Мужчина в смокинге подошел к ним. Смокинг имел сиреневый отлив. Мужчина радушно приветствовал Котерсби, церемонно поклонился Джандеру и раздвинул перед ними тяжелые складки лиловой портьеры. Они вошли в зал. Вся та же лиловая тональность доминировала и здесь. Зал был переполнен. Столы расположились вокруг круглой танцевальной площадки. На эстраде стояло пианино и два стула. Официанты в лиловых жилетах бесшумно сновали между столами. Джандер обратил внимание на дорогие марки вин. Он оглядел клиентов — в основном, солидная публика. Несколько молодых людей студенческого облика. Почти не было женщин.
Метрдотель проводил Котерсби и Джандера к столику у танцевальной площадки. Котерсби протянул ему десятидолларовую бумажку. Метрдотеля сменил официант. Котерсби заказал коньяк для себя и виски для Джандера. Джандер хотел было попросить меню: он ничего не ел с самого утра и ощущал сильный голод.
И все же он почувствовал, что не сможет проглотить ни куска. Он задумчиво созерцал стол. Ресторан ему был явно не по душе.
— Что тебя смущает?
— Весь этот лиловый цвет. Какая-то навязчивая идея.
— Цвет аметиста.
— Да, но также и кровоподтека. Цвет страдания.
Котерсби помолчал.
— Да, — сказал он. — Как раз этот цвет здесь и нужен.
Джандер вопросительно взглянул на него.
— Ты приходишь сюда и дегустируешь. Хуже, чем удар по голове. Это страдание оттого, что ты хочешь то, что никогда не получишь.
Через несколько минут свет в лампах потускнел, и луч прожектора высветил эстраду. Музыканты занимали свои места: пианист, контрабас, флейта и труба. Они разобрали инструменты. Джандер обратил внимание, что у оркестра нет нот. Он не особенно разбирался в музыке, но когда они начали играть, понял, что это что-то вроде ультра-современного джаза. Официант принес напитки, и Джандер быстро выпил. Он услышал звук контрабаса, глуховатый и назойливый, потом Котерсби бросил официанту: «Повторить».
— Мак, пойдем отсюда.
Котерсби не ответил и даже не повернул головы.
Труба играла какую-то совершенно развинченную тему, рояль выдал несколько диссонирующих аккордов, вызывающих представление о невыносимом страдании. Затем прожектор погас, и музыка умолкла. Зал погрузился в тишину и мрак.
И в темноте белая фигура, воздушная как призрак, вышла на середину площадки. Музыка вновь зазвучала, на этот раз нежно и мелодично, навевая сладкую грусть. Прожектор внезапно выхватил танцовщицу из темноты. Полузакрыв глаза, она медленно кружила по сцене. Рыжеватые волосы были распущены по обнаженным плечам. Она приблизилась к столику Джандера, и он различил золотистые искорки в ореховых глазах. Еще ближе — и он вздрогнул, не понимая, что с ним происходит.
Она проплыла мимо них и заскользила дальше по площадке. На другом конце зала из-за стола поднялся мужчина, шагнул на площадку и пошел к танцовщице. Она не спеша отодвинулась. Мужчина снова наступал. Видный мужчина с седеющими висками, безупречно одетый. Трое служителей устремились на площадку, взяли его под руки, вежливо пытаясь убедить покинуть сцену. Но он протянул руки к танцовщице, говоря: «Вот что мне нужно. Вы не понимаете? Она мне нужна!»
Служители попытались уговорить его, потом вывели его с площадки, прошли с ним между столиками и вышли из зала. Она продолжала танцевать. Потом музыка умолкла, и она села за столик с тремя мужчинами. Один из них положил ей руку на плечо. Она пристально посмотрела на него, и он убрал руку.
Джандер услышал, как Котерсби тихо повторяет одни и те же слова:
— …Я думал, что выдержу, да, я был уверен, что выдержу, но нет, не могу… не могу.
— О чем ты? — спросил Джандер.
— А ты не видишь? — Котерсби показал на столик, за который села девушка. — Это бросается в глаза. Если ты не видишь, стоит обратиться к врачу.
— Ну что ты, Мак.
— Да посмотри же ты на нее!
Джандер пожал плечами.
— Ладно, Мак. Я согласен, что на нее приятно смотреть. Но не от чего приходить в такое состояние. В конце концов, что это? Лицо и тело!
— Лицо и тело! И ты больше ничего не видишь?
Официант принес стаканы, Котерсби заказал новую порцию и обратился к Джандеру:
— Теперь, когда ты видел ее, я попытаюсь объяснить тебе, если ты, конечно, не против.
— Конечно, нет, Мак.
— Ну так вот. Мне тридцать три года, я женат уже семь лет, у меня четверо детей и порядка сорока тысяч долларов годового дохода, дом в лучшем квартале города, вилла и другие материальные блага. Во всем этом я полностью отдаю себе отчет. Моей жене 29 лет, у нее диплом Велсби, одним словом, она — прелестная женщина, обладающая редким обаянием, и за те годы, что мы провели вместе, она ничуть не потеряла для меня своей привлекательности. Во всяком случае, до самого последнего времени.
Все рухнуло в один вечер, когда я обедал с клиентом, и после нескольких бокалов он пригласил меня посмотреть нечто исключительное. Желание клиента — приказ. Я согласился, и он привел меня сюда.
Появилась Вера. Я посмотрел на нее, и не смог отвести глаз. Никогда я не испытывал ничего подобного. Я был покорен, порабощен.
