— Хотел бы я, — начал он, — проводить с тобой все ночи. Я чувствую себя хорошо, ты лучшая из моих подруг.
И добавил убежденным тоном:
— Должно быть, ты и есть та женщина, которая мне нужна.
— Не говори глупостей, — остановила его Алиса. — Тебе хорошо, потому что ты только что целовал и хочешь еще…
Он хотел что-то добавить, но она закрыла ему рот поцелуем и порывисто привлекла его к себе.
Шап уехал на рассвете. Беспокойство отпустило его, он лениво зевал, небрежно ведя «симку». Он совершенно не обращал внимания на многочисленные грузовики, которые ехали ему навстречу, поднимаясь в гору. Его мысли возвращались к телу Алисы. «Потрясающая девушка, — повторял он про себя, — суперкласс».
Пока он рисовал в своем воображении приятные картины, взошло солнце. Через полчаса после этого он вернулся домой. Замок входной двери не открывался.
— Как это неприятно, — сказал себе Шап, — надо его смазать, а то им редко пользуются и он ржавеет.
В конце концов Шап справился с замком и сразу прошел в кухню, чтобы выпить чашку кофе. Буфет был распахнут, тарелки грудой стояли на нижней полке, угловые шкафы тоже были вытряхнуты.
— Что это за бардак? — похолодел Шап. — Никак у Рафаеллы случился удар.
Он заглянул в столовую. Там все было вверх дном. Из столовой Шап перешел в кабинет, где царил аналогичный хаос. По мере того как Шап обходил свои владения, его обуревал безудержный гнев: дом явно обыскивали. Зеркало из ванной, аккуратно вынутое, лежало на полу. Комнаты перетряхнули, матрасы во многих местах проткнули.
У входной двери позвонили, Шап быстро спустился вниз, на террасе стоял племянник Рафаеллы.
— Тетя просила вам передать, что не сможет прийти, она больна.
— Тем лучше!.. Нет! Я не это хотел сказать. Что с ней?
— Гриппует. Врач велел ей оставаться в постели два-три дня.
— Хорошо. Пусть бережет себя, я справлюсь сам.
— Тогда до свидания, месье Шап.
— До свидания! Скажи тете, чтобы она не беспокоилась.
— Ладно.
Шап постоял в раздумье.
— Делать нечего, надо приниматься за работу, — заключил он.
Он закрыл дверь, вернулся в кухню и принялся расставлять посуду.
VIII
Прекрасная Элен не закончила пасьянс четырех тузов, нервно смешала карты и поднялась с безнадежным вздохом. Под окном ее комнаты Тарн катил свои бурные воды, огромные серые и гладкие скалы перегораживали его узкое ложе, ограниченное высокими берегами. На втором плане простиралось выжженное плато, покрытое самшитом, можжевельником и сиреневым чабрецом.
Пейзаж был великолепен, но после месяца созерцания Прекрасная Элен совершенно к нему остыла. Она сожалела о Париже, о маленьком элегантном баре на авеню Клебер, о своих приятелях, личностях сомнительных, приятных и тонких, о всей своей вольной и спокойной жизни. Особенно она сожалела о том, что последовала за тремя своими знакомыми в эту экспедицию, которая, по ее мнению, не могла ни к чему привести. Ее личико искажала озабоченная гримаска. Она закурила сигарету и начала совершать по комнате медленное бесцельное хождение. Она трогала свои светлые волосы, низко спускавшиеся ей на щеки мягкими кольцами.
В дверь постучали, и она тотчас открылась, в комнату не спеша вошел Респланди.
— Ты мог бы подождать, пока я скажу «войдите», — сухо заметила Элен.
— Извини, я не хотел тебе помешать.
— Ты мне не мешаешь.
Она села в кожаное кресло; Респланди засвистел и сделал несколько шагов по комнате, потом сел на коврик у постели, опершись спиной о ночной столик.
— Ну как? — спросил он.
— Что «как»?
— Да ничего.
Он снова засвистел, подняв глаза к потолку, и вытащил из кармана пачку американских сигарет.
— Последняя.
— Что ты говоришь?
— Я выкурил все американские сигареты. Придется возвращаться к «Голуаз». В этой паршивой дыре американскими не разживешься.
Элен не ответила.
— Ты выходила сегодня?
— Зачем? Чтобы мерзнуть в этой паршивой деревне? Нет уж, спасибо.
Респланди улыбнулся и с симпатией взглянул на нее. Он втайне был неравнодушен к Элен, но знал, что она им не интересуется. Однажды он застал ее неглиже: она надевала чулки, на ней была лишь узкая полоса трусиков. Пышные и вместе с тем упругие формы холеного белого тела произвели на него впечатление. Но холодное бесстыдство женщины, не обращавшей внимания на его присутствие, было ему неприятно. Респланди до сих пор помнил эту сцену, помнил, как вышел из ее комнаты с кривой ухмылкой.
«Ей до Раймона столько же дела, сколько до кожуры от банана», — подумал он.
Вспомнив несчастного товарища, убитого на тротуаре улицы Бернар-дю-Буа перед домом ювелира, Респланди глубоко задумался. Он отвел глаза от Элен, перебирая в памяти события того кошмарного дня, проведенного в убежище в Нейи.
Мрачная молчаливая поездка в серой «ведетте» через весь город, навязчивое желание облегчить мочевой пузырь и долгое ожидание в доме Швоба.
