– Сам ты хохлома…
– А что, это не хохлома разве? – огорчился Дима.
– Нет. Предвосхищая вопрос – это даже не гжель… Да, вроде вижу. И что?
С такого расстояния девушка в толпе особо не выделялась.
Егор подумал, что как только выйдет на сцену, рассмотрит ее поближе.
Но в целом, насколько можно было судить, ничего такого в ней не было.
– Это моя фанатка, – хвастливо сказал Дима. – Самая настоящая, как у больших. Я ее сразу увидел, она около гостиницы караулила. Из Москвы сюда приехала, прикинь? Да ты ее наверняка видел. Помнишь, она всегда меня во дворе караулила?
Егор пожал плечами:
– И что тут примечательного? Ну, приехала. Ну, караулила. Почему тебя это удивляет?
– Да как ты не понимаешь! Это значит, что я – настоящая звезда! У меня уже есть фан-клуб, правда, еще такой, дохленький, но вот эта – самая настоящая фанатка. Она на все мои концерты таскается. И даже сюда приехала, в другую страну, понимаешь? А этого ни за какие деньги не купишь. Это – настоящее! Понимаешь?
– Пути сумасшедших неисповедимы, – рассеянно ответил Егор и, вытянув шею, уставился на сцену.
Хор оборвал пение и, сопровождаемый аплодисментами, потянулся к кулисам.
– Блин, Ксюхи нету, придется одному…
– Я бегу, бегу, – послышалось рядом, и к Егору выскочила Аксинья, на ходу швырнув сигарету в ведро.
Сигарета не долетела, срикошетила от занавеса и упала на пол.
Дима раздавил ее ногой.
Взяв Аксинью за руку, Егор вывел ее на сцену.
Тетки из хора, тяжело дыша, прошли мимо, направившись к лестнице, где за сценой их уже ждал автобус.
Когда мимо проходила последняя, Дима ухватил ее за рукав:
– Скажите, – застенчиво спросил он и ткнул в ярко-красную вышивку, – это хохлома?
Егор, как это часто бывало, оказался прав.
Выступление в ночном клубе затянулось. И хотя Дима ругался, грозился уехать и больше никогда не приезжать, петь все равно пришлось, хоть и совершенно без настроения.
Потом еще предполагался банкет, но оставаться на него он не захотел по нескольким причинам. Во-первых, он был страшно зол из-за задержки аж на сорок пять минут, а во-вторых, потому что увидел того, а точнее, ту, из-за которой эта задержка произошла…
Маринку Михайлову он даже не сразу узнал.
Она слегка похудела, заметно похорошела, и даже глазищи в пол-лица смотрели теперь по-новому.
Трогательная наивность, на которую когда-то клевали мужики, испарилась. Маринка смотрела жестко, а негромкий голосок сочился ехидцей, как медовые соты в жару.
– А я не знала, что ты тут тоже выступаешь, – снисходительно произнесла она.
Дима фыркнул: ну да, не знала!
Во всех программках и пригласительных его имя было выделено отдельной строкой, в то время как Маринка и прочие малоизвестные артисты именовались просто «и др.»
– Представь, я тоже выступаю, – кивнул он. – А ты какими судьбами? В поддержку тутошнего премьера?
Марина поправила волосы, не нуждавшиеся в этом, делано жеманным жестом. Даже поза ее была… фальшивой, что ли?
Он быстро сообразил, что она пытается его уесть, вот только нечем, оттого и кривляется.
– Ну что ты, – отмахнулась она. – У меня тут давно запланированный сольник. Я сегодня открываю программу.
Дима холодно улыбнулся:
– Вот оно что. Так это ты у меня на разогреве?
Маринка захлопала ресницами и даже рот открыла, чтобы возразить, но Дима не дал ей возможности высказаться, фыркнул и удалился с гордо поднятой головой.
Сольник у нее, скажите, пожалуйста!
Настроение тем не менее было испорчено, оттого и выступал Дима без должного огонька.
И хотя его вызывали «на бис», Дима сразу же уехал, благо предоставленный отелем автомобиль стоял под боком.
От жаркой ярости его просто трясло.
Маринка, которая когда-то трахалась с пузатыми торгашами с рынка в тепленькой постели, пока он сидел на бетонном полу подъезда, не имея возможности попасть в квартиру, теперь открывает его концерт.
В морду бы дать тому, кто это придумал!
Да еще поет целых пять песен! Пять!
И неважно, что материал – фуфло, ее все равно запомнят, а раз запомнят, то и пригласят снова.
Сколько таких вот девочек, с хилым голосишкой на одну октаву, бессмысленным репертуаром и тугой попкой, занимают ведущие места в хит-парадах?!
А все потому, что вовремя дали тому, кому следовало.
Потом девочки, подобно метеорам, проносились по всем экранам с бешеной скоростью, показывая полуголые телеса и что-то мяукая в микрофон, а спустя год или два удачно выходили замуж, скатываясь в забвение. Или же тихо уходили со сцены, когда их спонсоры находили новых звезд, с сиськами и тугими попками, готовых на все ради попадания в телевизор…
Вспомнив, как делал карьеру он сам, Димка заскрежетал зубами от злости. Вспоминать месяцы голода, унижений и сальных прикосновений к себе было отвратительно.
Он не хотел думать о том, что в своем рвении к славе был ничуть не чище Маринки, но все равно думал, и оттого в горле скреблось от обиды.
