С тех пор мне приходилось бывать на многих выступлениях, но этот концерт остается самым лучшим из тех, что я видел (и, наверное, увижу). Своего сына я назвал Виктором. Он родился накануне этого концерта. Сейчас он оканчивает школу, играет на гитаре и поет песни Виктора Цоя. Песни, которые, в отличие от нас, не стареют».[129]
Белый снег, серый лед
На растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней —
Город в дорожной петле.
А над городом плывут облака,
Закрывая небесный свет.
А над городом – желтый дым,
Городу две тысячи лет,
Прожитых под светом звезды
По имени Солнце…
И две тысячи лет – война,
Война без особых причин.
Война – дело молодых,
Лекарство против морщин.
Красная, красная кровь —
Через час уже просто земля,
Через два на ней цветы и трава,
Через три она снова жива
И согрета лучами звезды
По имени Солнце…
И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым.
Он не помнит слово «да» и слово «нет»,
Он не помнит ни чинов, ни имен.
И способен дотянуться до звезд,
Не считая, что это сон,
И упасть, опаленным звездой
По имени Солнце…
Рашид Нугманов, режиссер, сценарист, продюсер:
«Ну нет, не все песни были знакомы слушателям. На этом концерте Виктор впервые исполнил на публике „Звезду по имени Солнце“, которую до этого пел нам только в нашей алма-атинской квартире. Публика действительно очень бурно реагировала, встречая аплодисментами и свистом каждую знакомую песню. Тут же зал притих, внимательно слушая. Вначале кто-то стал было прихлопывать, но и тот быстро замолк. А когда песня кончилась, зал разразился овацией.
„Следи за собой“, которую Виктор представил как „Новогоднее предупреждение“, также была незнакома публике, и ее также начали слушать очень тихо и внимательно, пока со второго куплета не начали смеяться, а в конце также разразились аплодисментами и одобрительным свистом. Стоит заметить, однако, что Виктор на этом концерте „Группу крови“ не исполнял, так что вопрос по поводу группы крови не касался песни».[130]
56-я средняя школа. Алма-Ата
Во время съемок «Иглы» в Алма-Ате с Цоем произошла еще одна история.
Архимед Искаков, сыгравший в фильме «Игла» персонажа по имени Архимед:
«В то время я работал учителем в школе. И вот, поскольку скрыть это было невозможно, ребята спросили у меня: „А вы правда снимаетесь в фильме с Виктором Цоем?“ Я говорю: „Правда“. – „А можно попросить его, чтобы он к нам пришел в школу?“ Я говорю: „Я не знаю, я спрошу Виктора, может быть, и придет“.
Я спросил у Виктора: „Ты же знаешь, что я в школе работаю?“ Он говорит: „Ну да“. – „Мои ребята очень хотели бы, чтобы ты подошел туда, это вообще реально или нет?“ Он говорит: „Конечно, запросто, только мы вот отсюда освобождаемся поздно, в девять часов вечера, если не поздно, то пожалуйста, я приду“. Я позвонил ребятам, сказал, что если не будет поздно, то после девяти мы придем.
После рабочего дня мы заехали ко мне домой, взяли гитару и приехали с этой гитарой в 56-ю школу. Там набился весь мой класс, и, когда вошел Виктор, я увидел в первый раз в жизни шоковое состояние моих школьников… Ни один из них не шевельнулся. Виктор пел два часа, пытался их раскачать, но не услышал от них даже слова „здравствуйте“. Они сидели в двух метрах от него, совершенно окаменев…
На следующий день я извинился перед Виктором, говорю: „Не знаю, что произошло с ними“. А когда я пришел в класс, ко мне подошли ребята и сказали: „Извините, мы не знаем, что с нами вчера произошло. Мы просто были в ступоре. Можно попросить Виктора, чтобы он пришел еще раз?“ Я говорю: “Я не знаю, спрошу…“ Подхожу к Виктору, говорю: „Вить, ребята очень извиняются, может, ты еще раз придешь?“ Он говорит: „Не вопрос, приду еще, так же вечером“.
В обыкновенный школьный класс набилось человек сто пятьдесят: школьники, их родители, друзья – и они до часу ночи слушали песни, расспрашивали Виктора о том, что их беспокоило.