Там царило такое же настроение, как во время бодрствования над телом покойного. Все трое в растерянности курили. Швоб лежал на канапе, уставясь в потолок. Виктор беспрерывно грыз ногти, так что смотреть было противно. «Подумать только, — думал Респланди, — что у моего отца были академические пальмы и он пользовался уважением всех соседей, а вот сын его замешан в позорное и бессмысленное дело, ведь нас провели, как младенцев!» Он с горечью говорил себе, что гангстеры они никудышные, а что шаг, который должен был наполнить их карманы, на самом деле сделал их еще беднее, и только это и заставляет их предпринимать все новые и новые попытки.
К вечеру Виктора охватила дикая ярость, он извергал поток ругательств в адрес Скополотрони. Виктор разрядил пистолет в голову ювелира, и эта бесполезная смерть раздражала и угнетала его.
— Не кричи так громко, — заметил Швоб, — ты поднимешь на ноги весь квартал.
Виктор угрожающе взглянул на него, но замолчал. Побледневший Респланди слушал их разговор с тайным отвращением.
— Не понимаю, что могло приключиться, — сказал Швоб. — Я не говорю о Скополотрони, но Поль всегда был корректен в делах.
— Вот-вот, доверяй этим корректным парням! — фыркнул Виктор.
— Хорошо бы узнать, вернулся ли он к себе.
— Это просто, я сейчас выясню, — пообещал Виктор.
Несколько позже он позвонил, чтобы сообщить, что не застал клиента, и повесил трубку. Швоб нервно зацокал языком.
— Ты поедешь к Скопо, — обратился он к Респланди.
— Я?
— Да, ты. Здесь больше никого нет.
— Лучше умереть на месте!
— Ладно, — пожал плечами Швоб, — я сам съезжу. — Сиди здесь, и если они приедут, скажи, что я сейчас буду.
Но в доме на Гренель Скополотрони не оказалось. Хозяин-армянин с большим уважением отозвался о своем благородном постояльце. Он сказал Швобу, что ему крупно не повезло: накануне Скополотрони оплатил по счету, так как собирался в Бретань к своему молочному брату.
— Ему не пришло в голову оставить мне свой новый адрес, — добавил хозяин, — а я, из вежливости, не стал спрашивать.
Швоб вернулся и застал Респланди в компании с Прекрасной Элен.
— Ну что? — спросил Респланди.
— Он переехал вчера якобы в Бретань к молочному брату.
— А почему не к кормилице? — горько осведомился Респланди. — Ты видел вечерние газеты?
— И что они говорят?
— Полиция напала на след.
— Это ничего не значит, не волнуйся.
Швоб обернулся к Прекрасной Элен и заговорил мягче.
— Знаешь, что приключилось с беднягой Раймондом?
— Да, — сказала Элен, — это очень грустно.
«Вот и убивайся из-за девиц, — подумал Респланди. — Раймон на все был готов ради нее, он погиб, а она только и способна сказать, это „грустно“ тем же тоном, как она сказала бы „сегодня сыро“. И он подумал о танцовщице, ради которой растратился в пух и прах. Через день газеты сообщили о том, как в Уазе было найдено тело Поля, и последние надежды рухнули. У Респланди разыгрались нервы. Две смерти в деле, с которым он оказался тесно связанным, не на шутку испугали его.»
— Эх, попадись он мне в руки! — приговаривал Виктор.
Трое сообщников ежедневно собирались в доме у Швоба.
Элен иногда присоединялась к ним. Они подолгу обсуждали детали положения, в котором оказались, и сообщали друг другу о результатах своих ночных размышлений, но это мало что могло изменить.
Виктор, имевший многочисленные связи в преступном мире, предпринимал шаги, чтобы обнаружить укрытие Скополотрони. Но в пенсне или без пенсне — обнаружить его было непросто. У него не было ни особых привычек, ни увлечений, он не посещал и баров, обычных для своей среды. Если он и пил, то в своей комнате и в одиночестве. Спрашивали у одной молодой особы с улицы Рамбюто, к которой Скополотрони испытывал слабость, но она, будучи, кстати сказать, весьма разговорчивой, знала меньше кого-либо. Однако Виктор надеялся обнаружить его раньше или позже. Он был очень упорным.
Однажды возвратясь домой погруженным в свои мысли, Швоб обратил внимание на оживление своих товарищей.
— Газету видел? — сразу же спросил его Респланди.
— А что, есть новости?
— Скопо погиб. Его обнаружили на юге, на дороге.
— Покажи газеты.
— Смотри. Его переехал грузовик.
Швоб внимательно прочитал хронику, покачал головой, еще раз перечитал, закурил сигарету и долго молчал.
— Узнаете? — спросил он и вынул из кармана грязный бумажный пакетик, в котором оказалось разбитое пенсне.
— Это пенсне Скопо? — осведомился Респланди.
— Все пенсне похожи.
— Нет, это его, — перебил Виктор. — Я запомнил черный шнурок.
Швоб выложил пенсне на стол, развернул пакет, разгладил его на колене.
— А вот, вне всякого сомнения, номерной знак грузовика, который его переехал: 7181ВХЗ.
— Как тебе удалось все это выяснить?
— Пакет лежал у меня в кожухе машины. Я пришел к выводу, что у типа, который положил его ко мне, были грязные руки, поскольку ручка дверцы была в моторном масле.