– Возьму кредит. Не беспокойся, я быстро его отобью. Я люблю работать. Ведь вы живете в ужасных условиях, Рара, вам скоро крыша на голову упадет, в прямом смысле слова. А дом снесут не скоро. У вас нет денег на ремонт, а Раевич как мужик ни гроша не стоит. Крышу он чинить не будет. Да он гвоздя не может вбить! Ефим Иванович никогда не держал ничего тяжелее шариковой ручки! И что дальше? У вас в квартире сплошная разруха: кран течет, сливной бачок сломался, обои отошли от стен, штукатурка осыпалась. А ванная? Подумать только: у вас сидячая ванна! Как ты с этим миришься?
– Это всего лишь досадные бытовые мелочи, – поморщилась Рара.
– Да, но из этих мелочей складывается жизнь. Быт. Надо же и о теле думать, не только о душе. Ты не можешь все тянуть на себе. Рара! Вспомни, что ты – женщина!
– И как все это будет выглядеть? – медленно спросила она. – Ты, я и он.
– А как все это выглядело до сих пор? И кого это волновало?
– Бред какой-то, – поежилась она.
– Соглашайся. Ты только подумай: на работу ходить не надо, прогибаться под всяких там уродов не надо, свободного времени полно. У тебя буду только я.
– Да ты один стоишь десяти… – «уродов», чуть не вырвалось у нее. Ромашов это понял. И обворожительно улыбнулся:
– Обещаю: я изменюсь.
– Поклянись!
– Клянусь.
– Поклянись, что ты не будешь ограничивать моей свободы.
– Я тебе это обещаю.
В тот момент он мог поклясться в чем угодно. Она была так близко – стоило только руку протянуть. И он перестал что-либо соображать. Вот уже две недели они не были вместе. Рара готовила его к разрыву отношений, с чем Ромашов категорически был не согласен. Если внешне он выглядел вполне самостоятельным и успешным, то в душе по-прежнему оставался маленьким мальчиком, для которого кино – огромный волшебный мир, полный затаенных опасностей. И чтобы там выжить, нужен опытный проводник.
Ромашов холодел при мысли о том, что кто-то узнает, какой он на самом деле. Узнает о том, что когда он стоит перед режиссером, у «мачо» от страха дрожат колени, а язык немеет. Что Андрей Ромашов боится читать контракт, который дают ему на подпись. А вдруг это всего лишь сон? И проснувшись, он вновь окажется за кулисами, дожидаясь своего «кушать подано!». Боится поехать в банк и забрать свои деньги. Боится отвечать на телефонные звонки.
Если бы три года назад Андрей Ромашов не уцепился за женскую юбку, сейчас он по-прежнему пребывал бы в безвестности. Главный в их тандеме не он, а она, Рара, хотя внешне все выглядит наоборот. Ромашов подозревал, что и генеральный продюсер «Денеболы» чувствует то же самое. Эта слабая женщина давала мужчинам такую силу, что они горы готовы были свернуть. Потому что Рара, как раз, ничего не боялась. Она легко готова была расстаться с удобствами своего положения, уйти в другую кинокомпанию, или в журнал, и все начать сначала. Не будет в ее жизни генерального продюсера, его место займет главный редактор. С ее вкусом издание наверняка пойдет в гору.
«Она мне нужна, – в отчаянии думал Ромашов. – И я ее не отпущу».
К тому же он уже привязался к этой женщине физически. Рара занималась сексом как-то по-особенному, откровенно и без всякой боязни. Может потому, что не боялась забеременеть? В юности она крайне неудачно сделала аборт, и мысль о материнстве была похоронена. Взамен этому пришло безудержное отчаяние и бесшабашность. Этим она и манила мужчин, которые подсознательно избегали брать на себя обязательства. С Рарой все было понятно: она не охотница за деньгами. Не навяжет нежеланного ребенка, не станет ловить на слове, названивать день и ночь, требуя к себе внимания. То есть, навязываться. Она прекрасно знала свое место: место случайной любовницы. С ней было легко, и эта легкость Ромашова порою пугала. Он хотел бы более прочных отношений. Постоянства. И сейчас, по его мнению, наступил переломный момент. Либо они расстаются, либо съезжаются.
Чаши весов какое-то время колебались. Пока Рара не увидела этот дом. Ромашов намеренно выбирал из тех, которые наверняка ей понравятся. Без всяких затей, достаточно просторный, но не чрезмерно большой, не пафосный, потому что пафос Рара не выносила. Когда пускают пыль в глаза, кичатся своим богатством и демонстрируют успешность. Окончательный выбор оставался за ней, Ромашову же было все равно, где жить, главное, с кем. И вот он, кажется, нашел! Вернее, она.
В этом доме все было дорого, но просто, а, главное, уютно. Вот уюта Раре всегда не хватало. Этих аккуратно подстриженных газонов и вымощенных терракотовой плиткой дорожек, вьющихся змейками вдоль ухоженных клумб, шатра на зеленой лужайке, и качелей. А еще гамака, спрятавшегося в тени, среди цветущих яблонь. Их встречали в белом, словно на свадьбе, только все эти невесты были без жениха. Ромашов, одетый в черную куртку-косуху и обтягивающие джинсы, терялся в этом хороводе девственных вуалей и слегка смущался. Зато Рара невольно улыбалась, и трогала рукой шершавые стволы, вдыхая сладковатый дурманящий аромат цветущего сада. Ромашов сразу сказал, что за участком будет следить садовник.