Несколько лет назад на четвертом этаже 56-й школы на улице Фурманова (Джамбула) на двери класса была прибита памятная табличка, что в 1988 году в этом классе Виктор Цой давал два концерта».[131]
21 февраля 1988 года. Ленинград. Рок-клуб. Концерт памяти А. Башлачева
21февраля Цой принимает участие в мемориальном концерте рок-клуба, посвященном памяти покончившего жизнь самоубийством Александра Башлачева.
Рашид Нугманов:
«Концертов в те дни не было. Была в самом разгаре запись саундтрека к фильму „Игла“. Мы как раз работали на студии в „Мосфильме“, когда позвонили (кажется, Липницкий, но точно не помню кто) с просьбой приехать на концерт памяти Башлачева и похороны. Я попросил перезвонить через полчаса, и мы сели с Виктором советоваться. Смены уже были расписаны вперед, и Виктор сначала предложил съездитъ мне самому, поскольку я дружил с СашБашем, а они бы с „Кино“ продолжили запись и сведение музыки в Москве. Я позвонил Пете Мамонову узнать, едет ли он. Петя сказал, что горе надо переживать в одиночку, а не на сцене рок-клуба, но потом все-таки выяснилось, что едет. В конце концов решили съездить вдвоем с Виктором на один день, такой ответ и дали где-то через полчаса. В Питер отправились в одном вагоне с Петром, Артемом Троицким и еще кем-то из московской тусовки, а остальные музыканты группы „Кино“ и Андрей Сигле остались работать на „Мосфильме“. После концерта мы с Виктором вернулись в Москву, на похороны уже не могли остаться».[132]
Артем Липатов, журналист, музыкальный критик:
«Я стоял на Ленинградском вокзале у тамбура, было холодно, мы лезли в вагон, чтобы ехать в Питер, прощаться с Башлачевым. Цой стоял у соседнего вагона в лихой волчьей, что ли, шубе, а рядом с ним стоял Рыженко, и подойти к ним было невозможно, потому что понятно было, что у них не наше горе, а свое. Они были там, куда нам не попасть. Цой уже был звезда…»[133]
Нужно отметить, что незадолго до смерти Александр Башлачев дал согласие на участие в съемке дипломной картины Александра Бурцева «Город». В фильме есть эпизод, где в компанию питерских художников, куда попадает главный герой, приходит музыкант и поет свою новую песню. Его должен был играть Александр Башлачев. Авторами сценария фильма были Владимир Шинкарев и Виктор Тихомиров, известные художники-«митьки». Но Башлачев на съемку не пришел. Не пришел потому, что погиб именно в день начала съемок…
И вот Александр Бурцев по совету Бориса Гребенщикова предлагает Виктору Цою сняться вместо Александра. Цой соглашается, и режиссеру удается быстро и качественно отснять нужный материал. В кадре Виктор исполняет под гитару песню «Легенда».
Александр Бурцев, режиссер:
«Когда Цой пришел на съемки, то вся молодежная часть съемочной группы была просто в полуобмороке. Увидеть живого Цоя, который уже тогда в легенду превратился, это… Но он, сколько я помню, в жизни не слишком отличался от сценического. Он такой же был, лаконичный. И глаза у него не были другие. Они было абсолютно открытые, и в быту он больше слушал, чем говорил. Ну, может, он с близкими друзьями болтал и по-другому себя вел, но, когда он в съемочную группу пришел, он лаконично себя вел. Полгруппы сидело под легким балабасом, это было нормальное состояние: все втихую притаскивали бухло, потому что одно дело дисциплинированные актеры, которые знают, что они идут на работу, другое дело, что половина не актеров, для которых съемки – это развлекуха, шоу определенное… И конечно, они вот все под легким балабасом и находились. И вот, значит, пришел Витя, ему кто-то там втихаря тоже стакан накатил, и все были такие нормальные, веселые. Но даже в этой нормальной разговорчивой среде настоящих „Митьков“ он был молчалив… А он пришел еще в такой шубе какой-то, невиданной по тем не очень богатым временам… С постоянным дефицитом модных тряпок это выглядело эффектно очень. Я уж не помню, какая она была, но я помню, что появление вот этой шубы произвело достаточно мощный эффект.
