Да, сейчас воспоминания о приключениях молодости, чудесах восточных и южных стран, подёрнулись белой дымкой забвения, но зловредный червячок, грызший отца Целестина последние восемь лет, снова заворочался с неслыханной силой. Ни разу за прошедшие годы монах не признавался себе, что его бродячая натура не изжилась, и, как он ни убеждал себя в том, что эра странствий ушла в прошлое, всякий раз, когда дракары скрывались в синеве океана, щемило у отца Целестина сердце и появлялось непреодолимое желание вновь почувствовать под ногами не твёрдую и надёжную землю, а шаткую палубу ладьи. Впрочем, желание это всегда безжалостно подавлялось… И вот завтра начнётся, видимо, самое главное приключение в его жизни.
Вроде бы вполне обычный и понятный мир на деле оказался далеко не столь простым, и эпоха, в которую, как казалось, нет места чудесам, вместила в себя силы и существа, что не имели понятия о событиях восьмивековой давности в Иерусалиме, не слышали о падении Рима, Аттиле, Римских Папах, Меровингах и Карле Великом, но ведали о том, что происходило на земле десятки веков назад; в новой эпохе нашлось место и лесным духам, и древнему богу, и легендам, которые не сохранили никакие известные отцу Целестину народы…
За четверть века он повидал очень много странного и удивительного. Чудеса Востока, Индии и Африки до сих пор будоражили память и не поддавались никакому объяснению. Чего только стоил мёртвый город в джунглях Индии, на который набрёл как-то караван? Это когда ж было-то? Э-э-э… Ну да, семнадцать лет назад, в 834 году. Вечером город был — дворцы, статуи и всё прочее, — утром проснулись, а он как в воду канул. Куда, спрашивается, делся? Но в какое сравнение идёт подобная чепуха с тем, что творится не где-нибудь, а почти в центре христианской Европы?! Рассказать кому — высмеют как лжеца и сказочника.
Отец Целестин повздыхал, поднялся с колен и, последний раз прочитав коротенькую молитву, осенил себя крестом, неодобрительно посмотрев на распятие. Вот, спрашивается, что сейчас все святые делают, вместо того чтобы помочь? Нет чтобы знамение какое послать! Так нет же, изволь, отец Целестин, сам в этой каше разбираться, истины доискиваться. А ведь достаточно одного Твоего слова, как снизойдёт ангел небесный и всё-всё растолкует…
Решительно отогнав неблагочинные мысли, монах развязал дорожный мешок — проверить, всё ли взято и не упущено ли что важное. Рубаха, плащ меховой, кинжал в ножнах, огниво с трутом, Евангелие опять же. Да, вот чернильницу с перьями положить надобно и пергаменту чистого, благо в каком-то монастыре бургундском Ториновы сорвиголовы награбили его преизрядно да сюда привезли. В соответствии с заказом. Соль в мешочке, верёвки моток (пригодится, мало ли что), две рясы запасные, холщовые, луковым отваром крашенные. Вот и всё, кажется. К чему излишне нагружаться?
Да, кстати, а где же Сигню? Тьфу, прости Господи, Мария то есть? Уж сколько дней как не приходит, да и вообще со времени тинга не видать её. За всей суматохой позабыл зайти к Сигурни да выведать, что с девчонкой. Упаси Бог, не заболела ли? Завтра с утра Видгнира послать придётся.
Ну а теперь покушать и спать.
Запалив очаг, отец Целестин подогрел мясо, ещё с утра поджаренное, полил жаркое красным вином для вкуса, нашёл кусок зачерствевшего хлеба, плеснул в кубок подкисшего, но ещё вполне приличного пива и, сунув в поставец лучинку, забрался на ложе. Ну вот что может быть лучше, чем потрапезничать, полулежа на медвежьей шкуре да почитывая на ночь что-нибудь душеспасительное? Неужто холодные и сырые ночи на прыгающем вверх-вниз по волнам корабле?
А что, вполне, может, и так.
Спустя час хибара отца Целестина огласилась громоподобным храпом хозяина. Снились ему на этот раз кошмары.
В самую глухую полночь дверь домика приоткрылась, и внутрь прошмыгнула смутная тень. Тёмная фигура вначале замерла у входа, потом уверенно стащила с кресла на пол меховое покрывало, расстелила вдоль ложа отца Целестина и улеглась. Вскоре к богатырским раскатам, извергаемым глоткой монаха, присоединилось лёгкое посапывание. Луна к тому времени совсем скрылась за горизонтом.
Едва рассвело, за отцом Целестином явился Видгнир. В дверной проём хлынул ещё мутный утренний свет, и, пригнув голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, Видгнир, полный решимости растолкать монаха побыстрее, направился прямо к его постели. Тяжело споткнувшись о завёрнутое по макушку в песцовые шкуры тело ночного визитёра и звякнув кольчугой, наследник конунга совершенно нереспектабельно растянулся на полу.
— Ты чего? — На Видгнира смотрели два рассерженных глаза, принадлежавшие Сигню. — Под ноги смотреть надо! Ну поднимайся же!
— Что происходит, чёрт возьми? — раздался с лежбища святого отца его голос, больше похожий на стон умирающего. Опять разбудили в безбожную рань!
— Торин послал. Наши собираются уже. Давайте вставайте побыстрее.
Монаха так и подбросило. Рано не рано, а выспаться можно и на корабле. А сейчас главное — позавтракать. Вроде ещё что-то с вечера осталось.
