Этот юноша, с которым он познакомился не столь давно, неожиданно стал очень близок атланту. Не просто друг, но младший брат, о котором он готов был заботиться…
До этого момента Кулл и сам не подозревал, насколько привязался к молодому магу.
А теперь Мантис умирал.
Даже бездонная бездна, разверзшаяся внизу пещеры, не была глубже, чем скорбь, объявшая атланта в этот миг.
Кулл приблизился ближе, ощущая на щеке слабое дыхание Мантиса.
— Мантис…
Юноша слабо шевельнулся, пытаясь отыскать руку Кулла. Тот ободряюще стиснул его пальцы.
— Ты не умрешь, Мантис, клянусь тебе, ты не умрешь!
Юноша сжал руку атланта, сперва очень слабо, но затем чуть сильнее. Он, наконец, открыл глаза и взглянул тому прямо в лицо.
— Не пытайся меня утешить, — прохрипел он. — Я знаю, что скоро умру.
— Мантис, лежи спокойно. Наши наемники скоро захватят весь зиккурат. Они одолеют Тха-Бнара. Я приведу сюда Сойан-Тана, он поможет, он излечит тебя…
— Никто не может меня излечить. Я умираю, Кулл, и я хочу умереть. Разве ты этого не понимаешь, разве ты не можешь поверить? Я не могу жить дальше…
— Прекрати, дружище! Я понимаю, что тебе больно, но Сойан-Тан сможет…
— Я хочу умереть, Кулл. Я должен умереть… Это из-за моего отца… У меня нет другого выхода…
— Не говори глупостей!
— Я несу зло и боль всем, кто меня окружает. Я сын колдуна и…
Кулл вскинул голову. Серые глаза его засверкали.
— Не смей так говорить, мой друг! Человек сам решает, кем он станет. Кем бы ни был твой отец, ты был отличным воином и верным другом. В тебе нет никакого зла! Не смей думать, будто на тебе лежит какое-то проклятье!
Юноша растерянно заморгал.
— Но я чувствую… этот гнет… мой проклятый дар…
Кулл печально покачал головой.
— Это бремя ты сам взвалил на себя, друг мой. Никакого проклятия не существует. Ты был тем, кем ты был, — отважным, благородным человеком. Таким мы запомним тебя навсегда!
Губы Мантиса дрогнули и неожиданно растянулись в улыбке.
— Как хорошо… Свет…
Пальцы его внезапно обмякли в руке Кулла.
— Нет! — вскричал атлант. — Нет!
Он вскочил, чувствуя, как вместе с жизнью, покидающей тело его друга, что-то рвется в его собственной душе… Нечто важное уходит… уходит навсегда, оставляя позади себя холодную пустоту…
И нечто чуждое с жадностью пожирало его горечь и боль…
— Нет! — в ярости выкрикнул атлант, хватаясь за меч. — Меня ты не получишь!
Мгновенно ледяная бездна отступила, и странное ощущение исчезло.
И все же по-прежнему Кулл чувствовал, что нечто ужасное таится внутри зиккурата, в любой миг готовое впитать в себя его страх и отчаяние…
— Я отправлю тебя в преисподнюю! — прорычал он, обращаясь в пустоту. — Берегись! Я приду за тобой, подлая тварь!
Затем он вновь опустился на колени рядом с неподвижным телом Мантиса и, помедлив мгновение, протянул руку, опустив веки юноши.
Внезапно синеватый свет заполнил комнату.
Синеватый свет.
Растерянно заморгав, атлант поднял глаза и увидел все то же загадочное создание, не мужчину и не женщину, ставшую для него за эти годы воплощением таинственной Судьбы.
— Валка и Хотат!
— Ты сам творишь свою судьбу, Кулл.
— Во имя всех богов, что…
— Не взывай ни к кому, кроме себя самого. Не ищи никого, кроме себя. Не останавливай ту силу, что толкает тебя вперед. Ты сам правишь своей судьбой, Кулл, сын Атлантиды.
Кулл откинулся назад, не поднимаясь с колен, и сейчас в душе его вспыхнул гнев: ибо это предсказание означало для него судьбу, полную
крови и колдовства, ужасающего одиночества и без малейшей награды в конце пути.
— Во имя Валки! — выкрикнул он. — Скажи мне, кто ты такой и почему преследуешь меня?
— Ты сам выбираешь себе дорогу, как и она выбирает тебя. Ты сам — собственный путь, Кулл, сын Атлантиды. Ты — и выбор пути.
— Скажи мне, кто!..
Синеватое сияние внезапно вспыхнуло еще ярче, и Куллу пришлось отвести глаза. Он смолк, ощущая нечеловеческую усталость. Гнев и чувство утраты одолевали его. Безмолвно и безучастно слушал он слова пророчества, но думал лишь об одном: «Почему я должен был узнать все это? Большинство людей умирают в блаженном неведении, и потому до последнего часа могут сохранить надежду».
— Ты сам — собственная судьба, Кулл, сын Атлантиды. Ты вложил в свой клинок свою силу и душу, но у тебя есть нечто большее. Ты — это ты сам, не проклинай богов за тот путь, который выбрал для себя, сын Атлантиды. Ты ступил на него очень давно и никогда не сойдешь с этого пути.
Синеватый свет исчез, и Кулл остался один в полутемной комнате, где на постели лежал труп его друга, освещенный тусклым светом единственного факела.