Ну и несмотря на это бурное вступление, он говорит: „Ну как, что?“ Я ему: „Ну то-то и то-то“. Он говорит: „Ну вот есть к моменту песня „Легенда“, я ее мало на концертах исполняю, ее можно под гитару спокойно…“ – „Ну давай…“ Цой спел с первого дубля. Да там все с первого дубля снималось, потому что не было пленки, и очень редко снималось что-то со второго… А тут что – профессионал пришел и выдал, спел. И мы его, слава богу, сняли. И ничего там – свет не погас, камера не встала, ничего не произошло…»[134]
Изначально запланированный режиссером сорокаминутный фильм было разрешено доснять до прокатного варианта, и примерно через год режиссер вновь обратился к Виктору с просьбой переснять сцену с песней, но, по воспоминаниям Виктора Тихомирова, администратором «Кино» уже стал Юрий Айзеншпис, был расписан плотный гастрольный график, и Виктор попросту не смог оторваться от дел, а в августе 1990 года Виктора не стало. В итоге в фильме «Город» снялся Юрий Шевчук. С ним и вышел законченный прокатный вариант фильма.
3–6 марта 1988 года. Виктор Цой в Таллине
В начале марта Виктор вместе с Марьяной по приглашению Марка Шлямовича едет в Таллин, где дает несколько акустических концертов в Малом зале Горхолла, один из которых можно услышать благодаря записи, сделанной звукооператором Горхолла Борисом Тышечко.
По воспоминаниям Марка Шлямовича, на один из концертов он пригласил в Горхолл журналистку газеты «Молодежь Эстонии» Эллу Аграновскую, которая после концерта взяла у Виктора небольшое интервью, позднее опубликованное в газете, а еще позднее вошедшее в книгу Александра Житинского и Марьяны Цой «Виктор Цой. Стихи, воспоминания, документы». Фотограф Николай Шарубин по просьбе Эллы сделал несколько удачных кадров, которые сегодня позволяют прочувствовать атмосферу тех дней.
Элла Аграновская:
«Я была всего лишь на одном концерте – в малом зале Горхолла, – Виктор выступал без группы, аккомпанируя себе на гитаре. Тогда же мы и записали интервью. И довольно долго болтали с ним и с Марьяной: они приезжали тогда в Таллин вдвоем. Примерно года за два (а, может, и три) до этой встречи Виктор с Курехиным приходили ко мне в редакцию. Зачем – мы с Цоем так и не вспомнили. Но оба помнили, что было страшно весело… Николай Шарубин по моей просьбе делал фото. Это было не в Горхолле, а на улице, около служебного входа. Цой был в черном пальто с белым шарфом. Фотографию стащили в редакции: просто вынули из редакционного архива, а я спохватилась не сразу. Эта фотография была опубликована вместе с моим интервью, которое потом использовала в своей книге Марианна. В газете я его не подписала, поскольку в этом же номере был опубликован другой материал под моей фамилией. А такой практики, чтобы дважды ставить фамилию журналиста, тогда не было. Поэтому в книге интервью опубликовано без подписи. Газета с интервью у меня хранится. Это внутренняя полоса, то есть там целая страница. Была такая забавная рубрика – „Карусель“. Когда я хотела написать главу про Цоя в своей книге (2000 год), тогда и выяснилось, что фото пропало. Книга вышла („Плаха для стрекозы, или С нескрываемым обожанием“), но из-за той злополучной фотографии про Цоя в ней ничего нет. Аналогичная история в редакции произошла с Окуджавой. То есть с фото. Но мне было чем заменить. Если соберусь с духом и закончу вторую книгу, обязательно напишу там и про Цоя…»[135]
Из воспоминаний Марка ШлямовичаГости
«Пожалуй, самый запоминающийся момент в моей „киноистории“ – это приезд ко мне в Таллин Виктора с Марьяной. Случилось это 3 и 4 марта 1988 года. Почему хорошо запомнил – потому что мало того что это были первые организованные мною сольные концерты Виктора Цоя, так еще и день рождения Марьяши (светлая ей память).
Инициатором сольной гастроли была Марьяна; позднее я понял, что ей очень хотелось куда-то вырваться вдвоем с Виктором на иную, комфортную территорию. Их отношения дали трещину, и Марьяна самоотверженно пыталась их склеить. А я всегда был счастлив любой новой встрече, ведь люди „Кино“ и музыка этой группы давно были в моей душе, крови, в мыслях.
В Таллине был на то время самый современный дворец для концертов Горхолл. Помимо главного, большого зала, у него был дочерний, расположенный у моря.
