.
Рака погрузили в стеклянную банку с водой, поставили её на открытое место, и все улеглись вокруг рассматривать страшное животное. Сквозь стекло оно казалось увеличенным в размерах, а усы не помещались и торчали наружу, точно две длинные проволочки.
— Пустите, пустите! — верещал маленький Тетерь. Прижимая локтями сползавшие мокрые трусы, он скользким холодным налимом протискивался то между братом и Валеркой, то между Валеркой и Вовкой. Дран и тут не оставлял рака в покое.
— Ишь ты! Ишь какой! — тыкал он его соломинкой. — Смотри-смотри: почти перекусил! Вот это да! Прям кусачки. Мне б такие! Хотел бы? — пихнул он локтем соседа Фиглю.
— Чего?
— Клешни иметь, чего. Был бы раком! — И Вовка затрясся, видимо, вообразив Фиглю с клешнями и хвостом.
— Вот ещё, на дне сидеть… — обиделся Валерка.
— Тогда рыбой. Окунем или каким-нибудь лещом! — При слове «лещом» Вовка звонко шлёпнул соседа по мокрому толстому заду.
— Не-е, — не согласился тот. — Споймают. На удочку или на сеть.
— А ты не клюй.
— Да, не клюй! Это я сейчас знаю, что не надо клевать, а буду рыбой, я же не соображу.
— А я бы хотел! — вскричал Тетерь-младший. — А ещё бы я хотел быть дельфином и жить в море!
— А я бы лучше акулой, — заявил Дран.
— Акул тоже, бывает, едят, — вставил Валерка.
— Пусть попробуют. Сразу голову откушу!
Наконец банку перенесли под кусты в тень и занялись ухой. Алёшку отправили чистить улов. Сквозь лиственную завесу к нему пробивались голоса:
— … рака… Когда рака?
— Рака в последнюю очередь.
Потрескивали сучья, кто-то шумно дул в костёр.
— А говорили, раки в нашей Ирше перевелись, — продолжался разговор у костра. — Они, правда, вкусные?
— О-о-о! — протянул Славик. — Объедение! Особенно хвост!
— Говорят, и клешни.
— Они же костяные! — воскликнул кто-то, похоже Тетерь-старший.
— Дурак — «костяные»?! Это только сверху костяные. Внутри они нежные. Нежные и сочные! Пальчики оближешь!
— Чур мне одну клешню!
— А мне вторую!
— А мне хвост!
9. ДЕРЖИ ЕГО
Папуасы, как заворожённые, столпились у костра. В закоптелой кастрюле побулькивало. Сверху в ней кружили угольки, зола, разомлевший ольховый лист, зато глубже угадывалась богатая рыбная и картофельная гуща. Фигля беспрестанно туда заглядывал и втягивал ноздрями ароматный пар.
— Ух пожрём! — потрясал он ладонями живот. — Слав, одну ложечку, а?..
— Слав, и мне!
— А веслом по горбу? — спросил Славик, невозмутимо помешивая варево скрюченной алюминиевой ложкой.
Тетерь-младший, улучив момент, сунул в кастрюлю веточку и обсосал.
— Вот троглодиты! Не готово же, — ворчал для порядка вождь, однако дал-таки всем по ложке.
— Вкуснятина-а-а! — пропел Тетерь-старший.
Фигля с блаженной улыбкой закатил от удовольствия глаза:
— Жир по жилам растекается!
Когда очередь дошла до Алёшки, ему под дружный хохот поднесли в ложке варёный ольховый лист.
Провожаемый смешками, Алёшка отошёл и опустился на прохладную траву под кустами. Рядом покоилась банка с раком. Словно две травинки, из неё торчали усы. Одна травинка-ус была надломлена. Тёмное членистое существо словно окаменело. Лопух легонько постучал по стеклу. Усы дрогнули, задвигались лапы, но хвост упёрся в стенку.
«Наверное, ему тут неудобно и тесно», — подумал Алёшка. Он вспомнил, как сам час назад застрял в корнях под водой и как это было страшно… Наверное, и раку сейчас так же.
Животное приблизило к стеклу заострённую панцирную голову, и мальчишка увидел его глаза. Чёрные бусинки на стебельках. Они глядели прямо на него. Это было странно. Рыба никогда не глядит на человека, даже когда он ей, ещё живой, вспарывает брюхо. Она смотрит куда-то вбок, в небо, вообще никуда. Рак же уставился прямо в глаза Алёшки…
— Рака не пора варить? — долетело от костра.
Алёшке почудилось, будто животное в банке вздрогнуло. Нет, это, скорей всего, качнулась ветка, и по банке скакнуло пятнышко света.
«А ведь и я мог бы родиться раком», — поразила Алёшку неожиданная мысль. Он как будто даже ощутил на себе твёрдый панцирь, тяжёлые зазубренные клешни вместо рук, длинные усы-антенны…
— Рака! Рака сюда!
Алёшка испуганно уставился на машущих руками мальчишек. Невидимый панцирь свалился с него, и он снова стал человеком.
— Лопух, ты что, оглох?! Рака тащи, тебе говорят!
Алёшка снова заглянул в банку. Оттуда по-прежнему всё так же выразительно глядели на него чёрные бусинки глаз.
Прошла минута, другая… Ожидавшие потеряли терпение.
— Лопух!!! — взревели они.
Алёшка обвёл их каким-то обалделым взглядом и замедленно, словно на казнь, двинулся к костру. Обеими руками он крепко сжимал посудину с раком. Так, не отводя глаз от банки, он проследовал, точно слепец, мимо костра, мимо кастрюли, мимо возлегающих на траве папуасов.
— Стой! Куда?! — нагнал его свирепый окрик Драна.
Алёшка почувствовал, как ноги понесли его быстрее. В банке встревоженно копошился рак. Совсем по-человечьи он высовывал из воды то одну, то другую клешню, не иначе, указывая: туда! туда! к реке!
— Эй! Оставь рака! — неслось сзади.
Отшвыривая плечами ветки, не замечая острых сучков, Алёшка уже нёсся во весь опор.
— Держи-и-и!.. — настиг его визгливый крик вождя папуасов.
— Стой, тебе говорят! Получишь!
Всё ближе плеск реки.
— Держи-и-и его!!!
Забежав в воду, Алёшка быстро опустил банку и осторожно перевернул.
Сквозь прозрачный слой воды хорошо было видно, как свалившийся на дно рак поводит усами и стебельками глаз, вроде бы ища кого-то (может быть, своего спасителя, чтобы поблагодарить его?). Вот он слегка попятился. Затем отделился от дна и, словно маленький подводный аппарат, юркнул в глубину…
За спиной Алёшки Вершева, подобно крепкому ливню, приближался шум — трепетание кустов, хруст веток, шлёпанье босых ног.
Выскочив на берег, папуасы разом остановились и, тяжело дыша, уставились на пустую банку в руках Алёшки.
— Выпустил… гад… — порывисто хватая ртом воздух, проговорил Слава Козякин. — Не послушался… Ну берегись. В воду его! — приказал он. — Ракам на корм.
— В воду его, — повторил Дран.
Папуасы не двигались. Тетерь-младший присел на корточки у кромки воды и стал внимательно всматриваться в глубину, как будто надеялся увидеть там освобождённого рака. Было слышно, как поплёскивает прибрежная волна и с бумажным шорохом летают стрекозы.
— Дран! Фигля! — гневно выкрикнул вождь. — Всыпьте ему!
Папуасы вяло, как бы нехотя, двинулись к Алёшке…