о, что с противоположного берега рассмотреть происходящее на стоянке было бы просто невозможно.
— Интересно, сколько же дней пути до Сокрытых Гор? — вслух размышлял Торин, восседая на кочке возле огня. — Локи так про это ничего и не сказал.
— Времени у нас много, — отозвался Видгнир. — Через Врата прошли, теперь до Имирбьёрга добраться надо.
— Таки решили идти вкруговую? — спросил отец Целестин.
— А у тебя есть желание заглянуть в Железный Лес? Не спорю, ведьмы, конечно, красавицы писаные, но думается мне, что гостей они не очень жалуют. Будем двигаться, как Лофт указал.
Торин сбросил сапоги, встал и, кликнув Гунтера, отправился к реке — лошадей напоить. Коню, на котором раньше ехал Локи, досталась ныне вся поклажа, и конунг весь день вёл его, привязав верёвку к узде. Отец Целестин же в который раз дивился покладистости и выносливости неказистых лохматых лошадок — они и после полного дня хода ничуть не выглядели усталыми. Да, хоть одно доброе дело даны совершили, приведя их с собой к стенам Вадхейма.
Синир зевал и почёсывался, лениво вытянувшись у ног Сигню. Девушка старательно заделывала прорехи на старой рясе отца Целестина. Монах, рассмотрев оставленный когтем Вендихо след, пришёл в ужас, представив, что было бы, вонзись коготь в тело. Гунтер тоже хорош — один из рукавов висел на лоскутке, после того как германец вцепился в плечо святого отца.
— А люди здесь живут? — неожиданно спросила Сигню, не отрываясь от работы.
— Где «здесь»? — не понял монах, но тут же сообразил, что она имеет в виду. — Это в Междумирье-то? Локи говорил, что живут, и даже много. А Один сказал, будто тут ещё больше всяческих духов и тварей, наделённых речью и разумом, но на людей не слишком похожих.
— Каких? Помнишь, ты читал нам, что в Греции были полулюди-полулошади и люди с козлиными ногами? Хотела бы я на них посмотреть!
— Кентавров и сатиров никогда не существовало! — строго сказал монах. — Их выдумали, когда греческие земли ещё не знали Истинной Веры, а люди поклонялись идолам!
— Про Одина ты так же говорил, — легкомысленно заметила Сигню, и была совершенно права. Монах вздохнул и замолчал.
«Конечно, кентавров и прочих нелюдей мы тут вряд ли встретим, а вот что делать, если к людям выйдем? Наречий здешних никто не знает, обычаи и верования местные тоже неизвестны. И дорогу-то не спросить никак будет. Да и не верю я, что иные существа, кроме людей, разговаривать могут. Не верю, хоть лопни!» — подумал отец Целестин и тут же вспомнил ётунов, Вендихо и китов Ньёрда. А Мунин, ворон Одина? А Гендуль, которая в лебедя перевоплощалась? Тут во что угодно уверуешь, даже в кентавров, будь они неладны!
Возможность уверовать появилась тотчас. За зарослями, в стороне, куда Торин с Гунтером повели поить и купать лошадей, раздались крики, плеск воды и тоненький, почти поросячий визг. Отец Целестин с Сигню вскочили на ноги, не зная, что делать, а Видгнир, обнажив меч, с треском вломился в кусты, поспешая на помощь дяде и германцу. Холодея, монах ждал того, что сейчас зазвенит сталь, и уже видел несметную орду дикарей, навалившихся на конунга возле реки. Вытащив кинжал, он прижался спиной к дереву, ожидая нападения, но дикари так и не появились, а вместо них из кустов вылез голый по пояс и совершенно мокрый Гунтер, с улыбкой неся на вытянутой руке создание, отдалённо напоминавшее крупную жабу. Торин и Видгнир привели лошадей следом за ним и тоже ухмылялись и переглядывались.
— Гляди, что поймал! — Гунтер сунул отцу Целестину под нос слабо трепыхавшееся тельце. Монах так и сел.
По-первости существо, крепко удерживаемое германцем за шкирку, действительно казалось похожим на помесь жабы с обезьяной, а присмотревшись, монах понял, что оно, как и крылатые чёрные волки, доселе в цивилизованном Мидгарде никогда видано не было. Строение тела походило на человеческое — две руки, две ноги и голова с огромными черно-золотыми глазищами. На этом сходство и заканчивалось. Ростом существо не вышло — от силы два локтя от пяток до голой макушки. Бугристая, в бородавках и наростах, зелено-бурая кожа напоминала лягушачью, тонкие пальцы на руках заканчивались острыми изогнутыми жёлтыми коготками. Никаких признаков волос на коже не было, морщинистые веки прикрывали жалобно глядящие выпуклые глаза. И на ногах, и на руках между пальцами протянулась тонкая, почти прозрачная, перепонка, а сзади свисал коротенький мясистый хвостик.
— Это что? — недоуменно спросил монах, переведя взгляд на Гунтера.
— Сидел в траве у берега и следил за нами. — Германец тряхнул существо, и оно тихонько пискнуло. — Соглядатай Нидхёгга небось. Я его приметил, кинулся ловить, а он в воду сиганул. Едва поймал. Кусается, подлец.
Гунтер показал левую руку, на которой явственно проступали следы маленьких, но весьма острых зубов.