С виду Горхолл выглядел как какой-нибудь Теночтитлан индейцев майя, а „отросток“ с залом подходил к берегу так, что прямо рядом со входом к нему могли пришвартовываться круизные яхты и небольшие корабли. В 150 метрах находилась бывшая электростанция, на территории которой Андрей Тарковский снимал своего „Сталкера“. И вот 3 и 4 мая в этом зале запланированы творческие встречи с Виктором Цоем – лидером группы „Кино“.
Утром в Таллин из Питера прибывали два поезда, в 6:10 и в 9:10 утра. Марьяна взяла билеты на тот, который прибывал в 6:10. От общаги до вокзала добираться минут 40. Но ничего, как бы то ни было, в назначенное время я топчусь у начала пути прихода питерского поезда. Людей почти нет, бледное утро никак не может победить сумерки ночи, сквозняком продувает со всех сторон, высокие вокзальные фонари освещают падающий мелкий мартовский снег…
Я не унываю, а предвкушаю встречу. Гостиницу я заказал в самом центре города, мне в этом помогли знакомые. В те времена заселение производилось не раньше 12:00 часов дня. Куда деться до того времени? К нам в общагу. Моя жена Оксана тоже встала пораньше, сделала салатик из кальмаров, обещала сделать к нашему приходу пельмени.
Поезд Ленинград – Питер прибыл вовремя, мягко ткнувшись носом аккурат в точку начала путей, где уже добрых полчаса я ожидал своих друзей. Приехавшие стали выходить из вагонов, зябко поджимая плечи от объятий утреннего морозца. Других поездов не было, и этот выглядел на пустынном таллиннском вокзале, как одинокое судно, пришедшее в заброшенный порт, где его никто не ждал. И в самом деле, из встречающих я был совсем один.
Проходит 5, 10, 15, 20 минут, пассажиры уже все вышли из поездов и прошли к зданию вокзала. Вити с Марьяной нет.
Воцарилась тишина, предутренняя снежная мгла, тусклый свет фонарей, темный остов замершего поезда, и уже не переминающийся от холодка, а застывший человек на перроне – это я…
И вдруг в сердце начал несмело расцветать цветок надежды: вдали, рядом с последним, самым дальним от меня вагоном, я различил две человеческие фигуры, очень медленно бредущие в обнимку в моем направлении.
Эти две фигурки были долгожданные Витя и Марьяна Цой. Я уже не верил своему счастью. Бросившись к ним с объятиями, я стянул с Витиного плеча гитару, перехватил сумку и, всмотревшись в их лица, все сразу понял. Витя спал на ходу, поэтому был хмурым, как ненастная осень, а Марьяна виновато кивала в его сторону, поясняя, что плохо спали, не выспались, очухались только тогда, когда поезд уже стоял на станции, а вагоны опустели.
Витя сохранял сонно-хмурое состояние до самой общаги. Он отказался от завтрака и, попросив разрешения, завалился на койку спать. Кстати, не снимая своих белых кроссовок – единственного не черного элемента в своей одежде, за исключением еще красивого бирюзового колечка на правой руке.
А мы втроем – я, Марьяна, Оксана – сели за столик, стали кушать салат и пельмени; я сиял от счастья, как начищенный медный таз.
Пока Витя спал, Марьяна посетовала, какой он в последнее время „не такой“ и все такое прочее, но радостное настроение от встречи доминировало, и лично я не мог ни о чем думать, кроме как о времени, что мы проведем, и концертах. В назначенное время Виктор проснулся, потянулся, как кот, осмотрелся, улыбнулся и произнес: „Ну… где тут ваши пельмени?“
И несмотря на то что последние уже давно остыли, он с удовольствием и аппетитом влупил пару-тройку пельмешек.
После этого Витя совсем раздобрел и мы принялись слушать музыку. Я поставил для прослушивания в свой кассетный магнитофон купленный по случаю у соседа-моряка последний альбом Пола Маккартни и модный на то время альбом дерзких, только что засветившихся на музыкальном небосклоне U2 под названием „The Joshua Tree“.
Виктор подарил мне раритет раритетов – кассету с записью саундтрека к еще не вышедшему фильму „Игла“, где были записаны замечательные, очень мелодичные композиции, которые еще больше открыли для меня Цоя. Позднее мы переместились в гостиницу, ребята разместились, приняли душ, и мы, взяв чехол с гитарой, пешком пошли через город к залу на саундчек, благо это было недалеко, минут 30–35 неспешной, приятной ходьбы через Старый город.