Разве можно их сравнивать?!
Он – талант, каких мало, почти гений, это всеми признано, а она…
Кто она такая?!
Никто.
Тогда почему она открывает его, и только его концерт?
От ярости темнело в глазах.
Дима торопливо потянулся к ним, чтобы протереть, наткнулся пальцами на очки, сдернул и зло бросил на соседнее сиденье.
Как он забыл, что мчится на машине ночью, не снимая очков?
А еще надо позвонить Инне и потребовать объяснений: кто посмел договориться о выступлении бездарной певички Мишель на его вечере.
До гостиницы было уже недалеко.
Дима полез в карман, где в крохотном пакетике еще осталась одна таблетка. Принять? Но тогда он точно не уснет…
Плевать.
Лучше не поспать еще несколько часов, чем скрипеть зубами от злости.Луна, яркая и неправдоподобно большая, висела прямо над головой.
Дорога впереди была совершенно пуста, окруженная склонившимися над ней деревьями. Гостиница пряталась в парковой зоне у искусственного озерца, скрытая от любопытных глаз. Здесь любили отдыхать политики и заезжие знаменитости, отчего отель имел статус закрытой территории.
Из приемника голосила бывшая любовь с громким именем Рокси, рассказывая всему миру про суку-сволочь-одиночество, и ее хрипловатый голос впервые показался раздражающим, как воронье карканье. Дима вытащил пакетик из кармана, подцепив его за уголок. Он оказался открытым, и как только Дима извлек его наружу, розовая таблетка выскользнула и юркнула куда-то вниз.
– Блин! – крикнул Дима и включил свет в машине.
Пропажа нашлась сразу. Она преспокойно лежала на резиновом коврике у пассажирского сиденья.
Дима потянулся к ней, почти достав кончиками пальцев. Словно издеваясь, таблетка отодвинулась еще дальше, буквально на пару миллиметров, однако этого хватило, чтобы сделать ее недосягаемой.
– Б…ь, зараза такая, – прошипел Дима и снова потянулся к таблетке, изогнувшись всем телом.
На этот раз попытка оказалась удачной.
Схватив таблетку, Дима выпрямился.
Что-то темное метнулось через дорогу.
Он не сразу понял, что произошло, но автоматически нажал на тормоза.
Машину занесло.
Темное шевелящееся пятно рванулось навстречу, а потом пропало с глаз, и в ту же минуту автомобиль подбросило вверх, словно на ухабе, да так, что даже луна подпрыгнула.
Завизжав тормозами, машина наконец остановилась.
Подушка безопасности с хлопком ударила в лицо. Спустя мгновение Дима, тяжело дыша, тупо уставился перед собой, не в силах понять, что произошло.
Он бросил взгляд в зеркало, увидев валявшуюся на дороге темную тушу.
Собака, что ли?..
Дима вывалился наружу. В груди болело от сдавившего ремня. Дорога была пуста, и лишь в километре, где виднелись огоньки фонарей отеля, слышались какие-то голоса, музыка и смех полуночников.
Он прищурился, не решаясь подойти ближе.
Ну да, точно собака, вон лапу видно… И здоровая какая. Дог или этот, как его, ротвейлер.
Блин блинский, ну как же так?!!
Машина урчала мотором, и этот звук как-то странно успокаивал.
Дима сжал кулаки. Ему что-то мешало. Поднеся руку к глазам, он увидел, что все еще сжимает в руке грязную розовую таблетку. Сглотнув, он нерешительно поднес ее ко рту, а потом, ощутив рвотный спазм, отшвырнул в сторону.
От лежащего животного в Димкину сторону тек черный масляный ручей, сверкающий антрацитовыми бликами. Убеждая себя не быть размазней, он нерешительно двинулся назад, по следам тормозного пути, оставленного сожженными покрышками. Разбросавшая лапы собака вдруг стала размываться, словно воспетые киношниками оборотни.
Круглый блин луны смотрел вниз с грустным сожалением.
Антрацитовый ручеек отливал по краям красным…
Дима, не способный даже пошевелиться, пялился вниз. Вот, вот, сейчас кости с хрустом начнут менять свою форума, шерсть втянется внутрь, а под рукой ни серебряной пули, ни осинового кола…
В животе вдруг что-то забурлило и понеслось вверх клокочущей жижей.
Он успел отскочить в сторону, прежде чем его вырвало.
Способность соображать пришла через пару минут, когда он вспомнил, где находится.
Дима встал, потряс головой, словно лошадь, и вернулся назад.
Фанатка, которую он видел на концерте, лежала на асфальте, гротескно разбросав ноги. Ее неестественно вывернутое лицо смотрело на луну тусклым мертвым взором. Неподалеку валялась черная туфелька.
Всхлипывая, Дима схватил тело за лодыжки и потащил в сторону, вниз с шоссе, стараясь не смотреть, как голова на сломанной шее бьется о кочки, оставляя на траве кровавый след.Казалось, что прошла вся ночь, и кабы не луна, что издевательски ухмылялась с небес, да часы в мобильном, Дима ни за что бы не поверил, что прошло всего двадцать минут.
Над ухом зудели злые весенние комары, голодные и ядовитые. От них на коже потом вспухали красные шишки, которые приходилось замазывать тоном. Но внешний вид волновал его сейчас меньше всего.