– Вообще-то в демократических странах так зачитывают права при аресте, Анатолий. Это что, арест?
– Господь с вами, Валентин. Что за странная мысль. Просто я стараюсь прояснить ситуацию. Я о вас знаю, а вы обо мне не знаете ничего. Я уже несколько лет как человек совершенно штатский и всего-то лишь занимаю один из руководящих постов в охранной службе фирмы “Полдень”.
– Ах, вот как, - сказал Бабцев. - Какую же опасность я представляю для фирмы “Полдень”?
– Ни малейшей, - улыбнулся Заварихин.
Это прозвучало как оскорбление.
– Тогда в чем дело? Скажу вам откровенно, Анатолий, день был очень тяжелый, я устал.
– Понимаю и постараюсь вас не задержать. Короткая беседа единомышленников.
– Единомышленников?
– Преступников мы же не любим в одинаковой степени, правда? Убийц, воров…
Вот куда он клонит, подумал Бабцев. И сразу встал в боевую стойку:
– Убийцей и вором можно объявить кого угодно.
– Я никого не собираюсь объявлять преступником, они сами себя объявляют, своими действиями. Не ощетинивайтесь так сразу, Валентин. Я ж не выдачи Закаева от вас требую.
– Шутка юмора, - констатировал Бабцев.
– Она, - примирительно ответил Заварихин. - Так вот. У вас есть давний друг - Семен Кармаданов.
Бабцев вздрогнул.
– В последние годы ваша дружба несколько охладела, но все равно я не могу себе представить, что, если бы вашему другу грозила какая-то опасность, вы отказались бы ему помочь.
– Почему вы вспомнили о Кармаданове? - осторожно осведомился Бабцев. - Мы довольно давно не общались…
– Ну, полно, Валентин, - сказал Заварихин. - Ваша последняя статья на предмет ракетно-космических злоупотреблений навеяна информацией, которую вы получили от Кармаданова.
Бабцеву стало нехорошо.
– Что с Семеном? - глухо спросил он.
– К счастью, повторяю, ничего. Ни с ним, ни с его семьей…
– С семьей? Да что вы несете такое?!
– Понимаете, нам очень нужно узнать, где произошла утечка. Текст вашей статьи вполне корректен, но скажите откровенно: не могли вы где-то, по дружбе или по служебной необходимости, обмолвиться о том, от кого получили информацию о финансовых неясностях в “Полудне”?
Бабцев сразу вспомнил: этот самый вопрос ему как бы невзначай задавал по телефону сам Семка. Когда звонил поздравить со статьей. Но голос у него был вполне нормальный, и ни о каких неприятностях он не сказал. Наоборот, поздравил. Поздравил! Поблагодарил!
Значит, никаких неприятностей у него на тот момент не было. Значит, эти еще только хотят ему их устроить. И пытаются как-то втянуть его, Бабцева…
Заварихин спокойно смотрел ему в глаза. Ждал. Это был явный шантаж.
– Во-первых, ничего о грозящих Семену опасностях я не знаю, - спокойно и размеренно ответил Бабцев. - Ваше голословное утверждение для меня ничего не значит. Это называется: брать на понт, но меня на понт не взять, Анатолий, я тертый. Во-вторых, Семен никаких материалов мне не предоставлял, и моя последняя статья основана на совершенно иных источниках, раскрыть которые я соглашусь только по решению суда. Наконец, в-третьих, я подозреваю, что опасность для моего друга - это как раз вы.
Он встал.
– Спокойной ночи, - сказал он.
Заварихин вздохнул.
– Подождите, - сказал он. Вынул из кармана маленький плейер. Тронул кнопку - и Бабцев, уже собравшийся уйти, напряженно замер, потому что в ватной тишине холла раздался совершенно натуральный, будто Семка стоял тут же, в двух шагах, голос Кармаданова:
– Валька, я по телефону не мог, а подскочить к тебе тем более не мог… На меня после той статьи наехали всерьез, а мужик, с которым ты сейчас говоришь, нас с дочкой спас. Можешь ему верить. Увидимся - расскажу подробней, но я уже не в Москве. Понимаешь, исполнителей задержали, но откуда потянулось - через них не узнать, а это очень важно. Мне ты толком не ответил, ладно - впопыхах по телефону разговор действительно не задался, но постарайся припомнить: кому еще, кроме вашего главного редактора, ты мог обмолвиться, что информация пошла от меня?
Запись окончилась. Заварихин помедлил мгновение, держа плейер на весу, а потом, продолжая пристально смотреть снизу вверх, спрятал его в карман. У Бабцева все будто смерзлось внутри. Но он лишь постарался держать спину прямо-прямо и чтобы голос не дрожал, хотя ему теперь стало по-настоящему страшно.
– Неубедительно, - отрезал он. - И даже еще более подозрительно. Вы вполне могли надавить на совершенно ни в чем не повинного Семена и заставить его сказать все что угодно. Я ваши штучки хорошо знаю, господин… ныне штатский. Я начинаю всерьез тревожиться за своего друга. Вы его еще не убили?
Заварихин поразмыслил мгновение, потом, как неутомимый иллюзионист, из другого кармана вытащил мобильный телефон.
– Хотите ему позвонить?
Бабцев колебался лишь мгновение.
– Теперь - нет. Теперь я уже уверен, что он у вас и находится под мощным давлением.
Заварихин вздохнул.