По дороге мы встретили знакомого моих знакомых, очень хорошего парня и классного фотографа. Он слыхать не слыхивал о сегодняшнем Витином концерте, и я ему предложил прийти и пофотографировать.
Забегая вперед, скажу: он (фотограф) пришел с фотоаппаратом и сделал серию снимков, где Виктор был запечатлен крупным планом, одно лицо, во время исполнения какой-то песни. Когда он через недельку принес эти черно-белые снимки и сложил их все вместе, как пазлы, я был поражен. Такие глаза, такая страсть на лице, такая энергия – как будто гордый индейский вождь: или сражается, или вызывает духов.
За долгие годы у меня куда-то растерялись большинство из этих фотографий, может, кто-то их украл на память, но несколько осталось, и я при случае их опубликую, и, уверен, вы все поймете и согласитесь с моими ощущениями! Спасибо Тебе, во времени затерявшийся фотограф.
А вечером был концерт! Я уже не помню, чем различались концерт 3 марта от концерта 4 марта, вспоминаю о них как об общем, едином концерте.
Полный зал: внимательные глаза публики, бурные аплодисменты, я, наивно говорящий вступительное слово (в гримерке за полчаса до концерта я громко думал, как представить Цоя, а Витя, полулежащий на кресле и наигрывающий/напевающий на манер рок-марша пахмутовскую „Надежду“, все подтрунивал над моим волнением), и, наконец, Виктор со своей 12-струнной акустической гитарой и манерой четко и динамично играть ритм.
На одном из концертов лопнула струна. Виктор, не смущаясь, спросил зал: „Вы подождете, пока я заменю струну, или будем продолжать без струны?“ Публика взревела: „Продолжать!“ – и Витя прекрасно завершил концерт без струны.
И еще удивительное впечатление: я впервые, да и не только я, услышал новые песни, одна из которых – „На вечеринку один… когда твоя девушка больна“ – была премьерой.
Потом, годы спустя, она появилась, запечатленная на „Черном альбоме“, но это было не то. На том таллинском концерте молодой парень Витя Цой так искренне, с таким жаром исполнил песню, абсолютно совпадающую с его бытием, сущностью именно в этот период его жизни, что зал вошел в мистический транс и с первого раза, как будто эту песню знал всю жизнь, вслед за Цоем запевал рефрен.
День как день, только ты почему-то грустишь.
И вокруг все поют, только ты один молчишь.
Потерял аппетит и не хочешь сходить в кино.
Ты идешь в магазин, чтобы купить вино.
Солнце светит, и растет трава,
Но тебе она не нужна.
Все не так, и все не то,
Когда твоя девушка больна.
Когда больна…
Ты идешь в магазин, головою поник,
Как будто иссяк чистый горный родник.
Она где-то лежит, ест мед и пьет аспирин,
И вот ты идешь на вечеринку один.
Солнце светит, и растет трава,
Но тебе она не нужна.
Все не так, и все не то,
Когда твоя девушка больна.
Когда больна…
Вторая песня – это одна из самых гениальных слышанных мною песен, и не только Цоя, а вообще, это – „Следи за собой“. Помните? „Следи за собой, будь осторожен! Следи за собой!“ А „Ария Мистера Икс“, а „Электричка“, „Транквилизатор“, „Троллейбус, который идет на восток“, „Камчатка“ и многие другие незабываемые песни и незабываемые мгновения? Помните?
Перед одним из концертов в гримерную зашел Иван Воропаев (после гибели Саши Куссуля он с Андреем Решетиным играл на скрипке в „Аквариуме“)…
А еще много гуляли. Так было здорово гулять всем по набережной моря, по Старому городу, благо все было рядом, все близко.
3 марта вечером после концерта собрались у Цоев в гостиничном номере, Витя опять ушел в себя, Марьяна загрустила, хотя держалась молодцом и не показывала виду. Из номера она позвонила своей маме Инне Николаевне, и я слышал, как она ей говорит: „Мама, все в порядке, отлично проводим время, празднуем мой день рождения, Виктор сейчас разливает шампанское“.
Очень быстро пролетели эти два дня, и я вновь с грустью провожал ставших мне еще более близкими людей на поезд в Питер».[136]