— Ты откуда? — Отец Целестин уставился на зевающую Сигню-Марию, всё ещё сидевшую на полу. — И что это на тебе за одёжа такая, а? Или не знаешь, что Церковь запрещает женщинам носить мужское платье?
И вправду, на Сигню была мужская рубаха, штаны и фуфайка из волчьего меха. Вдобавок у пояса висел нож, а длинная коса была запрятана под одежду.
Пока отец Целестин приводил себя в порядок, искал пропавший сапог, который вчера зашвырнул незнамо куда, торопливо запихивал в рот остатки еды и допивал оставшееся пиво (чего добру пропадать?), Сигню-Мария быстро рассказала, что произошло. Оказалось, что Сигурни, дабы воспрепятствовать планам отца Целестина и конунга забрать Сигню с собой в поход, попросту заперла её в доме, спрятала всю тёплую одежду, да ещё приставила трэля из особо доверенных — следить, чтоб не сбежала. Со стражем оказалось справиться просто, ибо уроки отца Целестина не прошли даром: Сигню просто подлила в пиво немного макового отвара и, пока тот спал, выбралась из дома через окно, прихватив одежду одного из своих сводных братьев — сыновей Нармунда. После чего и пробралась в дом монаха.
— Ты это… — с набитым ртом сказал отец Целестин Видгниру. — Отфеди её на ковабль, фтоп фкандалу не пыло. Я фкоро…
— Пошли тогда, — вздохнул Видгнир. Ему затея Сигню тоже не очень нравилась. Но похоже, сию девицу ничто не остановит. — А ты поторопись, отец Целестин…
Едва стукнула дверь за ними, монах залил в рот последнюю кружку и, наскоро помолившись, схватил мешок. «Ну, вот и всё. Похоже, не скоро я сюда вернусь… Хорошо, хоть старую Хильд попросил за домом присмотреть. Ну, с Богом!..»
Отец Целестин ещё раз осмотрел своё пристанище. Всё прибрано, всё на месте. Книги на полках, распятие, очаг совсем остывший уже. Смахнув слезу, святой отец решительно ступил за порог и подпёр дверь колом.
Потом выпрямился, осенил свой дом крестом, забросил мешок за плечо и, переваливаясь, зашагал вниз, где на серо-голубых волнах фьорда красовался крутобокий кнар.
Когда он вышел на берег, то стало ясно, что ждут только его. Торин вовсю отдавал последние распоряжения, круглые щиты уже висели на бортах, дружинники ставили вёсла в уключины, переругиваясь и отпуская шуточки по поводу отсутствия ветра, — и впрямь утро было на диво тихое. Еле слышно пофыркивали датские лошади, привязанные возле мачты.
— А, это ты! Поднимайся сюда! — Торин углядел монаха и махнул ему рукой. Конунг смотрелся по-боевому — кольчуга, поверх неё всё та же проклёпанная куртка, шлем островерхий. Бороду конунг в две косицы заплел, как и многие из дружины.
Монах протопал по сходням, бросив высокомерный взгляд на годи, припёршегося проводить Торина. Жрец аж позеленел от злости. Что-то ехидное углядел в его взгляде отец Целестин, но не придал значения.
Пробравшись на корму, к рулю, он разглядел сидевшую под кормовой палубой Сигню. Сигурни уже давно явилась на берег, вовсю разыскивая непослушную падчерицу, и как Видгнир протащил девушку на кнар, оставалось загадкой, разгадывать которую у монаха не было никакого желания. Не до того.
— Ну что, Торин? — осведомился отец Целестин.
— Что, что! Тебя только и дожидались. Устраивайся где хочешь. Эй, Снорри, Альвис! Сбрасывайте доски!
Мостик полетел вниз, и трэли вытащили его на берег. И тут же вёсла разом опустились в волны.
— С нами помощь Одина!! Вадхейм!!! — крикнул Торин, и дружина ответила конунгу восторженным рёвом, от которого у отца Целестина заложило уши. Торин встал к рулю, и нос ладьи с лёгким плеском рассёк воду фьорда.
— Господи, спаси, сохрани и благослови! — набожно прошептал монах, глядя на медленно удаляющийся берег. Холм Вадхейма — огромный купол, выросший из густых лесов — отодвигался всё дальше и дальше, и вот уже ладью окружили с двух сторон отвесные скалы, возвышавшиеся будто две серо-коричневые стены. Свой домик отец Целестин разглядеть уже не мог.
— Тебе страшно? — спросил подошедший сзади Видгнир.
Монах вздрогнул:
— Нет. Такова воля Господа, и я пройду по этому пути. Вместе с тобой.
Кнар обогнул островок у устья фьорда и вышел в океан. Качка сразу усилилась, появился ветер, и Торин распорядился спустить парус. Синяя звезда затрепетала, квадратная парусина хлопнула, и южный ветер ударил в расписное полотнище. Вёсла стали не нужны. Торин, взглянув на солнце, направил корабль на северо-запад.
Когда миновал полдень, берега Норвегии скрылись из виду.
Вокруг «Звезды Запада» лежал океан.
Глава 6ГУНТЕР
Первые три дня плавания прошли в смертной скуке. Пару раз на юге и западе появлялись чьи-то паруса, но как ни чесались руки у большей части дружины, Торин не стал гнаться за неизвестными кораблями, хоть и понимал, что ребятам хочется поразвлечься и погреметь мечами.
— Вынырнет кто у нас под носом, тогда и говорить будем, а сейчас чего время терять, — только и ответил конунг на настойчивые просьбы Снорри, углядевшего белое пятнышко на горизонте. — А сейчас даже не думай об этом. Не затем мы на запад пошли.