– Посмотрим сам дом? – первой предложила она.
Ромашов обрадованно кивнул. Он понял, что ей понравилось.
– Кабинет Ефима Ивановича, – сказал он, распахивая одну из дверей.
Они поднялись на второй этаж, и это было самое уединенное место во всем доме: угловая комната, окнами выходящая на маленький искусственный водоем. Там, в черной воде, величественно покачивались водяные лилии, белые и нежно-розовые с темной сердцевиной, сразу напомнившие Ромашову вазочки-розетки, в которые мама наливала малиновое варенье. Зрелище было умиротворяющее, по мнению Ромашова, оно абсолютно способствовало новому прочтению Бодлера. И Рара сломалась:
– Да, это восхитительно, – признала она.
Ромашов знал, чем ее взять. Ради Фимы она пойдет на все. Это и есть ее ребенок. Ее единственная любовь. Ромашов надеялся со временем это преодолеть, или как-то избавиться от Раевича. Спрятать его в задних комнатах, пока Ефим Иванович там не зачахнет. У него отсутствует сила воли, это какая-то амеба, полностью погруженная в мутную воду декаданса, который выбрал для себя обожаемый Раевичем Бодлер.
«Либо сопьется, либо застрелится», – подумал Ромашов, аккуратно закрывая дверь кабинета, который должен был стать для Фимы Раевича тюрьмой.
Но Ромашов сильно ошибался. Тогда он еще плохо разбирался в людях, хотя считал обратное. Воображал себя асом манипулирования людьми. На самом же деле, он не освоил и азов. Потому что идиллии, которую он себе вообразил, не случилось. А случилось другое: в тюрьме оказался он сам.
«…и в состоянии крайней необходимости…»
Именно эта фраза рефреном вклинилась теперь в его мысли. О чем бы он ни думал, какой бы текст мысленно не составлял, в конце каждого абзаца Журавушкин обязательно добавлял: и в состоянии крайней необходимости. Это была вторая ступенька лестницы в небо. К свободе его подопечной. Ибо в машине Журавушкин твердо решил взяться за это дело. Все та же адвокатская интуиция подсказывала ему, что не все так просто. Странностей в деле хватает. И он не ошибся.
Итак, Раиса Гавриловна Раевич (таково было имя Рары по паспорту) произвела выстрел в гражданку Васильеву, находясь в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения и крайней необходимости. У Рары просто не было другого выхода, иначе убили бы ее. Вот что необходимо доказать.
Сам Журавушкин был в этом уверен. В невиновности Рары. По дороге к следователю он забросал Ромашова вопросами:
– Вы упомянули о том, что у Анастасии было разрешение на оружие. Что это за оружие?
– Травматический пистолет «Оса».
– Гм-м… Вы говорите, вашу невесту убили именно из него? Но это же травматика! Как говорят, безопасная для жизни человека.
– Стреляли в упор, с расстояния меньше метра.
– Кто вам это сказал? – живо обернулся к своему пассажиру Журавушкин.
Поскольку Ромашов с утра выпил, чтобы успокоить нервы, он приехал в адвокатскую контору на такси. Теперь они воспользовались машиной Журавушкина и тащились по пробкам, чему Аркадий Валентинович был несказанно рад. У него появилось время собраться с мыслями и как следует все разузнать у одного из свидетелей. Самого важного, поскольку все это случилось из-за него.
– Эксперт, который осматривал место происшествия, при мне разговаривал с опером. Сказал, что ситуация очевидная: выстрел в упор, – нехотя пояснил Ромашов. – Я теперь часто снимаюсь в «милицейских» сериалах, да еще и «на основе реальных событий», так что механизм расследования мне понятен.
– Андрей Георгиевич, я понимаю, что вам неприятно об этом говорить. Но возьмите себя в руки. Иначе мы с вами понапрасну тратим время, мое и ваше.
– Хорошо. Я постараюсь.
– Про «Осу» я наслышан, – немного сменил тон Журавушкин. Теперь он говорил чуть мягче и гораздо проще. Как со своим приятелем, не как со свидетелем. – Говорят, это самая опасная травматика из всех существующих. Для «Осы» есть специальная резиновая пуля, имеющая металлическую сердцевину, размер самой пули 15,3 миллиметра. Прилично. Скорость полета при выстреле сто двадцать метров в секунду, мощность выстрела равна восьмидесяти джоулям. У «Макарова» для сравнения двести. Но если стрелять на расстоянии меньше метра… – Аркадий Валентинович замолчал и покосился на своего пассажира.
– Ей разворотило левое легкое, – неохотно сказал Ромашов. – Зрелище было… – он поморщился. – Не для слабонервных. Говорят, стреляли не меньше трех раз. Настя умерла почти сразу… А вы хорошо разбираетесь в оружии.
– Мне уже приходилось вести такие дела. Травматику я знаю, как свои пять пальцев. Правда, на последнем процессе я защищал собаку…
– Собаку?
– Ну да, собаку. Пьяный хулиган выстрелил из травматики в щенка колли. Наверное, парню спьяну показалось, что перед ним кавказская овчарка. Я знаю, что у «Осы» нет предохранителя. Патронов четыре, а вы говорите о трех выстрелах.