— И что нам с ним делать? — снова задал вопрос отец Целестин. — Не убивать же бессловесную тварь…
Тварь показала, что она вовсе и не бессловесна. Не успел монах закончить, как она несколько раз дёрнулась и быстро-быстро заговорила писклявым голоском. Естественно, никто не понял ни единого слова, но отец Целестин ясно различил, что существо не просто издаёт бессмысленные звуки, а именно говорит. Говорит на каком-то своём наречии.
— Устал я его держать! — сказал Гунтер и левой рукой выхватил у монаха кинжал. — Ну что, прирезать?
— Ещё чего! — сразу воспротивился отец Целестин, отбирая нож. Вслед за ним за несуразное создание вступились и Видгнир с Сигню. Тогда Гунтер попросил принести верёвку и, обвязав своего пленника за шею, прикрутил второй конец шнура к дереву. Существо отбежало подальше от людей, насколько позволяла привязь, и спряталось в траве, почти слившись с ней. Только глазищи сверкали, отражая свет костра. Синир, поборов робость, подошёл к твари, обнюхал её и сразу же получил затрещину в ответ на подобную наглость. Некоторое время они шипели друг на друга, как две змеи, а затем кот, решив не связываться с эдаким чучелом, гордо развернулся и направился к Сигню.
— Наверное, есть хочет, — задумчиво сказала она. — Отец Целестин, как ты думаешь, я могу дать ему рыбу?
— Живёт он, скорее всего, в воде, значит, я полагаю, рыбу ест. Только смотри, чтобы он тебя не укусил…
Сигню положила вяленую рыбину в пределах досягаемости существа, но оно не обратило на неё никакого внимания, продолжая меланхолично покачиваться вперёд-назад. Только когда Сигню отошла в сторону, пленник осторожно подобрался к еде, обнюхал, схватил в руку и сразу утащил в траву. Чуть погодя донёсся возмущённый крик, и Торин едва увернулся от брошенной рыбьей тушки.
— Не нравится, — вздохнула Сигню.
— Тогда пусть голодный сидит, — заявил Торин. — А кидаться было вовсе не обязательно. Неужто придётся эту жабу с собой тащить?
— Увидим, — сказал отец Целестин и подозвал Сигню, чтобы она помогла ему привести себя в порядок. Пусть и в ином мире, но бенедиктинский монах обязан выглядеть всегда пристойно, не роняя непотребным видом чести ордена. Вынув малюсенький острейший ножик, отец Целестин вручил его Сигню и терпеливо сидел, читая молитвы, пока она выбривала ему тонзуру и скребла щёки и подбородок.
Когда стемнело, Торин вбил вокруг костра четыре рогатины, повесив на положенные на них ветки запасные плащи — чтобы кто недобрый огонь не углядел.
На сей раз сторожить первую половину ночи вызвался Гунтер.
— Хорошо привязал? — Торин кивнул в сторону, где сидела пойманная тварь. — Не сбежит за ночь?
— Такие узлы разве что бог из Асгарда развязать может! — хвастливо сказал германец. — Я с этого урода глаз не спущу!
После восхода луны Гунтер разбудил Видгнира и сам улёгся спать, а под утро на стражу встал конунг. Отца Целестина и Сигню решили не трогать. От реки уже начал подниматься туман, в траве гасли огоньки светляков, когда Торин, одолев желание заснуть, взял топор и, срубив несколько веток посуше, бросил их в костёр. Где-то далеко в лесу переливались соловьиные трели, иногда подавал голос филин, а пару раз над стоянкой пронеслись тени летучих мышей. На самом рассвете Синир вылез из-под плаща, которым укрывалась Сигню, и пружинистой походкой подошёл к конунгу.
— Не спится? — спросил Торин кота, но тот, не обратив на человека никакого внимания, задрал голову к небу и мяукнул. Торин посмотрел вверх… да так и остался сидеть, приоткрыв рот, пусть и видел один раз такое чудо.
Трепыхая маленькими крылышками, к костру спускался тёмно-рыжий конь — небольшой и кривоногий. Аккуратно приземлившись на все четыре копыта, он искоса посмотрел на ошарашенного конунга, чуть топнул передней ногой и стал быстро менять облик.
— Привет! — хриплым шёпотом сказал Локи, когда превращение закончилось. Бог поднялся с четверенек на ноги и отряхнулся. — Не ждал?
— Ты откуда свалился, Лофт? — Торин потёр глаза, будто удостоверяясь в истинности появления Локи.
— Не свалился, а прилетел, — поправил тот. — Еле отыскал вас. Через Врата удалось пройти только сегодня ночью. Вот что, сейчас давай ложись. Все вопросы утром. Я сам посторожу.
Торин хотел было воспротивиться приказу Локи, но бог замахал руками и без лишних разговоров отправил конунга спать. А сам, стащив на землю один из закрывавших костёр плащей, устроился на нём, вцепившись в остатки зайчатины, как изголодавшийся волк.
Отец Целестин, первым проснувшийся от несносного комариного писка над ухом, спросонья не разобрал что к чему и, решив, что в лагерь пробрался чужой, огласил утренний лес истошным криком, заставившим остальных вскочить, хватаясь за оружие. Гунтер, тоже не признавший Локи, выхватил метательный нож, и, будь Лофт обычным человеком, рукоятка тяжёлого клинка торчала бы из его груди. Невидимым глазу движением руки Локи перехватил нож прямо в воздухе, бросил на землю и выразительно покрутил пальцем у виска.
— Ополоумели совсем? Мало мне Вендихо с его прихвостнями, так и вы туда же? Никакой благодарности у вас, смертных…
Торин бросил испепеляющий взгляд на понурившегося монаха.