Я возвращался и возвращался сюда. Только ради того, чтобы увидеть ее. Это длилось несколько месяцев. Потом я почувствовал, что больше не выдержу, что должен с ней заговорить. Я спросил у официанта, могу ли я пригласить ее за мой стол. Он сказал, что это возможно, но я обязан оплатить даме время, которое она со мной проведет. Я дал свое согласие, и через несколько минут она пришла за мой столик. Я объяснил ей, какие чувства я питаю к ней и предложил ей денег. Она отказалась. Я удвоил ставку, еще раз удвоил, и она снова отказалась. Тогда я спросил ее, во что она мне обойдется: она только взглянула на меня, и я понял, что она не продается. Тогда она спросила, хочу ли я еще что-нибудь ей сказать. Я пробормотал что-то несвязное и отдал ей несколько пятидолларовых бумажек за те три или четыре минуты, что она мне уделила. Вернувшись домой в тот вечер, я искренне верил, что моя страсть прошла. Я правда верил в это.
Понимаешь, о чем я говорю? Я не могу не приезжать сюда. Я смотрю на нее и все. Никакого продолжения не будет. Это стало у меня навязчивой идеей, ни малейшей надежды нет. Я словно околдован. Не могу освободиться от чар.
А ведь я сделал все, что мог. Клянусь тебе! Я пытался. Успокоительное, алкоголь, женщины. Но мне плевать на женщин, они для меня не существуют. И если ты хочешь знать всю правду…
— Мак, прошу тебя…
— Нет, я хочу все сказать. Я хочу высказать вслух, может, мне полегчает, знаешь терапевтическое действие исповеди… Короче, вот что: с тех пор, как я увидел Веру, меня не тянет больше к моей жене.
Джандер поднял свой стакан, поднес к губам, посмотрел на него и отставил. Он подозвал официанта и, указав на стол, за которым сидела Вера, спросил:
— Вы можете это устроить?
Официант колебался. Джандер достал бумажник. В нем была одна десятидолларовая банкнота и несколько долларов. Он опустил десять долларов в руку официанта. Официант взглянул на десять долларов, потом подошел к столику, за которым сидела Вера, и прошептал ей что-то на ухо.
— Почему ты это сделал? — спросил Котерсби.
— Сам не знаю. Выпил, наверное.
— Да нет, ты почти не пил.
— Ну что ж, — Джандер пожал плечами. — Значит, я хочу с ней поговорить.
— О чем?
— Понятия не имею.
Котерсби откинулся на кресле и мрачно уставился перед собой. Блестящее покрытие стола было выделано в форме аметиста и отражало фиолетовый свет, падавший с потолка.
— Страдание, — пробормотал он. — Пурпурное страдание немыслимых желаний. — Он посмотрел на Джандера. — Может быть, ты тоже попался, а?
Джандер не отвечал. Он незаметно повернул голову в сторону столика, за которым сидела девушка. Все трое мужчин говорили одновременно. Здоровые бугаи с темными от загара лицами. Они походили на игроков в регби. Все трое выпили, а один качался на стуле и делал явные усилия, чтобы не упасть. Почувствовав взгляд Джандера, Вера сделала движение встать. Сосед положил ей руку на плечо, чтобы удержать. Она что-то сказала, но он не убирал руки. Она замерла, глядя ему прямо в глаза. Воцарилось напряженное молчание, и мужчина убрал руку. Другой мужчина положил на стол деньги. Она взяла их, сложила, спрятала в складках платья, поднялась и медленно двинулась к столу Котерсби и Джандера.
— Нет, я не выдержу, — встал Котерсби.
— Куда ты? — спросил Джандер.
Но Котерсби не ответил и скрылся за лиловой портьерой, отделявшей зал от холла. Джандер хотел догнать его, но у него не было сил двинуться. Его взгляд был прикован к Вере.
— Вы хотели меня видеть?
Он кивнул и указал на стул, с которого только что встал Котерсби. Она села.
— Могу я вас угостить чем-нибудь? — спросил он.
— Я не пью.
— На работе?
— Вообще не пью.
Он замолчал, не зная, что сказать.
— Так что же? — спросила она. — Я вас слушаю.
— Извините меня.
— Не за что. Я просто пытаюсь сэкономить вам время. Каждая минута, которую я провожу за этим столом, стоит вам тяжело заработанных денег. Так что лучше скажите мне сразу то, что хотели.
Джандер посмотрел на нее.
— Вы говорили о тяжело заработанных деньгах. Как вы узнали, что они мне нелегко даются?
— Это сразу видно. Вы похожи на человека, проводящего долгие часы за рабочим столом. И за маленькую зарплату.
— Вы правы. — Он вынул бумажник и показал его содержимое: три доллара. — Возьмите и скажите, сколько я вам еще должен. Я одолжу у приятеля.
— Не стоит, — ответила она. — Это бесплатно.
— Возьмите хоть эти.
— Уберите бумажник.
Он повиновался. Теперь он ждал, что она поднимется. Но она не двинулась. Ее глаза, внимательно глядящие на него, словно излучали ток, от которого он вздрагивал. «Что происходит?» — спрашивал он себя. И не находил ответа. Оставалось только покориться. Они были вдвоем в мире, в пурпурном тумане. Ему казалось, что она говорит с ним, но только не словами. Он словно слышал беззвучные рыдание, а за ними глухую тоску. Потом внезапно туман рассеялся. Он снова различил ее черты и спросил: