щательно закрыли гараж и пошли к своему грузовику.
У почты Шап выполнил сложный маневр, медленно съехал задним ходом по крутому склону метров на сорок вниз и оказался перед другим склоном, который после трех километров петляющей дороги выводил на шоссе государственного значения № 6, которое ведет из Тулузы в Эксан-Прованс. Местность была пересеченной, подъемы чередовались со спусками, и виражей было предостаточно.
Выполнив маневр, Шап заблокировал ручной тормоз, спустился на колею и обошел кругом грузовик, чтобы убедиться, что все в норме, снова поднялся в кабину. Он закурил сигарету, натянул перчатки на меху и поехал.
Фары далеко освещали местность, противотуманный луч выхватывал повороты, и в его бледном свете Шап различил, что дорога блестит ото льда. Ночь была довольно холодной. Внизу спуска, после виража у акаций, Шап вошел в полосу тумана, выключил фары, оставил противотуманное освещение и уменьшил скорость, так как малейший нажим на тормоз отправил бы машину в кювет.
От километра к километру Шап останавливался, выходил из кабины, крепко тер ветровое стекло, чтобы счистить иней, смазывал его спиртом. Это сильно задерживало его.
После равнины Ломьер грузовик вырвался из тумана. Шап удовлетворенно вздохнул, закурил сигарету, поудобнее устроился на сиденье и без малейшего затруднения поднялся по склону Северак.
У него замерзли ноги, из носу текло, он до ушей поднял воротник куртки; он рассеянно вел машину и думал о разных разностях.
В общем и целом Шап чувствовал себя счастливым. Ему было тридцать пять лет. Он был сильным и крепким, с лицом индейца, которое все больше дубело на просторах Франции, чувственным ртом и умными глазами, освещавшими все лицо и делавшими его оживленным и мечтательным.
Вскоре после возвращения Шапа из немецкого плена его родители умерли, и он женился на дочери торговца семенами. Брак как брак, который к тому же скоро оборвался, так как несколько месяцев спустя жена умерла от брюшного тифа. Шап остался один со своими грузовиками.
Позже, без большой необходимости, он снова женился, но этот новый союз потерпел полнейшую неудачу. Его нежная и романтическая жена бросила его ради более страстного любовника. Ее странный муж, лишенный чувства ревности, достаточно равнодушный к окружающему миру и погруженный в какие-то неведомые мечты, быстро наскучил ей.
В день ее бегства Шап поехал отгрузить семь тонн цемента для строительства, которое он обеспечивал материалами. Он не чувствовал себя грустным. Скорее, усталым. Повсюду, словно пластырь на душе, возил он с собой какую-то странную усталость, не оставлявшую его с военных лет.
Через несколько дней после этого события старый Рагонден прояснил ситуацию.
Они занимались коробкой скоростей Роше-Шнейдер. Шап ползал под грузовиком, а старший Рагонден тянул коробку на себя на подвижном домкрате.
— Я вот думаю, — сказал он, — с чего это ты женишься направо и налево?
— То есть?
— Когда мужчина хочет жениться, это видно. Когда не хочет, тоже видно. Ты вот сделал это уже во второй раз, но, сдается мне, без особого желания.
— Верно! — удивился Шап.
— Так что же?
— Не знаю, — устало проговорил Шап. — Сам не знаю, для чего я это делаю. Меня это в общем не особенно вдохновляет.
— Ты эгоист и в определенном смысле лентяй. Усложняешь себе жизнь неизвестно из-за чего и отравляешь ее другим. Ну что, сделал ты счастливой свою жену?
— Иногда мне так казалось.
— Послушай! — сказал Рагонден. — Таким темпом ты приблизишься к разряду голливудских актеров и будешь выглядеть по-дурацки. Когда ты почувствуешь, что это серьезно, женись на здоровье, я первым буду рад видеть жену в твоем доме. А пока подумай на досуге, всему свое время.
Они закончили разбирать коробку. Шап тщательно протирал ведущий вал и его шестерни и в то же время размышлял над словами Рагондена.
С того дня Шап разумно организовал свою жизнь. Ему стало легче, вернулось душевное равновесие. Рафаелла — приходящая домашняя работница — занялась домом, старым, просторным и достаточно удобным (было даже центральное отопление, но им редко пользовались). Питался Шап, как правило, в ресторане, иногда у Рагонденов, иногда у себя. В этом последнем случае он открывал банку консервов и наливал себе стакан превосходного вина.
Он завел себе двух женщин. Одну в северной, а другую в южной оконечности маршрута, в конце шоссе № 9, которое Шап часто бороздил от Парижа до Перпиньяна. Это было достаточно удобно: Шап навещал их в своих поездках, а они не могли ответить ему тем же, что его вполне устраивало. Такая рациональная организация бытия поддерживала его в прекрасной форме. Вот почему в это холодное январское утро в кабине мощного грузовика Шап счел свою судьбу вполне удовлетворительной.
II
Около восьми утра Шап затормозил перед гостиницей, где любили отдыхать водители. Несколько грузовиков с капотами, укрытыми одеялами или куртками, ждали своих хозяев.
Шап пристроился за грузовиком толстяка Бернара де Серена, который с завидным постоянством придерживался маршрута Безьер-Клермон. Толкнув запотевшую стеклянную дверь, Шап улыбнулся: в шоферских кругах его считали веселым и приветливым парнем.
За длинным столом вдоль стены несколько водителей плотно завтракали. За точно таким же столом, у стены напротив, крестьяне пили красное вино. Посредине зала гудела печка. В глубине стоял большой стеклянный буфет со всевозможными напитками. Дверь в правом углу вела на кухню.
— Кто это к нам пришел? — закричал Серен, указывая на Шапа пальцем.
Эта «тонкая» шутка вызвала всеобщий смех.
— Мне кажется, — заметил Этшегоен, — что я его уже где-то видел.
Шап вежливо посмеялся. Он пожал протянутые ему руки и занял место рядом с Сереном.
— Куда едешь? — спросил Серен.
— В Париж, — ответил Шап. И добавил доверительно: — Охота пощупать девок.
Вокруг засмеялись, крестьяне приняли вид оскорбленного достоинства, официантка тепло и снисходительно улыбнулась Шапу. С официантками Шап всегда был идеально любезен. Из-за этого он был у них на хорошем счету и не раз пользовался их милостями.
Он с удовольствием поел обжигающе горячего супа, кусок ветчины, затем омлет. Этшегоен рассказывал о каком-то ничем не выдающемся случае:
— Если бы этот болван умел водить машину, он бы проехал. А тут я высовываюсь, понимаете, и вижу, что он в кювете… У него был «крайслер», настоящий танк… он достает трос… видели бы вы этот трос, не толще веревки! Ну, я тяну его, и он лопается… Гад!
Его не слушали. Рассказы Этшегоена не представляли интереса, поскольку он умудрялся вечно опускать самые существенные детали. Внимание быстро рассеивалось.
— …И он говорит мне: «…Мой трос приказал долго жить…»
— Плевать на твой трос, — сказал Серен. — Вы слышали, что Раш разбился?
— Раш?!
— Да. В прошлую среду, около девяти утра, на спуске Трюель. Знаешь эту дорогу, Шап?
— Знаю.
— Раш ехал в гору с восемью тоннами груза… Пять метров ширины, местами не больше четырех. По одну сторону откос, по другую — овраг. Примерно на середине подъема Раш встречает автобус из Вильфранш, который идет вниз. Автобус прижимается к откосу и останавливается. Раш на мгновение заколебался. Должно быть, почувствовал конец. Он остановился, потом потихоньку поехал. И вот когда он поравнялся с автобусом, его правые колеса шли по самому краю дороги, земля не выдержала веса, и Раш съехал до ручья, который течет на дне оврага. Грузовик, рассказывают, катился как бочка. Раш умер на месте.
Последовало молчание. Каждый представлял себе лицо Раша и его здоровенный «мак». Раша знали мало, так как он редко ездил по тем же дорогам, что и сотрапезники, но этот трагический конец никого не оставил равнодушным.
— Мне рассказывали, — продолжал Серен, — что шофер автобуса ни при чем, но он настолько потрясен, что не хочет больше водить машину. Ушел работать механиком в автобусный парк.
— Я его понимаю, — отозвался напарник Этшегоена, — от такого не поздоровится. Ты не виноват, но твердишь себе, что если бы не ты, то парень был бы сейчас жив.
— Эти грузовики ездят слишком быстро, — объяснил один крестьянин другому. — И в один прекрасный день — хлоп! — Только мокрое место осталось!
Серен пожал плечами и картинно сплюнул в сторону печки.
— Кто этот Раш? — поинтересовалась хозяйка.
— Вы не знали его. Он из Эльзаса. Он практически не ездил по этому маршруту.
— Вот она, жизнь, — театрально вздохнул Этшегоен. — Я называю это хреновым невезением.
— Когда не везет, — заметил его напарник, — всегда хреново.
— Да, черт подери, да!
Незнакомый водитель, завтракавший в самом конце стола, принял участие в разговоре.
— Однажды мне чертовски не повезло в Лоте, в ущельях между Эстеном и Энтрангом, из-за одного шоферюги. Уверяю вас, что когда ты понимаешь, что сейчас полетишь в пустоту, ощущение не из приятных. Я весь взмок. Длилось это, наверное, мгновение, но мне показалось вечностью. Я был уверен, что разобьюсь на скалах на дне ущелья. В конце концов я относительно легко отделался… сломанным носом, переломом плеча, еще мелочи. Но я пережил такой ужас, что целый месяц ходил сам не свой. Не осмеливался водить машину.
Он покачал головой и добавил:
— Самое неприятное — это страх.
Хозяйка вздохнула и вернулась в кухню. Водители задумчиво курили сигареты в ожидании кофе. Шап доел омлет, взял сыру, допил последний стакан вина и закурил «Голуаз». Официантка подбросила топливо в печку. Автобус на Сент-Шели-д’Апшер остановился на минутку перед рестораном, и двое крестьян поспешно вышли, чтобы сесть в него. Хозяйка подала кофе, разговор возобновился, заговорили о другом.
— Шап! — громко позвал Этшегоен, — пока мы все не разъехались, расскажи нам какой-нибудь случай, поржать охота.
— Шап, мальчик мой, — отозвался с наигранным удивлением Серен, — почему ты молчишь?
— Ну… у меня нет ничего новенького.