И вот тут-то Стерхов (тогда уже чувствовалась бизнес-жилка) говорит Майку, мол, давайте после этого у нас в общаге Архитектурного выступите. На что ему Майк так деликатно отвечает, что он сам-де концертами не занимается, а вот перед тобой стоит едва на ногах мой директор здесь, в вашем уральском регионе, с ним и говори.
Короче, Стерхов на пьяную голову умудрился с этим манагером договориться о концерте в общаге Прома за 100 рублей. Деньги по тем временам невъ…ые. Ну, если помните, стипа – 40. Билет на самолет в Москву – 8 рублей, комплексный обед – 40 копеек. Пиво – 18 копеек.
Это означало, что к завтрашнему дню нужно было собрать народ – 100 человек по рублю минимум, чтобы оплатить выступление. В Космосе тогда билеты стоили на самые крутые мероприятия со звездами советской эстрады – рупь двадцать.
Все это, естественно, происходило на маленькой площади кухонных квадратов, и люди не падали от долгого ожидания звезд и принятия алкоголических напитков только потому, что плотно упирались друг в друга плечами.
Я совсем позабыл сказать, что узбек Цой, выходя из автомобиля такси ГАЗ-24, в одной руке держал гитару, а в другой – замусоленный донельзя журнал „Иностранная литература“ (как сказал бы Бориска, этот жюрнал, таварищ дизайнир, наверна бил у вас в жеппе).
Так вот. Незамедлительно после входа в квартиру и приема пары-тройки штрафных Витя Цой стал навзрыд рассказывать, что „Иностранка“ опубликовала рассказики Джона Леннона и вы все сейчас не сходя с места должны их выслушать в моем исполнении.
Мы все, ну интеллектуалы же, немножечко прих…ли, так как этот номер вышел еще три месяца назад и уже неоднократно и обсуждался, и обсасывался, и никакого желания слушать Леннона в исполнении Цоя никто не испытывал. На что ему сразу же было поставлено на вид. Мол, хватит в своей котельной кочумать, дывай уже по библиотекам ходи и Кобо Абэ читай. Это ему все тот же активный знаток литературы Бегунов сказал. А я подтвердил и еще добавил, что такие вирши, которые были напечатаны в „Иностранке“, скорее всего, липовые, так как невозможно перевести с английского на русский и наоборот такие фразеологические обороты, каковые встречаются в этом тексте. Например, у Леннона там в этом русском переводе было: „Отрубасил себе Джек корягу-руку…“ Че-то типа этого.
Майк, услышав это в кухонном гомоне, тоже подтвердил эту истину, так как на тот момент, скорее всего, единственный из всех нас знал английский на уровне выше, чем институтский. По крайней мере, он сам про себя так думал. Когда работаешь ночным сторожем, по себе знаю, времени на изучение иностранных языков на-а-амного больше, чем когда не работаешь ночным сторожем.
В общем, Витя Цой обиделся на всех нас тогда, налил себе две трети портвейна, вышел из кухни и сел в угол дивана разговаривать с симпатичной и трезвой хозяйкой. Та от Стерхова, слава хоспидя, отвязалась.
Тем временем Юрка, окулачивая Майковского манагера по Уральскому Краснознаменному округу, не заметил, как в толпу ввинтилась будущая звезда рок-н-ролла этого же округа в лице Владимира Бегунова.
Тут надо отметить, что все любители андеграундного рок-н-ролла стояли, плотно держа в руках по стакану портвейна, а некоторые товарищи и беленькой. Бегунов, расталкивая всех, повлек за собой мореколыхание тел и пролитие спиртного на одежду, руки и пол, чем вызвал недобрый гул постояльцев.
Владимир подлез к Майку, который к тому времени набирался уже со скоростью геометрической прогрессии, и с налета давай заваливать его атомными вопросами почему-то про „Машину времени“. И тут Майк порвался как грелка. Давай орать, что Макар – говно, продал рок-н-ролл и подписал контракт с Росконцертом и ваще я, как музыкант, лучше всех и щас морду тебе, гнида (Бегунов), набью.
Обстановка явно накалялась, потому что если вдруг че, то Бегунов, как бывший мент, морду Майку начистил бы га-а-раздо быстрее. Но в этот самый момент прозвенел в прихожей нежданный звонок, и народ пошел смотреть, кто это еще пришел.
А пришел, друзья мои, ну вот хоть вырви мне тогда глаза в этот полуночный час, не кто иной, как Слава Бутусов.
Дверь так ему открыли, он заходит и – опаньки! – видит весь этот бардак. Куча пьяного народа, на дыму висит несколько топоров, и до кучи мы втроем стоим и кричим, типа, Слава, дескать, мол, все окей, заходи, портвейн еще есть. А Слава такое лицо сделал, как тот пионер из фильма про пионерский лагерь. „А че эт вы тут делаити, кино-то давно кончилось!“
А мы такие отвечаем, нет, Слава, кино только еще начинается. И ты, Слава, спас всех от кровопролития и, может, даже смертоубийства!
Слава попытался каким-то образом с парнями поговорить, дескать, типа того, что, дескать, мол, все окей и можно из этой пьяной тусни уйти ко мне домой, это, типа, недалеко отседа совсем.
Никто не пошел, естественно, так как манагер по Уральскому округу не пускал.
И интересно, как бы Слава оправдался, если бы кто-то поехал с ним, когда от Академической до Автовокзала совсем не ближний свет. Как мне сейчас кажется.