— О, боги! Боги! А ведь, кажется, Соран говорил ему: «Я устал всегда оказываться тем, кто остался в живых…»
— Не проклинай богов за тот путь, что ты выбрал для себя, сын Атлантиды!..
— О, боги! Валка, помоги мне!
— Ты сам — своя собственная судьба, Кулл. Ты сам… И никто более не вправе решать за тебя!
Ему показалось, что он ощущает в этот миг необъятное напряженное безмолвие Сущего, — а затем внезапно послышался стук в дверь.
Усталый и опустошенный, Кулл поднялся с места, подошел к двери, поднял щеколду и отступил на шаг.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Сойан-Тан. Он вошел внутрь, не сводя взора с распростертого на постели тела Мантиса.
— Он мертв? — шепотом спросил колдун.
— Мертв… И он был моим другом.
Сойан-Тан окинул атланта взглядом, полным сочувствия.
— Тогда ты отомстишь за него.
Несколько томительно долгих мгновений маг и воин смотрели друг на друга, затем Кулл склонил голову. Легонько коснувшись его руки, Сойан-Тан мягким голосом промолвил:
— Мы еще не добрались до главного храма. Тха-Бнар там, он все еще жив. Возьми пепел Одрата, прошу тебя, Кулл.
Без единого слова атлант развернулся, подошел к постели, склонился над неподвижным телом Мантиса, и в складках порванной одежды нащупал кожаный мешочек, висевший на поясе, где хранился прах сгоревшего колдуна.
В последний раз он взглянул на упокоенное в смерти лицо Мантиса.
— Я отомщу! — эти слова прозвучали негромко, но в них была уверенность и сила, с которой ничто не могло сравниться.
Кулл опустился на колени и поднял с пола свой меч. Мешочек с пеплом Одрата он прицепил себе на пояс.
Сойан-Тан отворил дверь. Там, снаружи, толпились наемники, усталые, потрепанные в бою, они все же были готовы идти за Куллом, куда тот поведет их.
Выйдя к ним, атлант обвел взглядом свой отряд, радуясь, что столь многие смогли уцелеть после битвы на лестнице, и столь многие последовали за ним так далеко. Несмотря на горечь, поселившуюся в душе, сейчас он испытал прилив гордости.
Истинный воин и полководец, даже скорбя по погибшему товарищу, он в душе грезил о новых битвах, принимал смерть как должное, ибо эта гостья рано или поздно являлась к любому из них… Но человек, пока он жив, обязан сражаться! И атлант был рад, что по-прежнему может держать в руке меч, вести за собой в битву славных бойцов — и уничтожать ненавистных врагов.
Обернувшись к Сойан-Тану, Кулл хмуро заявил:
— Даже если это станет моей погибелью, я все равно отомщу за своего друга.
— Мантис не должен был умереть, — старый маг потряс головой. — Это было мое время, а не его. Звезды не предсказывали подобного печального конца. Над ним словно бы довлело какое-то проклятие, которое и навлекло злой рок.
— Проклятие… — взгляд серых глаз Кулла сделался ледяным. — Илисса…
Затем он шагнул вперед. Наемники расступились, пропуская его. Кулл повел свой отряд дальше по коридору, в главный храм зиккурата, в поисках колдуна Тха-Бнара и зловещей небесной звезды.
Глава 11Тха — Бнар
На полпути по коридору, что вел от огромной пещеры к храму, они наткнулись на целую гору трупов, — изрубленных и обгоревших. Впрочем, здесь были не только трупы. Глаза еще слабо блестели в полумраке, подергивались конечности, дрожали липкие измазанные кровью пальцы… Нахмурившись, Кулл взирал на эти тела, устилавшие проход от стены до стены. По одежде и оружию он признал в них пиктов Остора.
Должно быть, главарь отправился сюда вместе со своим отрядом в надежде первым разграбить главный храм, покуда все остальные наемники сражались со жрецами на мостах, — но наткнулся на неодолимую преграду из стали и огненного колдовства. Среди мертвецов виднелось и несколько магов в синих балахонах.
Кулл осторожно начал пробираться по трупам, как вдруг кто-то негромко окликнул его по имени. Вздрогнув, он обернулся, пытаясь в этих человеческих останках отыскать уцелевших, и обнаружил сурового воина в кольчуге и кожаных доспехах, для которого, похоже, даже перед смертью было важнее заговорить с атлантом, нежели препоручить богам свою душу.
— Кулл… атлант…
Запрокинутое лицо было все в крови, сочившейся из носа и изо рта, пятнавшей бороду и длинные усы. Пикт был без шлема, и в длинных спутанных волосах была копоть.
— Кулл…
Атлант узнал Остора, главаря разбойников, который сейчас умирал на полу колдовской цитадели, утратив вмиг всю свою дерзость и надменность, а также былую воинственность.
— Остор, — обратился к нему Кулл. — Почему вы не подождали остальных?
— С каким… с каким безумием мы сражались, — пробормотал пикт, и глаза его подернулись туманной пеленой. — Ты завел нас в самую преисподнюю. Все мои люди мертвы. Огненные молнии… Синий дым… Порождения ада… Такого просто не может быть… Я умираю посреди кошмара… Да проклянут тебя боги!
— Ты глупец, — прорычал Кулл. — Ты просто желал заполучить всю добычу для себя одного.
— Никакого золота нет, — выдохнул Остор, — и никогда не было. Есть только смерть… и огонь… и эти чудовища в человечьем обличье.
— Ты глупец, Остор, и ты умрешь глупой смертью. Виной всему твоя собственная алчность.