– Да, - устало проговорил он и отвел взгляд. - Недооценил я силу ваших убеждений, Валентин. Вы, верно, до сих пор уверены, что и дома в Москве ФСБ взорвала?
– И в Москве, - холодно и непреклонно ответил Бабцев, - и в Волгодонске, везде. В свое время независимое расследование это доказало с полной определенностью. Просто его результаты были заблокированы вашими коллегами, Анатолий.
– Ох, да когда ж это кончится, - пробормотал Заварихин.
– Никогда, - бесстрашно бросил ему в лицо Бабцев. - Никогда. И не надейтесь.
Заварихин встал. Сейчас он меня пополам переломит, подумал Бабцев, но ему уже не было страшно. Все-таки он успел плюнуть чекисту в рожу, и это давало ему силы погибнуть теперь с честью. Он даже не пытался сбежать хотя бы к себе в номер - просто стоял и ждал. Сердце билось мощно и ровно. Празднично.
– Знаете, Валентин… Когда я встречаю таких, как вы, у меня просто руки опускаются. И накатывает чувство, что страна все-таки обречена.
– А вы, конечно, спасители, - едко парировал Бабцев. - Но кому нужна страна, которую могут спасти только такие, как вы? И только ТАК, как умеете вы?
– Помните знаменитую сцену Валтасарова пира? - спросил Заварихин. “Экий эрудит”, - мельком подумал Бабцев. - Ты взвешен на весах и найден…
– Очень легким, - перебив, без усилия продолжил Бабцев. Не мог он не щелкнуть этого кровососа по носу хоть так, хоть по мелочи.
– Легким-то - ладно. Легким, тяжелым - разница, в сущности, невелика. Всего лишь в цене. Что на рынке делают после того, как взвешивают на весах? Продают, Валентин. В наше подлое время надо говорить так: ты взвешен на весах и найден ПРОДАННЫМ. Что там Марксова продажа рабочей силы как последняя стадия… Товаром становятся смыслы жизни. Что бы ты ни исповедовал - оно всего лишь работает на чью-то мошну. Не на ту, так на эту. Вот что меня пугает…
– Успокойтесь, - с превосходством сказал Бабцев. Сделал широкий жест, обведя окружающий мир. - Весь этот послед империи… Никто на него не претендует, и никому он не нужен.
– Да? Страна после страшной войны воспрянула на миг, и буквально зубами впилась в будущее, и еще цепляется из последних сил! И Байконур - те самые зубы. А послед империи - это вы, Валентин.
– Вот только не надо о войне, - жестко сказал Бабцев. - Не надо демагогии о голоде, холоде и нищете, которыми оправдывается любая собственная мерзость. Если у тебя нет штанов, мечтать надо о штанах, а не о звездах.
– Практика показывает, - сказал Заварихин тихо, - что тот, кто мечтает только о штанах, за штаны мать родную продаст. Почему-то так получается, что люди, в которых сохранилась душа, совершенно непроизвольно начинают, даже замерзая, мечтать о чем-то, помимо штанов. Со всеми вытекающими последствиями… - помолчал. - И найден проданным.
– Я могу считать себя свободным? - с ледяной вежливостью осведомился Бабцев.
– Да идите, конечно, - негромко и равнодушно ответил Заварихин. - Чего там… Но если Господь сподобит вас когда-нибудь встретиться с вашим другом и он вам расскажет, как было дело, вам будет очень стыдно, Валентин…
– Это уж мои проблемы.
– Разумеется. Спокойной ночи.
Бабцев резко повернулся и, на ходу доставая ключ, пошел к своему номеру. Спина ждала выстрела. Но выстрел так и не плеснул между лопатками, позвоночник не хрустнул, ломаясь. Вот и дверь.
Он закрыл дверь и привалился к ней никем не тронутой, но все равно мокрой от холодного пота спиной.
Похоже, пока они беседовали с седым, гульбище в кафе прекратило течение свое, и народ привезли на ночевку. Со двора доносились голоса, даже песенки… Догуливали. Этого нам никогда не хватает, этого нам всегда мало… Кто-то хохотал. Кто-то бренчал на гитаре, кто-то пел нестройным дурашливым хором. “Утверждают террористы и писатели: и на Марсе будет конопля цвести…”
Лубянка щелкнула челюстями у самого горла - а оказалось, она всего лишь сонно зевнула.
Наконец-то у Бабцева начали дрожать руки.
Ночь на космодроме
Десятки раз наблюдал Корховой и по телевизору, и в Интернете старты ракет, проглядел до дыр и старую хронику, и относительно недавние ностальгические документашки про былые успехи в космической области… Оказалось - все не то.
Невообразимая красота. Невообразимая сила…
Пламя, которое отменяет ночь и на несколько минут сшивает небо и землю воедино…
От одного лишь сознания, что невзрачная железяка, сработанная обыкновенными рабочими руками, - та самая, что каких-то полчаса назад торчала тут среди нас, среди наших грязных шлангов, складов, запертых на ржавые незапирающиеся замки, та, что снисходительно слушала, как мы ругаем начальство, хвастаемся про баб и хнычем про зарплату, - летит теперь на первой космической среди звезд и сама мерцает звездой из того самого вакуума, которому ни много ни мало, а четырнадцать миллиардов лет от роду, в котором, точно оглушенные толовой шашкой караси, вразнобой тонут сомлевшие галактики…