Че потом было, если честно, я плохо помню. До общаги я как-то добрался на Июльскую и утром совсем плохой был с этого портвейна с синей этикеткой. Утешало то, что в этот день случилась стипендия, неизменно освящавшаяся пивом. А потом, вечером, концерт в Промке.
Слава богу, я у Стерхова числюсь в организаторах, поэтому за вход платить не надо будет.
Концерт был классный. И очень странный одновременно. До выступления пошли со Стерховым в винник за вином. Блин, ничего не было, купили поэтому несметное количество „Сахры“. Оказалось зазря, так как музыканты уже почти не вязали.
Майк из УПИ приехал ну такой бухой, что даже не мог не то что петь и говорить, но просто руки на грифе держать. Майк раза четыре пьяно оправдывался, что этот концерт намного лучше звучит в электронном варианте, нежели в акустике. Спасал Цой, тот был потрезвей. Вместо каждой второй песни пел иногда и каждую третью и четвертую.
В какой-то момент Майк понял, что петь больше не может, и в качестве перерыва попросил задавать вопросы, если таковые есть. Начались вопросы про рокерскую жизнь в Питере, кто да как, да кто луччий. Майк тогда сосватал народу первый раз этого кренделя, как его, ну кто на гармошке рок-н-ролл играет. А! Дядя Федор, вот!
Кто-то из зала спросил: „Виктор, ты Дэвида Боуи любишь?“ Цой говорит: „Люблю, конечно!“ Все тут как захлопали в ладоши, как будто Витька миллион выиграл. Цой разулыбался такой, говорит: „Боуи ваще мой любимый музыкант“. Все опять давай хлопать. Ну полная чушенция, как сказал бы Ильдарка Зиганшин. А Майк вдруг очнулся от этого, как будто обиделся, и говорит, типа: „Я тоже Боуи люблю!“ И все опять давай хлопать.
Было весело.
И вот, в середине концерта из толпы слушателей (набрал же Юрка все-таки сотню человек или даже больше) закричал пьяным тоже голосом Вовка Слепцов: „Майк, мы ТЕБЯ любим!“
Майк остановил пение и пьяно закричал: „Слышу голос настоящего мужчины!“ Типа пошутил. Вот этого делать было не надо, так как Вовка завелся и давай орать: „Б…, п…к, у…й на… отсюда!“
Слепцова выводят под белые руки, концерт продолжается.
После этого Майк исполнил песню „Гопники“, чем окончательно настроил часть толпы против себя. Типа вы тут все гопники, а я один хороший такой, Майк-питерский.
Одним словом, концерт скомкали и начали расходиться. Майк с Цоем побрели за Стерховым в какую-то комнатушку, где мы уже начали заряжаться „Сахрой“. Стерхов влил стакан Цою, стакан Майку. И тут Майк совершил следующее действо, которое сейчас оценивалось бы нормально, так как люди по заграницам поездили все уже прилично, но тогда это просто повергло в шок.
Майк отлил в раковину полстакана „Сахры“ и разбавил другую половину водой из-под крана.
Начал пить в полном молчании. Немного после этого, конечно, поговорили еще, но беседа уже как таковая не клеилась.
Потом уралорегионский манагер забрал парней отсыпаться, а мы еще долго сидели, давились „Сахрой“.
У Славы, видимо, в этот день была военка, поэтому тема беседы вилась вокруг нее. Он высказал тогда поразительную мысль. Военная кафедра наверняка отравлена каким-то газом, потому что, как только ты переступаешь ее порог, моментально хочется спать. Ну просто моментально!
Все дружно закивали в знак согласия.
Помолчали.
На этом кино окончилось.
Стерхов сказал, что записал концерт на „Ноту“. Так что он до сих пор может, еще и витает где-то…
До кучи вот небольшая выдержка из моего романного труда под названием „Дом, который построил Майк“ об этом киноконцертном событии:
„Как-то во время разворачивания русского рока общагу Свердловского архитектурного института посетили никому тогда не известные в широкой среде Майк Науменко и Витя Цой. Стерхов и я (дурак околорокеровский, слабо отличающий King Crimson от Чика Кориа и Стивена Наймегена) просадили все наши только что полученные стипендии на покупку вина „Сахра“, по своим вкусовым качествам мало отличающегося от обычного „Агдама“, для организации вечера отдыха музыкантов после концерта. А оказалось – понапрасну, практически все пришлось выпить самим.
Особенно мы, конечно, не жалели, такое добро не пропадает. А Слава высказал тогда хорошее замечание о честности русского рока: „Что же это Майк все время только и поет о портвейне, а в жизни разбавляет его водопроводной водой. Какое-то странное у него состояние“.
Кстати, Виктор Цой, Майк Науменко и Юра Стерхов умерли.
А дело их будет жить в веках».[37]
Январь 1984 года. Концерт в Москве. 30-я спецшкола
В январе 1984 года Цой получает приглашение своего московского приятеля Александра Липницкого выступить с концертом в 30-й спецшколе. Это та самая школа, в которой Липницкий учился на пару с Мамоновым и из которой их исключили за то, что они «позорили доброе имя советских школьников». Именно этот самый концерт был по сути премьерным для «Звуков Му», еще с Африкой на басу. Помимо этого выступали Василий Шумов, «Браво» с Жанной Агузаровой, Сергей Рыженко, Василий Тегин и прочие. Цой был заявлен от питерских музыкантов, поскольку «Аквариум» всем составом был в числе зрителей и выступать не намеревался.